Словом, Уго, не слушая возражений, исполнил поворот налево, и вскоре его спина потерялась за изгибом узенького переулка, который отходил от набережной, где двигался уполовиненный отряд.
По дороге к ратуше Филипп еще раз отметил, что город живет жизнью в четверть силы. Лавки и мастерские были не то чтобы открыты, скорее – не закрыты, как и давешний склад у причала. Буржуа всех достатков и состояний на улицах присутствовали, но как-то уж совсем редко и, если можно так выразиться, с неохотой. Все понятно – карантин, недавнее моровое поветрие, пережитый страх непонятной и необоримой болезни. Однако, позвольте, как они собираются жить дальше? Торговля, ремесла и вообще – облагораживающий труд? Типичный насельник этих мест, не сравнить с французами-южанами, лентяем никогда не слыл. Паче того, отличался здоровой жадностью и проистекающим из этого качества трудолюбием. А теперь такая нежданная вялость!
Неужто целый город купцов и мастеровых куксился и протухал целый месяц, не работая хотя бы впрок – на будущее? До того все это было непохоже на расторопных до всякого дела буржуа, что бургундец принялся озираться, словно в поисках привычной суеты. Суеты не хватало.
Не хватало и еще кое-чего очень знакомого и даже необходимого. Чего именно, де Лален никак не мог взять в толк. За размышлениями Филипп едва не прошляпил появление дона Гектора, который с обычной своей грацией копейного древка прошествовал в хвост колонны. Он откашлялся, привлекая внимание и, будто бы прочитав мысли рыцаря, изрек:
– Сир, вам не кажется необычным одно обстоятельство? Быть может, я невнимателен или дую на воду, обжегшись на молоке, и вообще – это может быть недостойная упоминания мелочь, но…
– Не тяните, господин доктор! – попросил Филипп, страдальчески прижав руку к груди, – что вас тревожит?
– Мы тут уже достаточно давно, а я до сих пор не видел ни одного кота, ни одной крысы. Хотя ночью им самое раздолье, да и конюшня для сего племени – место подходящее. И ни одной собаки! Ведь нас даже ни разу не облаяли! – испанец пожал плечами.
– У паромщика. У паромщика была собака. Отвратительный такой цуцик, вдруг вы не заметили, – де Лален ткнул большим пальцем через плечо, показывая в сторону переправы.
– Клянусь Асклепием, вы правы! Но всего одна и на том берегу! Маловато, вы не находите? Неужто всю живность съели?! Не может быть, не выглядят добрые горожане голодными! – воскликнул доктор и магистр искусств.
– Да уж, кондиция для поедания крыс неподходящая! – согласился рыцарь.
– Хм-м-м, а еще куда-то подевались три десятка коней из конюшни при ратуше, – добавил Петроний, так и семенивший по левую руку до Филиппа, – да только меня смущает другое, хм-м-м, да.
– И что же? – испанец без всякого успеха попытался поймать взгляд своего проводника.
– Я человек внимательный, в моей профессии без внимания никак нельзя, м-да, х-м-м, – начал издалека Петроний. – С самого рассвета я ходил, бродил, шнырял и присматривался. И вот что я насмотрел, хм-м-м… Поглядите на этого рыбака.
Направо от движения колонны у реки стоял мужчина в простецкой суконной курте, что явно не знала иной краски, помимо луковой шелухи. На голове его красовался войлочный колпак, а в руках – удочка.
– Так вот, он рыбачит здесь от заутрени, а улова в корзинке как ни бывало. Я проверял. Уж очень неудачливый рыбак. Помните парочку мужиков в сермяге? Ну, те, что ломали шапки перед господами рыцарями у площади в самом начале нашей, хм-м-м, рекогносцировки? – Филипп и доктор Аурелио помнили. – Оба появляются перед ратушей раз в час, обходят площадь и сворачивают на главную улицу. Заметьте, молча. Кстати, вон из-за того дома с красной дверью сейчас выйдут две дамы – одна постарше, другая – почти девочка. Если я все правильно запомнил, конечно.
Двадцать пар башмаков отмеряли расстояние, ладно топая по мостовой. Они же отмеряли время, не хуже маятника на башне в центре города. Не успели подошвы отбить с дюжину раз, как на углу дома с резной дверью красного цвета показались… две дамы.
Старшая, облаченная в скромное черное платье, и юная модница в бархатном гоуне с поясом под самую грудь и высоком энене по распоследнему придворному фасону. Поравнявшись с отрядом, они, как по команде, повернули головы, проводив взглядом шеренги столь бравых воинов, что не глянуть на них было решительно невозможно.
– Однако, – сказал доктор.
– И что все это значит? – вторил ему рыцарь.
– Хм-м-м, да, я бы тоже хотел знать, – ответил Петроний и почесал пузо. – Похоже на какой-то дрянной спектакль. Ночью – ни одного человека. А днем, извольте видеть, народ слоняется по заведенным маршрутам, как куклы, будто их за ниточки дергают.
– Только не говори, что ты успел осмотреть весь город! Не поверю! – де Лален потряс головой, а потом принялся кашлять.
– Хм-м-м, и правильно не поверишь – далеко не весь. Но кое-что осмотрел. Картина почти одинаковая и препаскудная – с отличиями в аптечных дозах, если ты понимаешь, о чем я, хм-м-м.
