ем, проверим на вшивость, разомнемся. И размялись, прости Господи. Вон как вышло.
– Ходют и скребут! – передразнил Уго. – Крыс испугались, в-вояки?! Так! Дальше будет вот что!
И, не слушая лепета наемника насчет крыс, он встал, рванув его за шиворот, поставил на ноги.
– Подымай этого низкосракого без зубов, он вроде очухался. Марш на улицу. Не дергаться, идете передо мной. Чуть чего – колю под ребра, подыхать будете долго! И не пытайся утечь, бегаю я быстро, не смотри, что в доспехах. Как понял? Выполнять! – и немец неспешным жестом обнажил верный длинный меч, передав трофей с тремя королевскими лилиями на клинке Филиппу. – Эй, трактирщик, как тебя! Не стой столбом, прибери здесь и зови городскую стражу! За выпивку и беспорядок расплатится вот он, кошель на поясе видишь? То-то.
Уго ткнул мечом в сторону бездыханного Франца. И не понять было, услышал ли его хозяин некогда славного заведения, что «Под гербом Баварии» прозывалось.
Долговязый волок товарища, поддерживая под мышку и закинув его руку себе на плечи. Тот брел, перебирал ноги по брусчатке, норовил запнуться и рухнуть. Только и слышно было:
– О-о-о кур-р-рва-а-а!
Впрочем, хоть и не так споро, как хотелось, пленные выдерживали направление и убежать не пытались. Филипп шел плечом к плечу с де Ламье, а позади семенил и пыхтел Петроний.
– Ну как, поверим в сказочку, что нам наплел этот? – спросил де Лален.
– Конечно, поверим! Только надо слегка подправить. Королевские наемники зашли в город и навели жути на старшин. Очень может быть, что бургомистра прирезали для понимания. Кстати, вместе с начальником стражи и большинством той самой стражи – именно поэтому их и не видно. Именно поэтому ночью никто носа не кажет! И никакой тебе чумы! Испанский докторишка с ними заодно, как пить дать велить. Или его тоже закошмарили до полного паралича? Горлорезы, нанятые на деньги старшего Валуа, сидят теперь и ждут роты арбалетчиков из Парижа, да только не дождутся, так как их сиятельство граф Шароле прямо сейчас договаривается о мире, если уже не договорился! А им и невдомек, да. Куда как чудно выходит!
Складно я все разъяснил? А всего-то стоило сходить в кабак и слегка дать волю мечу. Вот что бы вы без меня делали, а?! С осторожностью вашей и всеми этими хитрыми придворными вывертами?
– Да-а-а, – протянул рыцарь. – Очень может быть, что ты в общих чертах загадочку-то и разгадал. Повезло, что они на нас так борзо накинулись. Кой-чего не сходится, но это мелочи, сегодня все разъяснится. Сейчас посадим наших гостей под замок и нагрянем всей славной компанией к тому дому у Старого Пирса. Там языков куда как достаточно, чтобы расспросить каждого в отдельности!
– Молодец, начал соображать! Хоть чему-то я тебя научил, юноша! Только ты забыл.
– Что?
– Испанца! Испанца тоже надо под замок! До выяснения!
– Хм-м-м-м, м-м-м, да-с, м-хм-м, – промычал итальянец из-за спины, шумно чухая пузо.
Филипп даже с шага сбился от внезапно нахлынувшего возмущения.
– Ну знаешь, Петроний! Твое мычание уже вот где сидит! Говори как на духу, чего вола за хвост тянешь! Му да му! Ты же не корова, а я от тебя целый день только это самое «му» и слышу!
Толстяк увесисто замолчал, прервав извержение невнятицы. Потом он звучно пукнул и сказал:
– Не испанец, хм-м-м…
– Послушай, жирный, что ты мямлишь, что «не испанец»?! – это Уго начал терять терпение.
– Не об испанце надо беспокоиться! – пояснил Петроний.
– Да ты смотри! А о ком?
Кабатчик еще чуток помолчал, пялясь куда-то поверх голов маленькими поросячьими глазками.
– О бретонце.
– Кой черт?
– А если не бретонец, а шотландец? Те и другие – довольно близкая родня. Ты, если возьмешь подумать, наверное, вспомнишь одного нашего рыжего знакомого с короткой бородой. Чуть ниже тебя, грудь бочкой и вот такие плечи.
Филипп встал, словно на стену налетел.
– Матерь божья! Синклер!!! Как же я сразу-то, а?! Вот шлюхино отродье! Ведите пленных, а я побежал вперед! Не опоздать бы!
И молодой бургундец сорвался с места, как крученый жеребец, каждым шагом отмахивая по три четверти туаза.
Где-то за его спиной осталось раздумчивое бормотание Петрония:
– Сдается, что мы все опоздали очень давно и очень сильно.
Глава 7Антиквар
Дорога кончилась. По здравому размышлению выходило, что друзья все-таки заблудились. Свернули не туда, например. Или проскочили поворот. И еще десяток вариантов, и это при оптимистическом предположении, что верное направление существовало в принципе. Очень может быть, что не было никакого направления, ведь, согласимся, оно существует только в том случае, когда есть конечный пункт. Карта утверждала обратное. И антикваров JPS подпевал ей симфонически.
Не проживал город Сен-Клер ни в одном географическом указателе. И куда ехать, было решительно непонятно.
