И этих двух людей Филипп ждал, как гангрену после ранения, сиречь не ждал вовсе.
Толстый и тонкий силуэт склонились над покойным, а при звуках шагов, гулко отозвавшихся под сводом, заоборачивались.
– А-а-а, дражайшие сиры! Тоже пришли отдать последнюю дань? – раздался противный писклявый голос.
– Что же вы замерли в притворе? Проходите, простимся, как положено! – поддержал его второй, звучный и чистый. – Я смотрю, коллегу Хименеса вы взяли с собой?
– Гектор, ебать его в рот, Аурелио и сраный Петроний! – тихо прошипел Уго, точнее, он хотел, чтобы вышло тихо, но прекрасная акустика разнесла голос по всему храму. – Какого хера вы оба тут делаете? И кто вас выпустил из расположения?!
– Чай, не под арестом, как доктор Хименес, – взяли и ушли, – пояснил итальянец, игнорировав первый вопрос. – Из привратного домика, где мы квартируем, это куда как удобно – не тревожим дорогое начальство! Да что вы замерли, будто привидение увидев? Проходите!
Конвой шумно протопал до алтаря, где рыцарь смог лучше рассмотреть спутников. Оба были в доспехах, шлемах и при оружии, что де Лалену вовсе не понравилось. Петроний мог быть чертовски опасен, в чем он убедился недавно. Впрочем, их всего двое против пяти весьма крепких бойцов, один из которых Уго – самый опасный человек с мечом в руках, которого знал бургундец. Определенно, бояться стоило их, а не им.
Отбросив дурацкие опасения, Филипп выступил вперед, перекрестился на горнее место (не снимая, правда, шлема) и положил руку на грудь Синклера.
– Прощай, брат рыцарь. Покойся с миром. Чем бы ты не запятнал себя на грешной земле, Бог простит в неизреченной милости своей, – после он обернулся к Петронию и дону Гектору. – Вас я попрошу удалиться и не покидать двора до особого распоряжения.
– Почему? – спросил испанец.
– Приказом по отряду я объявил боевую готовность. Все должны находиться на квартирах. Ожидаем сигнала о выступлении.
– Приказом? Хи-хи-хи, – Петроний захихикал. – Ты нам не командир.
– Еще раз, прошу немедленно удалиться. Нам необходимо провести следственные действия касательно герцогского аудита. Это конфиденциально! – твердым, не допускающим возражений тоном ответствовал Филипп, постаравшись подпустить как можно больше канцелярщины.
– Следственные действия-а-а? – снова распищался Петроний. – Скажи лучше, что вы собрались допросить вот этого по-тихому, без лишних ушей. Вот тогда поверю. Так нам тоже интересно, мы, пожалуй, останемся. Зря, что ли, тащились в такую даль? Хи-хи-хи!
– Последний раз и вежливо… – начал было де Лален, кладя руку на эфес.
– Не надо вежливо! – рявкнул немец. – Оба, шагайте отсюда! Выбора у вас нет, Петроний, ты меня давно знаешь! И лучше вам быть на месте, когда мы вернемся!
– Боюсь, выбора нет ни у кого из нас, – дон Гектор склонил голову, как показалось, грустно. – Правда в том, что и мне и доброму Петронию тоже необходимо поговорить начистоту с доктором Игнасио Хименесом. Это цель моего задания в том числе. Можем пообщаться в вашей приятной компании, нам все равно. Так что, наверное, мы не уйдем.
Испанец поднял взгляд от пола, и он оказался тверже толедской стали. Де Ламье неуловимым движением рванул меч с пояса. Над плечом сверкнули три с половиной фута неприятностей и летальных перспектив.
– Не уйдете?! Не посмотрю, что храм божий, вы оба здесь…
– Брось, дружище. Мы не уйдем, вы не уйдете, никто не уйдет, – сказал спокойно Петроний без обычных похихикиваний. – Мы все шли именно сюда, именно за этим, так пусть все разрешится здесь и сейчас. Обернись по сторонам и спрячь железо, дружище.
Из-за колонн, отделявших центральный неф от боковых пределов, споро выступали люди. Множество людей – целый отряд. Сами себя они называли с большущим авансом добрыми людьми. Словом, это были парни, которых приволок с собой жирный трактирщик (или кем он был на самом деле), в полном составе, редкие подонки – все как один. Отборная наемная мразь, воюющая только ради денег и добычи, которая отличалась от Хренодуевых бригандов только тем, что работала на союзника и временного попутчика – Петрония. Судя по всему, временный статус исчерпал самого себя. Это было паршиво. То, что наймиты оделись в полное боевое, – еще хуже. Половина направилась к своему шефу – вторая отрезала путь к дверям.
– Купились, как школяры, тьфу! – де Сульмон раздосадовано топнул ногой.
Уго молча, не опуская меча, наручем зацепил забрало, упавшее на подбородник. Филипп с видимой неохотой потянул меч – ему вовсе не улыбалось схлестнуться с дюжиной головорезов в составе сам-пятый. Отличные луки гвардейцев не могли помочь в храмовой тесноте – дай Бог, по разу успеют выстрелить. Медленно покидающее ножны оружие как бы прошелестело: «Может, договоримся, а?»
– К бою! – откликнулся германец. – Спина к спине! Лучники, прикрывай тыл! Прорываемся к дверям!
Дон Гектор воздел руки, как, наверное, сотни раз доводилось местному пастору с того самого амвона, где теперь стоял испанец.
