Я.
Кто я?
Не помню. Но ведь меня создали заново, чтобы искать и находить, а значит, я найду и себя. Пока же я лишь длань Хозяина. Тень Тьмы.
Глава 10Антиквар
– Какого лешего? – спросил Быхов, пялясь в небо.
Чекист прижимался к стене дома, как и все его товарищи, а говорил шепотом. И первое, и второе – чтобы не привлекать внимания. Мало ли что.
Небо осталось немо, не дав никаких пояснений. Зато со всем недовольством откликнулся майор:
– Что опять не так, Слава?
– Где спутники? Давно смотрю, видимость отличная. Должны летать и моргать, маленькие такие звездочки. Ну спутники, может, слышал?
– Дались тебе, блин, звездочки! – проворчал Бецкий. – Тут целый город черт знает что, а тебе – спутники!
– Здесь не может быть никаких искусственных небесных тел, – голос художника, который расщедрился на пояснения, едва пересекал границу слышимости. – Время замерло, над нами небо пятнадцатого века. Толковый астроном мог бы сказать пару слов насчет звездного параллакса, но я в этом не сильно понимаю.
Город встретил друзей неприветливо.
Пока не враждебно, но и без всякого намека на гостеприимство. Солнце закатилось за горизонт с неправдоподобной быстротой, словно не умеренный пояс вокруг, а экватор. Или так показалось? Это очень даже запросто, если учесть, какой жуткий мандраж охватил отряд при вступлении под сень готических крыш и готических стен. Все, кому доводилось испытывать настоящий страх, знают, как это пренеприятное чувство умеет фокусничать с ощущением времени.
Улицы и постройки выглядели покинутыми, забытыми, осиротевшими. Но не пять столетий назад, а, дай Бог, месяц. Или два. А может, неделю.
В отличие от траченного годами пригорода и как-никак пообносившейся колонны немецкой техники, Сен-Клер выглядел не новеньким, нет. Но на дверной кованине не красовалась матерая ржавчина, не было проваленных кровель, растрескавшегося стекла, а кое-где облупленная штукатурка смотрелась испорченной от обычного бытового небрежения, а не от бессчетных веков. Вот поленился добрый бюргер вовремя подновить фасад – не до того ему было, штукатурка и обвалилась.
Что-то Понтекорво говорил в обычной для него манере. Мол, чем ближе к сердцу Тьмы, тем сильнее останавливается время, но его бормотание и в обычных-то условиях Ровный иногда понимал через слово, а уж теперь…
Теперь он усилием воли заставлял зубы не лязгать, всякий раз чувствуя, что желудок проваливается к пяткам, когда приходилось проскакивать мимо черных провалов растворенных дверей или узких переулков. Тем более теперь, когда из мира ушло Солнце. Кажется, навсегда. Словом, организм антиквара был переполнен кортизолом.
Больше всего пугали не узкие улицы, хотя они пугали тоже – не дай Бог застрять в такой тесноте, когда от дома до дома хорошо если три метра. Не темнота, а ведь хоть глаз коли, а фонарями художник пользоваться запретил. И даже неизвестность пугала в общем контексте умеренно. Правда, Кириллу за счастье было бы встретить, наконец, врага лицом к лицу, любого врага, кем и чем бы он ни был – в него можно выстрелить, ударить прикладом, на худой конец – лягнуть ботинком. Но палить было не в кого. Не разрядить запас стрессовых гормонов.
Да только гормоны сифонили из желез вовсе не из-за этого. Антиквар чувствовал, что громада пустынного города выпивает из него душу. Слова товарищей доходили до него как через мощный фильтр, он с трудом понимал, где и зачем находится, куда идет. Что-то важное, что-то делающее человека человеком норовило выскользнуть из клетки антикваровой головы, и тогда… Что будет тогда, он не мог и подумать. Впрочем, и думать выходило с большим трудом. Лишь стиснутые челюсти, тяжесть оружия и шаги по пустой теснине между чужих по обличию и сути домов.
Только могучим напряжением он раз за разом умудрялся возвращать это важное назад, но надолго ли его хватит, Ровный не знал.
Остальной отряд ощущал себя не лучше. Опытные, побывавшие в переделках инквизиторы, судя по всему, держались бодрее: Быхов, тот даже звезды успевал рассматривать. Один Понтекорво выглядел не напуганным, а всего лишь настороженным. Ну да дед на поверку оказался крепкий, как многожильный кабель.
Гроза так и не пришла.
Жирная дневная жара, общая тягость, разлитая в воздухе, обещали едва не бурю, ночь доказала, что обещания были ложными. Правда, духота и не подумала пропадать, теперь густо мешаясь с затхлыми запахами брошенного жилья. Пусть и недавно брошенного, но совершенно точно – навсегда. Отвратительный коктейль.
Товарищи крались вперед, к цели, известной одному художнику. Тот не поделился особенностями местной топографии, а его никто и не расспросил. В самом деле, зачем? Что бы он сказал в ответ людям, которые никогда не бывали в настоящем, недавно еще живом городе родом из глубокой старины? Ландшафт настолько выбивался из всего жизненного опыта, что обычное на незнакомой местности: прямо по проспекту, третий перекресток направо и дальше до бульвара – в данном случае совершенно не работало и не сработало бы. Поэтому все шли за стариком в колонну по одному, избавив его от ненужных пояснений.