Быхов, занявший водительский пульт, увлеченно крутил баранку, запуская японский вездеход по одному ему ведомым векторам в объезд деревьев, ухабов и коряг, которые не вынесла бы даже железобетонная подвеска. Сперва капитан был настроен по-боевому. Выгнав Бецкого из-за руля со словами:
– Отдыхай, Слава! Один хрен ты в настоящем офф-роаде ни уха ни рыла. Машину только угробишь, и мы покалечимся, – он начал, по собственному выражению, «жечь».
Жег, впрочем, недолго. Потому, как и было сказано, плохонькая грунтовка иссякла, уступив место тропинке-не тропинке… Каким-то просветам в лесу, слава богам, не загустевшем до настоящей партизанской чащи, где и пешком не очень, не то что на авто.
– Кажется, мы едем неправильно, – сказал Бецкий, с тревогой оглядывавший пролетающие мимо стволы.
– Слава, мы всегда едем правильно. Просто иногда не туда! – Быхов раздымился сигаретой, которую залихватски сжимал в зубах, как передовик какого-то старого фильма про трактористов.
– И тем не менее. Что-то мне местность совсем перестала нравиться, – майор обратил взор к Ровному. – Товарищ антиквар, а нам тот дедушка точно в эту сторону указал? Ты уверен?
Кирилл вцепился в ручку над дверью и в переднее сиденье, крепко сжав зубы, чтобы не открямзать язык на особо забористой колдобине, поэтому ответ прозвучал не совсем внятно.
– А? – уточнил Бецкий сквозь натужное завывание мотора и стон конструкции.
– Какую сторону, майор? Какое «уверен»? Ты же сам все видел! Я здесь тоже впервые! Спроси у гражданина художника, он клялся, что бывал здесь!
Трио уставилось на Понтекорво: Быхов в зеркало заднего вида, а двое других – своими глазами, без посредства. Потомок итальянских, а может, испанских коммунистов был озабочен сложной задачей: зажимая трость между коленей, пытаться не подлетать до потолка на каждой рытвине и ловить шляпу, норовившую спрыгнуть с головы каждый раз, когда колеса переваливали через препятствия. Препятствием являлась вся, с позволения сказать, «дорога», посему озабоченность художника не покидала, так что отреагировал он далеко не сразу.
– Эх, ох! С ветерком катаете, ротмистр! – наконец молвил старик. – Неужто вы не видите, нас дорога ведет, а другой и нету, так что не извольте сомневаться!
– Дорога??? – быховские глаза знатно округлились в панораме зеркала заднего вида.
– А как же! Лес растет редко, да и деревьям лет полста! И поглядите, господа, вон там, – нос художника указал направо, а потом налево, – и там земля несколько выше? Это след старой бровки.
Взгляд его сделался мечтателен.
– Когда-то это, эх, дьявол! Вот это качает! Так вот, здесь шла дорога от Шиме до Камбре. А если за Уазой свернуть налево, мы бы попали прямиком в Сен-Кантен. В свое время нам навстречу с другой стороны реки именно этой дорогой двигался славный рыцарь Филипп де Лален, о котором нам любезно поведал осведомленный в языках Кирилл. Так что оставьте сомнения, мы на правильном пути – иного не дано.
Пара дюжин шагов в сторону – там такой дикий бор, что на машине не проехать. Мы же как-то двигаемся. Это старая дорога, просто ею давно, очень давно не пользовался. Человек не пользовался.
Оговорка про человека показалась двусмысленной. Ровный решил было переспросить насчет зверя лесного, но он вовремя осекся – не хотел выслушивать очередных басен от Понтекорво. Тем более что не совсем баснями они оказались и оказывались с упорством, достойным лучшего применения. Или как обычно про подобное постоянство выражаются?
Художник параллельно с антикваровыми размышлениями погасил мечтательный взгляд, пробормотав что-то вроде: «Не дорога меня беспокоит, а…» Что «а», Ровный решил не выяснять, чекисты ворчания попросту не расслышали, да и мудрено было бы за громкими стонами натруженного металла и взревыванием двигателя на низких оборотах.
– Дорога, дорога! А вот сейчас бах – и наткнемся на упавшее дерево! Бензопилой или просто пилой мы не озаботились. И что тогда? – недовольно откликнулся Быхов.
– Тогда на одиннадцатом номере! – ответил майор.
Тут уж даже художник вынужден был вынырнуть из пучин собственного ворчания, так его поразил одиннадцатый номер.
– Каком, простите?..
– Номер одиннадцать, значит, на своих двоих. Ноги, как единицы. Раз-два, переставляешь их и идешь. Афоризм такой, когда-то типично питерский, – пояснил антиквар, дивясь, что за столько лет художник пропустил мимо и классику мультипликации, и некоторые характерные словечки.
– А-а-а, вот оно что! Образно! – восхитился Понтекорво.
Этнографические размышления пресек майор, который вдруг напрягся, упер руки в торпеду и буквально прильнул к лобовому стеклу. Потом, окончательно озадачив экипаж, опустил окно и выставился наружу едва не наполовину.
– Ты что такое делаешь? – спросил капитан.
– А отец, похоже, прав! – раздалось снаружи. – Тормози, Слава! Да тормози, говорю!
«Паджеро» несся с сумасшедшей скоростью до пятнадцати километров в час, поэтому встал как вкопанный, стоило Быхову «натянуть повод». Бецкий выбрался из машины, пустив в кондиционированный салон уличную жару напополам с влажной предгрозовой духотою. Оказавшись без автомобильного утеснения, майор пал на четвереньки, пойдя рысью. Экипаж настороженно следил за этаким маневром.