– Да это же как вчера, чтоб меня черти взяли! С этим попрыгунчиком! – только и смог пролепетать Филипп, ошалевший от быстроты развернувшихся событий. – Только ее же надо к доктору, как того ночью, она же…
– Я сам доктор, – испанец слегка поклонился, скрипнув бригандиной. – Нам надо двигаться дальше, мы очень нашумели.
И отряд двинулся, оставив на дороге истекающее кровью тело – как будто так и надо. А надо было спросить: откуда совершенно посторонняя дама знает имя герцогского аудитора и то, что его предупреждали в самом начале пути насчет того, что путь этот продолжать вовсе не стоит? Ведь, кажется, того странного старика (или не старика?) в краю тучных бургундских пшениц вообще никто не запомнил, кроме Филиппа де Лалена. Да и он во всей последовавшей круговерти начал о нем забывать, но, видимо – зря. И вопросами совершенно очевидного свойства не задался тоже зря.
Осудить его за поспешность никто не смог и не смог бы – уж очень быстро завертелись события, в водоворот которых вел отряд рыцарь.
Доктор разделался с обезумевшей женщиной, как на скотобойне забивают свинью – в три движения. То есть, против собственного заверения, не успел сильно нашуметь. Однако, надо полагать, хватило и той малости. В голове Филиппа вместо разумных вопросов, упомянутых выше, пронеслось удивление: где это врач и магистр искусств так ловко выучился игре клинка, каких таких искусств он магистр с подобными умениями по части отделывания мечным делом? Впрочем, поди разбери тех испанцев! Но разбирать не пришлось, ибо навстречу латникам из-за очередного изгиба улицы выбежал гвардеец Мердье.
– Ваша милость! Господин рыцарь! Ах, там… – лучник заполошно дышал, тыкая невооруженной рукой за спину. – Там какая-то заваруха, мэтр говорит, лучше бы всем вместе, а то больно крепко шумят, как бы чего не того!
Отряд остановился без команды, будто на стену налетел. И все обратили внимание, что в левой ладони помимо лука боец сжимал две стрелы.
– Доложи толком! – злобно прошипел Филипп.
– Да нешто вы сами не слышите?!
И правда, в толковом докладе не было нужды.
Впереди раздавались звуки, которые, раз услышав, не перепутать. Звенела сталь, кто-то матерно кричал, а кто-то просто кричал.
– К бою! – и де Лален отсек себя от мира надежной преградой забрала. – Бегом, марш!
Вселенная привычно сузилась до смотровой щели и чуть более широкого створа между срезом шлема и бувигером. Отряд понесся рысью в грозном лязге железа.
Вскоре налетели на спины лучников.
– Анок!
– Здесь, сир! – дизанье лаконично указал за поворот. – Кого-то крепко лупят. Решили без вас не соваться.
– Петроний нарвался?
– Никак невозможно, больно мало клинков звенит.
– Господа! – Филипп глянул через плечо на крохотную армию. – Плечом к плечу пятеро в шеренге. Анри, строй своих за жандармами, без приказа не стрелять! Оружие к бою! Скорым шагом! Вперед!
Неумно было бы подставлять стрелков с их легким доспехом под непонятную угрозу. Ведь дадут пару залпов, а там и сами в ответ получат – потери в и без того маленьком отряде не нужны. Поэтому, прикрыв гвардию герцога броней, рыцарь пошел на сближение… с чем-то.
И правда, шум доносился изрядный, но теперь только глухой или вовсе глупый не поймет: на улочке не бой – скорее драка.
Вжик, звеньк, хрясь! Да врежь ты ему! Сзади заходи! Сам врежь, твою мать! А-а-а, больно! Хрясь, звеньк, бум! Убью гада! Давай всем скопом! Бам, бам, дон! Вот тварь, арбалет его не берет! В ляжки меть! Хрясь, бум! Что-то такое или похожее на то доносила неверная городская акустика. Опытный десятник был совершенно прав – баталия не поражала размахом. Но ведь кто-то сейчас бился среди безразличных стен и, судя по воплям, кто-то больше биться не будет.
Если принадлежность первой партии не вызывала сомнений – чертовы французские наймиты, выбравшиеся из своего пристанища в старом купеческом доме, то кем была вторая сторона?
«С горожанами какими-то сцепились, или как?» – подумал де Лален и ошибся.
Ошибся не первый раз в череде ошибок этого странного похода.
Следующая дюжина шагов разрешила все сомнения, посеяв одновременно целую грядку сомнений новых. На перекрестке, где улица Шорников встречалась с безымянным и отменно грязным переулком, роилась толпа людей в разномастных доспехах, потрясавшая не менее разномастным оружием. Мелькали тесаки, топоры, копья, вздымались и опускались гизармы. Одного взгляда хватило, чтобы понять – рубка шла, но не слишком бодро. Большинство суетилось впустую, размахивая железом для устрашения, потому как для всех желающих не хватало места, да и было тех желающих не сказать чтобы много.
Под ногами уже текла кровь, и кто-то валялся на брусчатке без движения, а под стареньким перекошенным балкончиком скрючился раненный в незащищенное бедро человек.
Виновников переполоха оказалось всего ничего. Точнее – ровно один.