– Перестань мычать, Петроний! Бесит непередаваемо! – огрызнулся Филипп. – Понимаю, дай подумать.
– Скажи потом, что надумал, м-да.
Думалось не очень.
Голова начинала заметно побаливать, что бодрости мыслям не прибавляло.
Если прав Уго и здесь засела банда, а может, и французские вояки, запугавшие всех, то пропажу хороших коней объяснить не так просто, но можно – кони нужны всем. Тогда и с кровищей на конюшне никаких загадок – зарезали кого-то, не согласного с экспроприацией. Но зачем королевским солдатам коты?! И крысы?! Ведь и правда, ни одной хвостатой серой твари, хотя обычно нет от них спасения!
Разбираться с этим бардаком, как можно быстрее разбираться!
– Подобрались, ребята! Шире шаг! – крикнул рыцарь. – Сейчас налево и прямо до ратуши! Давай бодрее!
Был один парень в возрасте слегка старше среднего, который, нет сомнений, мог пособить с разбирательством этого бардака. Просто потому мог, что сам его учинил, принимал горячее участие или видел, как его устроили третьи лица. А значит, надо поспешать, а не то он сообразит и сбежит, или те самые третьи лица окажутся достаточно сообразительными, чтобы воткнуть в того парня нечто плохо совместимое с жизнью.
Оказавшись под прикрытием стен бургомистрова дома и убедившись, что «его мальчики» закрыли надежные ворота, рыцарь кликнул дизанье.
– Анок! Анок! Черт вас дери, кто-нибудь, приведите мне Анри!
Приводить не понадобилось – лейб-лучник самостоятельно выступил из дверей конюшни, а выступив, перешел с вальяжного шага на рысь. Уж очень лицо шефа выглядело располагающе.
– Что стряслось, сир?
– Пока – ничего. Так вот, надо чтобы и дальше. Диспозиция будет такая, – Филипп воткнул палец в одно из кресал, вышитых на ливрейном табаре, с удовлетворением убедившись, что старший лучник не поленился напялить бригандину. – Первое: всех поднять по тревоге и – в строй. Всех, кто спит, жрет или гадит – к оружию. Второе: стены, любые входы – под наблюдение. Третье: наряд в дом бургомистра и немедленно. Всех слуг – запереть в людской, испанского доктора – изолировать, и не спускайте с него глаз. Он не должен светить в окно фонарем, размахивать руками, пускать дым из печной трубы. Вообще ничего не должен – отвечаешь головой! Четвертое: нашего испанца, дона Гектора, держать на виду. И не пускайте его в дом! Вопросы?
За что де Лален полюбил опытного служаку, так это за воспитанный долгими годами практический склад характера. Никаких дурацких «зачем, а почему, я так и думал, я так не думал, а может быть» от гвардейца не дождешься. Он сразу принялся волочь лямку, лишь в усы дунул для бодрости.
– Велю пажам завалить все входы чем потяжелее, оставлю только калитку в воротах. У бургомистра на мансарде поставим наблюдателей – там высоко и смотреть можно разом на площадь и на улицу за конюшней. К дону приставим вашего Жано – он глазастый и сообразительный. Пажам, как справятся с баррикадами, велю выдать арбалеты – пусть бдят! – в конце лучник, не выдержав, спросил: – Что, горячее дельце намечается?
– Надеюсь, что нет, но чую, что дельце началось задолго до нашего появления, а мы, так сказать, попали в самый разгар.
– Управимся! – Анок вновь распушил усы, кровожадно улыбнувшись.
– Я с Петронием сейчас в таверну – надо забрать Уго и окончательным образом осмотреться. Ты – за старшего.
– Добро! – рапортовал Анри и убежал наводить суету.
Пока Филипп с помощью пажа скидывал доспехи, до его персоны добрался шотландец, понятное дело – с расспросами. Этот дисциплиной Анока не обладал, да и не обязан был, если посудить справедливо.
– Сир, вынужден проявить интерес и занять толику вашего внимания. Что происходит?
– Дорогой сир Джон, – бургундец с трудом выдавил островное «Джон» вместо понятного и знакомого «Жана». – Вынужден убедительно просить вас остаться в расположении. Со всем почтением, нижайше. По всему похоже, нас ждет еще одно неприятное приключение, и мне бы не хотелось подвергать вас ненужному риску.
– А вы, сир, насколько я могу судить, собрались наружу, да еще без доспехов? Это разумно?
– Нет, неразумно, – ответил Филипп, вновь застегивая поверх гамбезона перевязь, которую вынужден был снять, чтобы избавиться от бригандины. – Приезжать сюда было неразумно.
После бургундец махнул рукой Петронию, давая понять, что готов, и оба товарища выбрались на почти безлюдную площадь. Марш до углового дома и за него – к знакомому трактиру – был короток, но Филиппу он показался долгим, как наступление к деревушке Монлери. Он ждал, когда, как давеча, свистнет в воздухе арбалетный болт, чтобы наверняка найти его молодую жизнь. Теперь наверняка и окончательно.
Воздух, однако, никто не потревожил шелестом оперенного древка. Наверное, это добрый знак.
Трактир носил гордое название «Под Баварским гербом» в знак памяти о долгом и славном правлении в Эно династии Виттельсбахов[55]