– Calmar, calmar, tranquillos, amigos! Тише, друзья! Тише! Клянусь, вам никто не угрожает! Никто не просит сдать оружие и всю эту опасную глупость! Отвечаю головой! Хотите – я пойду в заложники, только оставьте железо в покое! Не надо крови, мое сопровождение здесь только для страховки – чтобы я мог сделать дело! Для этого мне надо поговорить с братом Хименесом начистоту! Вам тоже, и прекрасно, давайте сработаем под конец вместе, еще раз ко всеобщему удовольствию! Сир де Ламье, вы опытный человек, молю, утихомирьте молодежь личным примером! Смотрите, ни один из нас не обнажил клинка!
И правда, невзирая на первый крайне решительный маневр, ухорезы Петрония вели себя на диво – никто не наставлял арбалетов, не потрясал тесаками, не пытался взять щит наизготовку. Они просто стояли, демонстрируя присутствие и, если можно так выразиться, перспективы.
Уго, в миг те перспективы оценив, опустил меч и поднял забрало.
– И? Как это будет, дон Гектор?
– Вы скажете слово, я отвечу, спрошу у Игнасио – он ответит – это называется разговор. Так я вижу развитие событий, – ответствовал испанец, опуская руки.
– А ваши люди? – все не успокаивался Уго.
– Просто поскучают в сторонке, обещаю.
– Петроний, скажи, что чертов испашка нас дурит, и мы сейчас пустим кровь, как в старые добрые? – немец поворотился к кабатчику.
– Хм-м-м, быть может, позже, если ты захочешь. Пока в планах унылая трепотня. Вы ни на кого не кидаетесь, мы – тоже ведем себя дружелюбно, а умные люди стирают языки и любопытствуют по мере сил. Такая моя политика! – пропищал итальянец и вдруг оглушительно пернул, будто ручница жахнула.
До того звук под сводами церкви вышел неуместный, что де Сульмон коротко расхохотался, а Уго спрятал оружие, а после, взяв за шиворот доктора, вытолкнул того поближе к соплеменнику.
– Если шеф не возражает – спрашивай, что ты там собирался.
– Извольте! – Филипп выдохнул с облегчением, похоже, немедленное смертоубийство отменялось. – Условие. Я… мы допрашиваем арестованного вместе. И пусть ваши и наши люди отойдут. Дела-то секретные.
Тщедушный Игнасио Хименес, высеменивший на добрых три шага вперед по воле могучего германца, внезапно преобразился. Ни Филипп, ни его спутники, ни, судя по всему, Петроний с Гектором Аурелио такой мгновенной метаморфозы не ожидали. Только что рядом плелся запуганный, сломленный человечек, почти овца или мокрая мышь. И вот испанец выпрямился, приосанившись, гордо зашагал к алтарю, словно хозяин. Голос его, звучный и ясный, зарокотал, перекатываясь меж стен и сводов. Натурально, получился сюрприз почище Петрониева пердежа.
– Что вы, что вы! Какой допрос, господа! Я, как и обещал, сам все расскажу и, что важнее, покажу. Иначе никто из вас даже вопросов верных задать не… г-хм, все ясно. Право, с такой компетенцией толкового допроса не выйдет. А компетенцию вашу я вынужден расценить как недостаточную. Но мы это поправим. Благоволите за мной.
Всеобщее изумление подытожил Уго обычным для себя манером:
– Эй, клистирная трубка, ты не широко шагаешь?! А ну, стой! Сейчас с тобой люди говорить будут…
– Обождите, дорогой друг! – перебил его Гектор, смешно вздернув бороду. – Игнасио и так собрался поведать нам что-то интересное, так пусть поведает без помех. Расспросить его успеется.
«Не пойму, видел я его раньше или нет? – пронеслась через голову бургундца несвоевременная мысль, – ведь обличие у доктора самое знакомое! Седая борода не длинная, не короткая, нос, как клюв, если вспомнить без шлема, так и волосы… Нет, ерунда какая, право, очень характерный тип – раз увидишь, не забыть потом, верно помстилось! Но отчего, скажите на милость, он кажется таким знакомым?»
Между тем Хименес пробирался до горнего места, обогнул лавку с мертвым шотландцем и, бодро протопав про трем ступенькам, достиг алтаря. Жертвенник, покрывала запрестольная риза, на которой стоял потир, накрытый дискосом – не разобрать, золотым или позолоченным, и богато переплетенная книга – Евангелие, конечно. В лучах заходящего солнца клубилась пыль, овевавшая натюрморт наступающего запустения и неухоженности. Видать, давненько не проходилась здесь рука служки, направляемая строгим окриком отца келаря. Впечатление усиливалось двумя вазами, что вмещали не букеты уже, а натуральные гербарии, до того высохли цветы.
За алтарем высился резной иконостас о пяти ажурных башнях. Ловко устроенные проемы совпадали с тремя витражами в храмовых стенах: Богородица, Мария Магдалина и в центре – воздевший руку в благословении Иисус. Все трое в компании живописных святых, казалось, с неодобрением поглядывают и на утвердившееся запустение, и на вооруженных гостей, которые ради грешных резонов не удосужились обнажить головы в доме божьем.
Испанец, совсем забыв о побитом обличье, упелянде без пояса и даже экспроприации кошелька, смотрелся осанисто и важно, словно осознавал собственное не случайное здесь появление. Будто не арестант – хозяин здешних мест. Будто не допрос его ждал, а исповедь… Или проповедь?