У фахверковой стены с облезшей побелкой сверкала сталью одинокая фигура в отменной миланезе, отмахиваясь двуручной секирой. И хоть отмахивался неведомый рыцарь расчетливо и даже скупо, наседали враги с разборчивостью – никому не хотелось познакомиться с его топором или острой пиковиной. Впрочем, дела у храбреца шли все тухлее – не выстоять ему против двух десятков. Людишки-то пусть и не ровня рыцарю, зато их много и опытны в душегубстве, что сразу видно по манере обращения с оружием. Уже струилась по начищенной броне юшка, и не только бригандам принадлежала она, хватало и честной дворянской.
И еще раз, впрочем, почему неведомый? Доспех Филиппу был очень даже знаком, как и обычай обращения с полаксом – ударить так, чтобы второго раза не потребовалось. Спиной к стене сражался сэр Джон Синклер, поверенный Его Королевского Величества Людовика XI Валуа. Опознал его не один бургундец. Все добрые люди сообразили, кто пред ними, замерев у выхода на перекресток.
– Какого хера ты здесь делаешь, шотландский ублюдок?! – прорычал из-под шлема де Ламье, возвышавшийся над левым плечом Филиппа.
Тот ответил стоном непонимания, но тут же встряхнулся, ухватив меч двумя руками, и закричал:
– Бей их, ребята! В топоры, в копья их!
Пошла потеха! Нет ничего слаще, чем зайти в спину ничего не подозревающему противнику, который слишком занят, чтобы оборачиваться по сторонам. Наемники оказались крепкие и не дураки. Едва услышав команды в собственном тылу, мигом развернулись, как по команде, встречая людей де Лалена гизармами и тесаками.
Но их изначальный порыв так просто не удержать.
Про какую-то тактику бургундский рыцарь не задумывался. Охват флангов, косой натиск имени старины Эпаминонда, выделение оперативного резерва, притворное отступление – ничего похожего. А так-то рассудить: зачем? Латников много, они лучше вооружены, снаряжены и обучены. В тылу их подпирает дизань гвардейских стрелков, а рядом спешит на помощь банда Петрония. Какие шансы у кучки бригандов? Все верно, никаких. Посему ломи грудь в грудь, руби, бей, коли!
Облитая железом колонна спешенных кавалеристов с грохотом врубилась в шеренги кольчуг, ржавых кирас и стеганых жаков. И вот теперь никакой сторонний слушатель не спутал бы лязг и треск настоящего боя.
Филипп спешил на помощь шотландцу. Разобраться с его статусом (шпион короля, наймит короля, просто самодеятельный обманщик) можно и после – для начала надо сделать так, чтобы он остался жив, – бриганды убивали его без всяких шуток. Набегая левым плечом вперед, он отвел наручем укол алебарды и с шагом обрушил меч на кисть, сжимавшую древко. Пробить латную перчатку не вышло, но досталось алебардисту крепко. Бургундец продолжил движение, пнув его сабатоном в пах. Потом по его саладу вдарили гизармой из второй шеренги, так что в глазах потемнело. Сам он перекрестил клинком чье-то кольчужное плечо, отмахнулся от фальшиона, которым настойчиво тыкали ему под забрало, и от души вогнал острие в стеганый бок здоровенного мужика, которого сразу добил германец, буквально развалив до груди огромным мечом.
В смотровую щель ударила струя горячей крови, и бургундец ослеп на левый глаз, пропустив удар в грудь, ответил наугад, подставил гарду под гизарму, вновь нацелившуюся на шлем перехватил собственный меч за клинок, гвоздя навершием, как булавой, а перекрестьем как клевцом, не упуская шанса использовать острие накоротке. За правым плечом взлетала двуручная секира его жандарма, а на левом фланге рубился Уго, неуязвимый за сияющими взмахами меча, через которые, казалось, не могло проникнуть ни лезвие, ни древко. Что делалось с де Сульмоном и был ли он вообще жив, Филипп не видел, а скоро и видеть стало нечего. Над боем повис гнусавый, проникающий через подшлемник звук рожка, а вслед за ним не менее противный тонкоголосый вопль:
– Бросай оружие, засранцы! Оружие под ноги, сукины дети! Или всех положим!
С противоположного конца улицы появился Петроний со своими ухорезами. Как всегда с запозданием, но как всегда – вовремя.
Болела растревоженная грудина. Да еще, кажется, его приголубили чем-то тяжелым, слава Богородице, попав не в поврежденные ребра. Бригандина и добрый гамбезон в пять слоев льна выдержали – спасли. А все одно – больно. Жар короткой схватки отогнал жар подступающей болезни и вообще – не до хворей рыцарю при таких делах. Но де Лален знал, что схлынет отважная волна и придет неминуемая расплата, а платить по векселям заемной бодрости всегда непросто.
Сержант из жандармского копья заработал два дюйма стали под наплечник, но храбрился, криво ухмыляясь, мол, в мясо навылет – это вообще не рана. Кутилье лучников, сдуру кинувшийся в свалку, умудрился поймать копье лицом, и теперь его улыбка несколько расширилась. Больше потерь в отряде не было, если не принимать во внимание ушибы и синяки.
Бригандов покрошили на совесть.
С одним разобрались лейб-лучники и теперь стояли над утыканным телом, совещаясь, как бы половчее вырезать из тела дорогостоящие стрелы, но так, чтобы не слишком перепачкаться. Пятерых зарубили и закололи латники. Еще десяток был так или иначе ранен – кто неопасно, а кто и наоборот. Еще двоих успел достать Синклер во время самоубийственной эскапады – одного насовсем, а другому проколов бедро.