жиданный после короткого, но впечатляющего воздушного буйства.
Сплошной иссиня-черный бурлящий покров, однако, своего бега не укротил ни на миг. Тучи налетели, идя низко, почти касаясь шпилей храма и ратуши. Половина неба потемнела, а свет второй половины больше не казался теплым. Но и ему оставалось недолго, потому как грозовой фронт наступал с неотвратимостью тяжелой кавалерии, взявшей разгон с копьями наперевес. Впрочем, какой владыка может заполнить землю атакующими эскадронами от горизонта до горизонта?
Ощущение непередаваемой злобной мощи пало на город, человек внимательный и чуткий завсегда сказал бы, что дело не в одной только буре. Никакой шторм сам по себе не мог быть настолько свиреп и могуч. Что-то притягивало его изнутри самого Ситэ, как огромный морской водоворот увлекает в воронку океанские воды. И было то притяжение могущественнее и злее самой сильной бури.
Да только не было на улицах никого настолько проницательного или заинтересованного. Но кое-кто в городе все-таки был, не прячась от надвигающегося бедствия. Что-то двигалось между домов, повинуясь все той же магнетической силе, что и гроза, приближаясь со всех окраин к центру.
А во дворике бывшего бургомистрова дома тащили караул лучник и сержант, которым перемены погоды очень не нравились, но оба вряд ли могли считаться достаточно проницательными и чуткими – не та специфика службы.
– Ты же, говорят, местный? – спросил лучник у напарника, который совсем недавно по пути к Сен-Клеру просвещал рыцарей касательно особенностей окрестной топографии.
– Местный, местный, а что? – пробормотал сержант, пугливо оглядывавший доступный взору кусок неба, что не закрывали крыши и стены.
– Часто у вас такое? Ну, вот этакое? – лучник указал на близкий городской горизонт.
– Бывает, вот только не помню, чтобы летом гроза приходила с заката. У нас обычно если грохочет, то с юга или севера.
– Грохочет? Так пока не грохочет! Мож быть того, пронесет? – с надеждой в голосе уточнил бравый стрелок-гвардеец, в эти минуты вовсе не смотревшийся героем.
– Ты дурак? На толчке тебя пронесет… – сержант собирался указать очевидную глупость подобных надежд, но природа его упредила, шандарахнув молнией и мгновенным громом такой силы, что стекла зазвенели, словно разом зал-пировала батарея двадцатипудовых осадных бомбард.
– Бургундский постовой, исповедуйте меня семеро!!![63] – лучник присел, невольно накрыв шлем руками.
– Не блажи! – сержант перекосил рот, надсаживаясь в попытке перекричать затихающий, но все еще дьявольски громкий рокот. – Бегом в конюшню! Скажи Аноку – пусть командует запирать все ставни, а то сейчас как ливанет! Потонем! Марш, марш!
– Как же пост?!
– Покараулю! Давай, двигай! И куда понесло наших наемников вместе с господами, а?!
За первой молнией последовал хороший заряд ветра, заставивший выть печные трубы во всем городе, а за ним прилетели капли дождя, как осколки от попаданий тех самых бомбард на двадцать пудов каждая. Сыпали они все гуще и кончаться не собирались.
В конюшне, или, точнее, нынешней временной казарме аудиторского отряда Его Светлости, жаловались кони. Умные и не очень умные животины чуяли бурю. Понятно, раздавалось испуганное ржание, перестук копыт, чей-то дестриэ от чувств принялся грызть дверь денника, и жандармский паж теперь уговаривал дорогостоящую тварь прекратить – как бы не случилось колик.
Дизанье лучников сидел на скатке сена в коридоре – в самой середке, откуда открывался удобный обзор по всему расположению, и был мрачнешенек. Личного состава не хватало. Катастрофически. Вроде бы – толпа народу. А поди – караул во дворе нужен, к черному ходу человека поставь, неплохо бы и к окнам второго этажа в бургомистровом доме. И ко всему этому нужна смена, а еще резерв – на всякий случай, мало ли что. Одновременно надо потихоньку, но поступательно и неотвратимо собираться, ибо шеф недвусмысленно намекнул, что в этом гнусном городишке отряд не задержится.
Из оперативного уравнения придется исключить жандармов. Не пойдут они ни в караул, ни тем более паковать пожитки. Воевать – пожалуйста (хотя не хотелось бы). Но для всего остального слишком они элитные, слишком белая кость, слишком опора герцогства. Не приставишь опору к черной работе. Опора служит и должна радовать просто потому, что она такая надежная сидит рядом. С одной стороны, шеф де Лален приказом оставил его, Анри Анока, ветерана и заслуженного бойца – старшим. Сиречь приказать он сейчас мог что угодно и кому угодно. Но вот господа жандармы, как ни крути, – не из его подчинения. А их сержанты и пажи – их. Захотят, могут не дать ни человека. Захотят – дадут. И ничего не попишешь – такая вот служба.
Шеф – тот в своем праве, но отчудил напоследок! Надо же было догадаться уволочь всех рыцарей и себя самого, оставив квартиры на попечении лейб-лучника? За каким, скажите на милость, бесом?! Неужто было не… э-э-э-х, чего уж теперь! Нынче лишь волочь наряды и ждать, когда их милости выкажут милость явить их милость. Ну, то есть вернуться в казарму, взяв команду на себя.
Пока вроде бы выкручивался.
