Зачем, почему он вообще заварил эту кашу, отчего сбежал, было ли это бегством, а если не бегством, то, собственно, чем, как вышло, что он дрался в одиночку против двадцати наемников, теперь было не спросить, потому что шотландец был совсем плох.
Пробитый наруч, треснувший реребрас – не выдержала даже миланская сталь, били его долго и крепко – это недостойные внимания мелочи. Арбалетный болт над коленом – тоже. А вот то, что из порванной под мышкой кольчуги толчками струилась кровь, и то, что при каждом вдохе в груди его раздавалось нехорошее бульканье, мелочью назвать никто не осмелился бы.
– Повреждено легкое, – сказал дон Гектор и тоном, не терпящим возражений, добавил: – Мессира поверенного надо сейчас доставить в дом, где я проведу операцию, или его не спасти. Быть может, уже поздно, но надо попытаться. И сразу по приходу вызовите доктора Хименеса. Один, боюсь, не справлюсь.
Из трофейных алебард и гизарм споро соорудили носилки, на которые уложили раненого, вверив заботам четверки дюжих кутилье. Лучники перевязали пленников их собственными поясами, без жалости погоняя в сторону бургомистрова обиталища.
Туда и обратно перекатывались разговорчики, короткие и злые, как мизерикорд.
– Полегче, сволочи, у меня нога поколотая!
– Подумаешь, поколотый! Ничего, дотащите друг друга уж как-нибудь!
– Вы зачем накинулись, мы вам чего сделали, это же этот! Ну…
– Заткнись! Заткнись, говорю, падла! – древко бьет по хребту со смачным звуком.
– Ай, чего бьешься! А поговорить сначала?!
– Шагайте, мрази, поговорим с вами по душам, кто вы и что вы! Как надо поговорим!
Падкий до бесхозного добра лучник Мердье ныл, что не обобрали трупы как следует.
– Вы чего такие быстрые? Куда бежим? А трофеи подобрать? Вона сколько всего валяется! Да и по кошелям пошарить неплохо бы!
– К чертовой матери! Что ты собирать-то хочешь?! Этот хлам? Кошели, смех, люди при деньгах никогда не попрутся в здешнюю задницу! Жадный, как хорек! – ругался Анри Анок, впрочем, без особой злобы.
– Что с бою взято, то свято!
Но гвардейский шеф оказался неумолим и задерживаться на улице запретил.
Зато шайке Петрония указывать никто не мог, кроме самого Петрония, а тот вдумчивый сбор трофеев немедленно благословил. Так герцогский отряд, выросший внезапно на целую вереницу пленных, отправился в расположение. Вроде как с победой. Хотя всех, кто имел мозгов больше, чем у моллюска, не оставляло смутное сомнение – а победа ли это? И вообще, что это было?
Солнце, давно перевалившее за полдень, падало на закат. Он еще не начал багроветь и раскрашиваться в кровавые тона, но все шло к тому, о чем предупреждали часы на ратуше, недавно пробившие четыре раза.
Зато на грешной земле, а именно – во дворике покойного бургомистра, – с кровью вышел полный порядок. Подсыхающие красные пятна вымостили дорожку к дому, в подвал которого заперли пленных. Пованивало. Не сильно, но свежий летний воздух, насколько он вообще мог быть свеж в центре городской скученности, чувствительно растворял в себе достаточно ржавых запахов и ароматов дерьма, чтобы человек, вовсе непричастный, гадливо сморщил нос.
Однако среди собравшихся посторонних не случилось.
Пажи и часть лучников чистили снаряжение, проводя попутно мелкий ремонт, обмениваясь впечатлениями.
– Видел, как я тому дурачку с арбалетом стрелу вогнал? Прямо под ключицу!
– Иди ты, я раньше.
– Сам «иди ты», скажешь тоже!
– Идите вы оба, его впятером шпиговали, да по дрянному гамбезону, даже дрянной бригандины не напялил. Нашли чем гордиться.
– Уж и впятером!
– Впятером.
– Толку с вашей меткости! Шотландца он прям в бедро поспел отоварить. Кабы не болт в ноге, глядишь, и отбился бы. А теперь чего? Выживет, нет? А жалко, добрый был рубака.
– Вот тупица! Ты лучше спроси, за каким бесом он один полез, добрым людям не сказамшись?
– Зато итальянец заместо нас пограбил, а мы сиди теперь, как дурни, без добычи.
И правда, часовые пропускали в ворота Петрониеву шайку. Наемники волокли охапки оружия, шлемы, кирасы и какие-то мешки, с виду нелегкие. Вся компания человек за человеком скрылась в домике привратника, где и квартировали со вчерашней ночи.
Насчет «какого беса», сиречь зачем Синклер сбежал бить французских наймитов один, не объяснив ничего, не предупредив товарищей по путешествию, волновало не только умного лейб-лучника. Этот же вопрос обсуждали вполголоса Филипп, юный де Сульмон и незаменимый Уго, проверяя караулы.
Вердикт оказался неутешительно прост. Коли поверенный Его величества останется на этом свете, с ним можно будет поговорить, а с того света, как известно, выдачи нет, мертвые сраму не имут и так далее. Конечно, вечер обещался быть тяжким – сразу после обхода друзей ожидал долгий и тяжкий разговор, а точнее – допрос. Одна беда, как ты ни разводи пленников по одному, не слишком честная компания пробыла вместе достаточно долго, чтобы придумать одинаковое вранье.
