– Вы, простите, как будто не рады меня видеть, сеньор Хименес? – спросил наконец молодой аристократ.
Доктор вместо ответа освободил переносицу от круглых роговых очков и долго тер ее, прикрыв глаза.
– А я, простите, должен радоваться вашему обществу? Ради каких резонов, дражайший сир? – и скрипучее перо упокоилось в чернильнице.
– Я… я… – де Сульмон растерялся от такой недовысказанной претензии, не так, не так он воображал себе встречу.
– Вы, дражайший сир, в компании вооруженных людей вломились посреди ночи, а в благодарность за кров и немалые, уж поверьте мне, весьма немалые старания во благо Его Светлости, заперли в доме под вооруженной охраной! И, простите, не охрана это, а форменный конвой! – пояснил доктор, а сухости в его голосе хватило бы на небольшую пустыню.
– Клянусь святыми дарами! – Жерара аж в кресле приподняло от возмущения. – Это не моя вина! Подобное обращение и мне претит! Но я в отряде не состою, я всего лишь спутник герцогского аудитора, его, так сказать, конфидент! С мнением вашего покорного слуги в этих вопросах не слишком считаются!
Бургундец поставил звякнувший кубок на стол, а доктор сложил ладони оперед себя, будто молился. Да только сердитая гримаса на лице оставалась совсем не молитвенная.
– Что вы говорите! Ай, как неловко получилось! Извините старого дурака, который сидит и пачкает руки чернилами, чтобы по чести передать дела его милости аудитору! И это вместо заслуженного отдыха! Без намека на банальную благодарность! Итак, я извинился. Чем еще вас развлечь, юноша?
– Извинения приняты, – де Сульмон скрестил руки на груди и сел прямо, – в развлечениях не нуждаюсь – я здесь с герцогской инспекцией. Засим позвольте откланяться.
– Значит, все-таки с инспекцией! – испанец иронично улыбнулся. – А только что я слышал, что вы не более чем спутник и конфидент!
– Так и есть, – Жерар скупо кивнул, решив играть в лаконичность, как дон Игнасио давеча.
– Ну и намекнули бы вашему шефу конфиденциально, что запирать и стеречь надо не доктора Хименеса. Или вы все хором ослепли? Или поглупели? – указательный палец с чернильным пятном обвиняюще вонзился в Жераровом направлении.
– Что вы изволите такое, э-э-э… намекать?
– Оставьте, сударь! Уж какие намеки! – палец переместился в сторону окна. – С вами прибыл мой, с позволения сказать, коллега дон Гектор! И приволок с собой дюжину головорезов во главе с жирной свиньей Петронием! Бьюсь об заклад, мой товарищ скормил вам сказочку насчет срочных поисков вашего покорного слуги, который, де, исчез в этих краях, а толстяка нанял для охраны? Как вы думаете, они правда так за меня беспокоились, что прибыли Бог знает в какие дали, да еще столь представительным составом? Вы, быть может, неопытны, но я эту публику отлично изучил – ни шагу не сделают без собственной выгоды. И дон Гектор, и тем паче такой скот, как этот ваш итальяшка!
– К-какую в-выгоду? – пролепетал опешивший де Сульмон, против воли заикаясь от подобных откровений.
– Это вам должно быть виднее, досточтимый сир! Я – простой врач, да еще под замком. Ну а вы, вы – аудит Его Светлости! Вот и разберитесь, ради какой причины в пограничном городе образовался испанец, проскакавший пятьсот лье, да еще в компании шайки отъявленных наемников. Самой гнусной кодлы во всех богоспасаемых Нижних Землях! Вестимо, не просто так! Теперь – благоволите.
– Что благоволить? – окончательно растерялся Жерар, хотя в уме его бродил совсем иной, куда более уместный вопрос.
– Вы откланяться желали? Извольте! – через миг доктор опять глядел на гостя через очки, а в руке его вновь заплясало перо.
Юноша встал из кресла, но никуда не ушел, собираясь спросить, откуда дон Игнасио знает о Петронии и о том, что он водит дружбу с отъявленными наемниками, – именно сей интерес вертелся в голове. Но облечь его словами не довелось, ибо во дворе трижды с переливом пропел рожок. Призыв более чем ясный – так в бургундской армии уже лет сто играли тревогу.
Жерар даже не сбежал – ссыпался по лестнице, грохоча ножнами о балясины. Уже в зале на первом этаже до него доносились нехорошие звуки: на улице топотали, лязгали доспехами, слышался крик «Где?».
О ком (или о чем) речь, гадать не пришлось. В дверях, внезапно распахнувшихся, де Сульмона едва не таранил друг Филипп. И облик его был вовсе не дружелюбен. Глаза бешено сверкали, с перекошенного рта срывались проклятия, обращенные, исходя из содержания, к пажу:
– …твоя мамаша жирная тупая шлюха! Живо, доспехи сюда, гребаный слизняк, или морду разобью! – и, узрев Жерара: – Где, мать твою, Синклер, его мать!
Вопрос содержательный и в одинаковой степени неожиданный. Пока молодой человек силился быстро сообразить, в чем, собственно, дело, он рассмотрел, что делалось во дворе. Лучники застегивали шлемы, а кто-то уже натягивал тетиву, из конюшни несся жандарм весь в лязге лат, а за ним спешил оруженосец, небезопасно тащивший двуручный молот пикой вперед. Слуга Уго, едва не подпрыгивая, пытался водрузить армэ на голову рослого германца, который рычал нечто вроде:
– Осторожнее, подонок, ухи! Ай, ухи не отстриги, ты, мелкий мужеложец!