Но настроение было так себе. Еще и ненастье разыгралось – вон окошки как потемнели.
Пажи и свободные от вахт кутилье суетились, как и было велено, поступательно, но не торопясь. Уже запакованы тороки с провизией, наполнены бурдюки и фляги, сбруя на перекладинах перед денниками – хоть сейчас выводи седлаться. Большая часть прислуги разбиралась с запасным оружием и ненужными в данный момент деталями доспехов, чтобы, значится, схватил и сразу погрузил. Вторая, меньшая часть, вдумчиво потрошила амуничник, как бы это сказать, аккуратно мародерствуя. Оно, конечно, некрасиво. Да только ведь пропадут и дорогие седла, и стремена отличной ковки, и мундштучные да пилямные оголовья, и седельные чемоданы из добротно выделанной двойной кожи с полотняным подкладом.
Они же большущих денег стоят, так? Так. Долго им лежать без пригляда? Или сопрут, или без всякой пользы рассохнутся, а железо проржавеет. Или пожар и тогда вообще…
– Ибо прах есьм и к праху отыдеши[64], - так прокомментировал мысли о возгорании заслуженный лейб-лучник, говоря мрачно, даже грустно, но достаточно громко, чтобы его услышал пробегавший мимо кутилье.
– А, начальник? – боец остановился, замерев с седлом в руках.
– Знаешь что… М-м-м… – привычный солдат начальственное мычание не перебивал. – Ты, Крюшо, караулил в доме бургомистра? Знаешь, как пройти в ратушу – там дверка такая, да?
– Так, пожалуй, что и знаю.
– А флигелек видел с той стороны? По всему выходит, там местный арсенал. Возьми Жакуя, пусть не мается дурью, и айда через ратушу прямиком туда. Поглядите хозяйским взглядом, вдруг что пригодится. Сильно сомневаюсь, что у местных жадин найдется добрая сталь, но вот кабы у нас случились заместо охотничьих арбалетов настоящие боевые – вот это было бы дело. Раздадим пажам, вдруг пригодится. Да и вещи недешевые – как мы их оставим-то без пригляда, сам рассуди?
– Э-э-эт мы враз, старшой, эт мы могем! – Крюшо заулыбался при одном намеке на расширение мародерства.
И утек, выкликнув пажа Жакуя, который бросил делать вид, что работает, вооружился здоровенным рабочим топором для беспроблемного вскрытия дверей и утек вслед.
Хозяйственный Анок успел подумать, что шеф за грабеж вряд ли заругает и что не худо бы проверить караулы во дворе и в доме. Это единственное место, которое не поддавалось визуальному контролю, ну, понятно – не поглядеть сквозь стенку, придется отрывать зад от сена и переться личным явлением. Очень не хотелось, да и зачем, но – надо. Еще один взгляд вдоль коридора: жандармы и сержанты кто в деннике отдыхает, кто при конях, остальные трудятся, лучник при черном ходе на месте, лучник при самом большом стойле, в котором заперли повязанных наемников, – бдит. Пора, стало быть.
Анри с кряхтеньем (набегался, наломался за последние дни) приподнял себя над тюком, как вдруг на улице загрохотал гром, завыл ветер, да так, что дизанье присел обратно и без всякого кряхтенья, словно юноша. Потом хлопнула дверь и в конюшню вбежал караульный.
– Командир, командир, велите запирать ставни! Сейчас ливанет, буря, ужас! Зальет к бесу!
– Да твою же мать! – только этого не хватало, подумал Анок, хотя все к ненастью и шло, – чего встал, вертайся на пост, сейчас разберемся! Ну, давай, давай, марш кругом! Знаю, что дождь, не растаешь!
Лучник обернулся к копошению вокруг амуничной комнаты, раскатывая командный рык:
– Эй, будто не слышали? Слышали? Бегом – к ставням! Затворяйте все на крючья и запоры, да проверить по два раза – не выворотит ли ветродуем! Кровля навроде добрая, не успела прохудиться, но…
Изложить стратегию во всей красе он не успел – ему не дали. Не воспарила военная мысль под давлением материальной пятерни, которая нахально против всякой субординации ухватилась за кольчужное плечо.
«Совсем ребята плохие стали, даже распекать жаль, однако придется!» – решил было Анок, медленно поворачивая голову и уже набрав воздуха, чтобы как следует от всей души…
– Эй, ты чего? Говори толком! Да что с тобой? – сказал он лучнику, который и хватал Анри за рукав.
Бравый вояка, как и думалось начальству, оказался совсем плох. Глаза навыкате, рот полуоткрыт, блеет что-то. И он покинул пост! Господа, нечто неслыханное, его лучник самовольно покинул пост при задержанных бандитах! Рожа при этом смотрелась до такой степени напуганной, или, скорее, неправильной, что вместо страшных ругательств дизанье стал участливо интересоваться.
– Ваше сияте… ше-ше, вы… Вам! Ам-м-м, на-на-начальник, поглядите, там… там… там… Оно, они, мы как бы… э-э-э…
Сообразив, что ничего путного от подчиненного он не добьется, гвардеец предпочел пойти и глянуть. На улице знатно грохотало каждую минуту, словно адские псы выла буря, вдобавок по крыше, стенам, ставням заколотил ливень, настоящий великий потоп. Все это вкупе с ржанием опять перепугавшихся коней, топотом служивых ног начисто заглушало любые звуки тише выстрела из серпентины.