Оставалась пытка.
Бриганды – не та публика, чтобы проявлять стойкость в сложившихся условиях. Только вот палача под рукой не случилось. Даже опытный германец имел крайне смутное представление о приемах и подходах этого сложного ремесла. Это же не угроза основательных побоев после драки в кабаке! Побои или чего похуже придется наносить вполне материально – того и гляди подопечный отдаст Богу душу или утратит разговорчивость!
– Петроний умеет. Во времена оны итальянец развязывал языки очень крепким парням, точно говорю, – задумчиво прогудел де Ламье. – Времена нынче поменялись, но лишние двадцать фунтов жира его навряд сделали добрее.
– Петроний… – Филипп был не менее озадачен. – Последнее, что я хочу, – это полагаться на толстяка. Уж очень он себе на уме, больно неожиданно он с нами увязался, а вроде и предъявить нечего.
– А доктор? – спросил Жерар.
– Что доктор?
– Доктор, а точнее – доктора, пусть попробуют спасти шотландца. Это все здорово облегчит! – Филипп помял больную грудь сквозь доспех. – Доктору и магистру искусств я доверяю теперь не больше, чем Петронию. Видали, как он угомонил ту рехнувшуюся тетку на улице Шорников? Беседовать с поверенным и тем более пытать пленных, даже если он в этом деле мастер, я ему не позволю.
– Откуда ты знаешь, что он не беседует с ним прямо сейчас? – спросил Уго.
– Он же без сознания.
– Откуда ты знаешь, что он прямо сейчас без сознания?
– Кстати, кто-нибудь понимает, что несла та сумасшедшая про Филиппа и откуда она вообще знала, кто он? Его имя? Объяснишь? – вклинился в диалог Жерар.
– Сумасшедшая! – исчерпывающе пояснил де Лален, которому очень не хотелось терзать голову неразрешимыми вопросами. Тем более что голова вновь взялась ощутимо болеть. – Что-то несла, кто ее разберет. Может, слышала, как мы разговаривали на улицах утром. Не слишком-то мы таились! Может, вообще помнит меня пятнадцать лет назад, увидела, а теперь и признала, кто же знает этих психов!
– Неубедительно!
– Неубедительно, – согласился Филипп. – Я и себя сейчас убедить не в состоянии. Мне бы сейчас не убеждать, а помолиться за удачу дона Гектора. Что-то долгонько они…
– Смотри, выходит! – Уго показал на открывшуюся дверь дома.
На ступеньках в самом деле появился испанец, вытиравший руки окровавленной тряпицей. Де Лален, словно забыв о больной голове и вновь пострадавшей груди, едва не подпрыгивая, побежал через двор. Доктор глянул на рыцаря. Покачал головой. Вздохнул. И еще раз покачал головой.
– Я… Мы с доктором Хименесом сделали все возможное. Но… – он пожал плечами.
– Умер?! – выдохнул Филипп.
– Пока не умер, но вот-вот, м-да. Пройдите к сэру Джону, он в сознании, последний пароксизм витальных сил, да-с. Желает с вами попрощаться. Думаю, надо уважить.
Рыцарь невежливо отодвинул испанца железной дланью и ринулся в залу, где проходила операция. Подле стола, очищенного от посторонних предметов, грудой валялись доспехи. На столе, поверх окровавленной скатерти, облитый светом ламп лежал Синклер.
«Господи, кто бы мог подумать, что в шотландце окажется столько крови! И как он еще жив!»
Но сэр Джон был жив. Он поднял голову и, увидев Филиппа, произнес:
– Простите, брат рыцарь. Я вас обманул.
Глава 9Тень
Когда-то я умел хорошо искать и убивать. Не уверен, но, кажется, это была моя профессия. Не уверен, потому что не помню, кто я, даже имени не помню. Полноте, я даже в собственном существовании не уверен. Иногда кажется, что это высокое крепкое тело мне мерещится в те мгновения, когда я появляюсь из небытия среди огней над болотом, из бытия в огнях над болотом, которые куда реальнее. Да и избитое слово «я» применяю к себе по привычке, потому что надо же как-то себя называть. Нет уверенности в том, что есть это самое «я».
Точнее, до недавнего времени не было.
Но вот я впервые не выполнил задания. То, что надо мной, то что над нами, то, что заставляет светиться болотные огни, послало меня искать и убивать, а я по непонятной причине не смог. Такое случается, хотя со мной не случалось до этого момента. Я должен был забрать жизнь и вернуть то, что было украдено. Для этого и только для этого меня собрали воедино и отпустили вовне бесконечного мерцания.
Я подвел хозяина. Хозяин… кажется, и его я знаю очень давно, но не могу вспомнить, кто он.
В любом случае мое задание, хитрый человек, которого правильнее называть «Ключ», ускользнул, захватив и то, что было украдено, какую-то книгу. Теперь он в сопровождении вредного старика и двух воинов мчится в Город, поэтому Хозяин призвал меня домой. К вечному мерцанию среди огней над болотом.
Я провел в них века, а может – тысячелетия, лишь иногда собираясь, чтобы искать и забирать жизни. Ныне меня отпустили надолго. Очень надолго. Было время подумать, а проклятый швейцарский мизерикорд, всегда вонзавшийся в мою бедную голову, когда мысль забредала не туда, оказался слишком далеко, чтобы причинить настоящую боль. Ведь я не помню не только себя, но и времени без боли – я привык.