Одним словом, перед домом покойного бургомистра суетно готовились к бою, вот только с кем? Чтобы ответить Филиппу о наличии шотландского рыцаря, одного слова, правда, не хватило. А вот де Лален просветил товарища всего тремя:
– Французы в городе! – и повторил: – Где Синклер, говори толком!
– Я стерег дона Игнасио, а господин посол… не знаю. Когда я уходил… не помню, я вообще его с вашего возвращения не видел. А в чем спич?
– Сбежал! Все-таки сбежал! Не соврали наемники, вот чертово семя! Зачем же я купился на его клятвы! Вот простофиля! Анри! Анри, как вы умудрились прошляпить шотландца?! Где были караульные?! Нет, пустое, ничего не говори, лучше собирай своих! Мои доспехи, Жано, сукин ты сын!!!
Пока слуги навьючивали господ сталью, рыцарь, как мог, подробно раскидывал перед другом ситуацию, заставляя его охать и ахать. Впрочем, быть может, неаккуратный паж слишком ретиво застегивал доспехи, чем и были вызваны звуки явного неудовольствия? Теперь уже и спросить-то некого.
В это время де Ламье из-под откинутого забрала распоряжался диспозицией. Пленных наемников перевязать, как рождественских гусей, и – в стойло, на замок. Всем пажам раздать арбалеты и тесаки – пусть бдят в расположении. Если чертов испанский докторишка улизнет вслед чертову шотландцу – оторву чертову голову к чертовой матери и трахну в горло. Всем остальным – строиться при полном параде. И так далее.
От людской через двор к германцу подошел второй испанский доктор, или первый, – смотря как считать их появление в плавности повествования. Словом – дон Гектор, честь по чести вооруженный: при мече, в бригандине и шлеме.
– Я с вами. Изрядной помощи в бою от меня не дождетесь, но залатать рану на месте смогу. Вдруг назреет! – заявил он, похлопав по ранцу на плечевой портупее, где, вестимо, хранилась врачебная справа.
– Сам хотел попросить, – голос Уго глухо раздавался из-под нащечников армэ. – Петроний поможет?
– Я плачу ему за охрану, и я выступаю в бой, так что… кстати, а вот и Петроний, – испанец указал на вереницу головорезов, высыпавших на двор.
Жирный кабатчик, узрев на себе взгляды, воздел приветственно руку, сжимавшую стальной кулачный щит. Его бойцы при свете солнца выглядели еще гнуснее, чем ночью. Они поразительно смахивали на ребят приснопоминаемого Вилли Хренодуя, разве что заметно чище. Или на тех ублюдков, которых частично порубили, частично скрутили «Под гербом Баварии». А так и подумать: разница между разбойниками и наемниками уж очень зыбкая. Сегодня им платят и они вроде как солдаты, а завтра – завтра, глядишь, платят сами себе за счет почтенных бюргеров и несчастных крестьян. Кого изловят.
Часы на ратушной башне били три пополудни, а из ворот бургомистрова двора вторично показался сверкающий сталью строй. Горожане, кого Бог принес на площадь, словно не обратили внимания на опасных мужчин с тесаками и топорами, продолжая заниматься своими делами. Ну выперлись вояки, ну в доспехах, ну и что? Поздним утром отряд уже гулял по улице в примерно таком составе и аналогичном наряде и тогда ажитации не вызвал. Так с чего нервничать из-за них под вечер? Ребята Его Светлости держали себя образцово и повода для боязни до сих пор не давали.
Филиппу подумалось, что добрые бюргеры Сен-Клера вообще пугливостью не отличаются. Даже с перебором. Чего только стоит гранитное спокойствие завсегдатаев трактира во время драки! Ведь до железа дошло, а потом – и до крови. И хоть бы кто подскочил! Положим, пара крепких парней, ведающих себе цену, всюду сыщется. Но чтобы все поголовно! Ведь собрание вело себя, будто ветераны трех войн и пяти осад. Словно каждый столько раз резался на стене или в подземных минах, что кабацкая поножовщина с душегубством способна вызвать лишь скучливый зевок. Эка невидаль, собрались мужики насовать друг дружке по два фута точеного железа – чай не нам, так чего волноваться-то?
А утренний променад?
Даже в Брюгге или Дижоне, куда как привычных к латному блеску, горожане от вооруженных воинов, нет, не шарахались, но уж точно спешили посторониться. Со всем уважением. Мало ли что?
Но не в Сен-Клере.
Неужто эпидемия так всех впечатлила?! Хотя, полноте, была ли вообще та эпидемия! С учетом новооткрытых обстоятельств ее реальность вызывала серьезнейшие сомнения. В общем, рыцарь решил не забивать голову посторонним и несвоевременным. Сперва разобраться с французами, потом – пообщаться по душам: с пленными, с докторишкою (вот хитрая морда!) и с медоточивым вралем Синклером, который столь ловко провел и де Лалена, и Уго, и многоопытного Петрония.
Поэтому Филипп просто строил отряд в центре площади, раздавая указания.
– Нам к Старой Пристани. Это прямиком на север, – острие большого меча в рыцарской руке указало направление. – Туда ведет Графская улица, она широкая и удобная, но мы по ней не пойдем – слишком приметно. Двинемся в тот проулок справа от ратуши и на втором перекрестке возьмем севернее. Помнится, улица Шорников тоже не совсем узкая – нас всех вместит без труда, и отменно кривая – есть где спрятаться за поворотом. Мы с лучниками, как ночью, выступим вперед – на разведку. Жандармы с Уго – отстаньте шагов на сорок-пятьдесят, чтобы не светить доспехами…