«Это вам не по Неаполю прогуливаться вместе с гидом», – пронеслось в мозгу Ровного, не оставив, впрочем, никакого следа.
Ненужных пояснений касательно маршрута Понтекорво давать не приходилось, зато перед каждым переулком Бецкий ворчал:
– Быхов, почему ты не догадался взять ночники?
– Ты умный, вот сам бы и догадался, – также типично отвечал капитан.
– Ну, твою мать, теперь как у негра под мышкой…
Так они и шли: впереди художник, за ним – Ровный, а позади – чекисты. Украдкой, прижимаясь к домам, туда, куда не доставал свет луны, и мимо открытых ворот или провалов боковых улиц – стремительной перебежкой. Правда, антиквар сомневался, что тень и вообще – все эти тактикульные предосторожности, укроют их от глаз нынешних хозяев города. Жила в нем и смутная надежда, что все это не более чем дурацкий, почти ребяческий променад по ночной заброшенке, где в конце, после литров истраченного впустую адреналина, их ждут пустота и разочарование. Мол, и чего таскались, обычные старые развалины.
Вот только против всех законов природы их окружали вовсе не развалины. А на небе не было спутников. И вели в город минимум три следа. То есть он не мог быть совершенно пуст. О характере теперешнего населения все присутствующие были осведомлены на личном опыте. Но, может, все-таки пронесет? Это же ненормально, а значит, просто не может происходить в реальности.
– Стойте! – художник поднял руку, едва отряд миновал очередной перекресток.
– Что? – прошипел над плечом Ровного капитан.
– Глядите, впереди.
Впереди в мертвенном звездном сиянии чернела какая-то груда. Точнее, груды. Вдоль стен домов громоздились друг на друге изломанные тела, множество тел, десятки и десятки и что-то, что могло быть только трупами лошадей. Когда глаза свыклись с освещением, товарищи разглядели кое-какие подробности. Часть упокоенных была утыкана стрелами, часть несла на себе следы ударов чем-то очень острым и длинным – не хватало рук, голов, кто-то был развален от плеча, едва не до пояса.
Когда до Ровного дошло, кому принадлежало большинство тел, ноги его ослабели настолько, что он вынужден был прислониться к фахверковой стенке, чтобы не упасть. На брусчатке среди прочих валялись женщины, дети, включая совсем маленьких. Были и мужские трупы, одетые в причудливую старинную одежду, удивительно хорошо сохранившуюся. Лежало там и несколько человек в тускло блестевших доспехах. Как именно погибли они, можно только гадать, но не то что гадать – приближаться к ним не хотелось. Совсем.
А ведь совсем недавно за такую находку антиквар, по собственному выражению, мог «точило зубами остановить!». Еще бы! Подле головы коня на брусчатке замер настоящий салад, в чьей-то руке – длиннющий шиловидный эсток, в плече женщины застрял кавалерийский топор с шипом на обухе, под телами поблескивала кираса – настоящие сокровища для любителя старины. Но только не теперь.
– Чтоб я сдох, – сказал Бецкий и повторил, – чтоб я сдох.
Проняло даже видавшего виды инквизитора.
– Почему они не… какого хера… почему они не разложились? И что, мать твою, здесь было?! – Быхов, прошипел вопрос задыхающимся голосом, но так громко, что даже неверные тени затрепетали.
– Тише, умоляю! – художник опять воздел руку вверх. – Здесь отряд нашего рыцаря пытался идти на прорыв. Ударили в конном строю, в копья. Сперва посыпали из луков, а потом прорубили просеку – видите, как людей раскидало по сторонам?
– Но бабы, дети!
– Тише! Это не бабы, не дети – это твари, созданные Тенью, мне ли вам объяснять. Твари, пораженные яростью. Поворачиваем. Сильно сомневаюсь, что все они упокоены по правилам, окончательно. Не стоит их тревожить раньше времени. Поэтому отступаем до проулка и попытаемся обойти завал.
Пока товарищи, затаив дыхание, отступали, капитан, наконец, спросил:
– А куда мы вообще, а?
– На центральную площадь, к ратуше. Видите шпиль, ротмистр? Сейчас в переулок, если я не запамятовал, он доведет нас до улицы святого Христофора – там проживали аптекари. Она не такая прямоезжая, но по ней мы выйдем на площадь с другого края. Не так, как я думал, но все же – выйдем.
– Ты откуда все это знаешь, отец?! Только не говори про следы классического образования!
– Оставьте, ротмистр. Какую пользу принесет мой ответ?
– Заткнись, Слава! Отстань от старика! – зло рыкнул Бецкий. – Вон перекресток. Поворачиваем?
– Верно, майор, поворачиваем, – художник коротко обернулся, посмотрел на Кирилла. – Держитесь, господин антиквар? Что-то вы бледноваты.
– Это будет чудо, если я не блевану или не обосрусь от страха! – честно ответил антиквар.
Вновь потянулся путь через мрачные городские кварталы. Если не принимать во внимание гору покойников, пока все шло на удивление гладко. Ровный понимал, что у страха глаза велики и анабазис их близится к финишу. Ведь Сен-Клер – рядовой средневековый город, а значит, очень небольшой. Темнота и пустота путают, и кажется, что друзья шагают долгую вечность. На деле поход пока не занял и четверти часа. И гладкий его характер внушал опасения: а не заманивают ли их в ловушку, так чтобы захлопнуть ее повернее без единого шанса на спасение?