Таким ударом можно завалить средних размеров быка. Завалился и шотландец, тяжко и гулко громыхнув латами по граниту. Уго наступил на кирасу и без замаха всадил клинок Синклеру под мышку. Навалился. Провернул. Подождал пару мгновений, вглядываясь в дело рук своих, а потом выпрямился, размашистым и несколько картинным жестом, стряхнул кровь с меча.
Бой закончился быстрее, чем пришла подмога.
– Всегда было интересно схватиться вот с этим, – де Ламье потряс гардой в сторону тела, – Уж больно ловок казался, шельма, на топорах. Недостаточно. Теперь точно сдох. А вы чего замерли? Вон, говнюк испанский вас дожидается. Уж одного сраного докторишку в четыре лица осилите? А может, банду Петрония кликнуть? Или опять мне вся работа? Слышишь ты, клистирная трубка! Не больно ты нас развлек! Одному мне маловато! Еще фокусы знаешь? Да не стойте, взять мерзавца!
Разгоряченный дракой Уго забыл, что все увиденное раньше с большим сомнением можно было отнести в разряд фокусов. Впрочем, команда его была единственно возможной. Больше врагов в церкви не было, а с оставшимся надо было что-то решать.
И дон Гектор решил в своей обычной манере.
Пока Петрониевы ребята вместе с лучниками бежали к алтарю, верные приказу «взять», испанец с неуловимой быстротой вонзил эсток в сердце доктора Хименеса. Брат неведомого Ордена замер в финальной позиции безупречного выпада. Узкий клинок хищно подрагивал в свете лампад. Вот только на его острие не трепыхалось пронзенное тело. Доктор исчез. Не увернулся, не отбил удар, его просто не стало.
Все замерли, тупо и недоуменно пялясь на пустое место, где по всем понятиям должен был корчиться человек, но где не было ничего, кроме воздуха, в котором роились лишь растревоженные пылинки.
– Какого же хрена? – выдохнул Петроний с той стороны алтаря, который он так и не успел обежать.
– Да, какого хрена?! – Жерар заозирался, подняв забрало для ясности. – Вы, чертов испанец, объясните, что тут вообще происходит?!
Чертов испанец, дон Гектор, опустил оружие и, наверное, собирался объяснить хоть что-то, для чего открыл рот. Но ответили всем вопрошавшим с другой, неожиданной стороны. Из церковного нефа, из-за шеренги наемников, замерших перед ступенями.
– Потеряли кого? – сказал Хименес, который как ни в чем не бывало стоял за спиной коренастого мужика, облаченного в панцирь и набранный из круглых клепаных блях сервильер[66].
Бриганд, ойкнув, подпрыгнул и развернулся кругом… чтобы сразу же получить собственный кинжал в глаз. Он так и рухнул без звука, не заметив, как доктор успел добыть его же оружие с его же пояса.
– Можно и так, – легкое мание руки над трупом. – Можно и как-то иначе. Я ведь не напрасно занудствую: вы все уже мертвы. Не помогут ни латы, ни ваше, надо отдать должное, блистательное искусство меча – ничего. Тьма быстро овладевает мной, а когда овладеет – я смогу убить вас вчера. Смогу вчера, понимаете? А могу не убивать, потому что она завладеет вами, как уже завладела всем городом. Быстрее или медленнее, но вы станете ее частью. Частью меня, как все здесь. Справиться со мной… Ну что же, вы можете попробовать сразить время. Мне никогда не нравились пафосные речи, но придется… Я теперь время. Альфа и омега, причина и следствие самого себя. А вы, дорогие гости, вы – всего лишь огоньки над бездной, которые Тьма будет тушить и зажигать. Тушить и зажигать. Тушить и зажигать. Постепенно мы найдем и соберем все распавшиеся в давние времена осколки – следы древней битвы, которую считали выигранной. И тогда, даже если вы сумеете выбраться из города, Тьма найдет вас на краю света и сделает собой, сделает мной. Только что-то мне подсказывает, что вам суждено принять участь здесь. Так что…
Хименес пожал плечами и огляделся, будто ожидая дискуссии.
Вооруженные и опасные люди молчали, не находя слов и, что хуже, – действий. Ни характерных для себя – опасных, никаких других, хотя бы глупых. Впрочем, у лучника Мердье идея все-таки возникла.
– Да твою же мать! – заорал он. – Хрен тебе!
Тренькнула тетива. Оперенное древко, как по волшебству, возникло на ладонь ниже ключицы доктора. Тот посмотрел на пронзившую его стрелу и, помолчав, просто обломил ее у груди и отбросил, словно нечто неважное. В общем, наверное, так и было, ибо испанец не спешил падать и биться в агонии, как полагалось при таких случаях. Вместо этого он сказал:
– Господи, какие вы все утомительные. Впрочем, если желаете, можно, как там говорит сир Уго? Поиграть? Фокусы? У меня есть парочка. Во-первых…
Он приложил ладони по сторонам рта, позвав:
– Сир Джон, что вы разлеглись? Поднимайтесь.
За стеной в небесах ударила очередная молния, залив храмину недолгим светом, следом громыхнуло. Освещения оказалось достаточно, чтобы увидеть, как тело шотландца шевельнулось, и он опять начал вставать на ноги, нащупывая секиру, что валялась рядом.
– Во-вторых, вы не забыли о добрых бюргерах?
Руки его разлетелись в стороны, встрепенув рукава упелянда, словно крылья неведомой птицы. Хименес замер на миг, чтобы обвести собравшихся взором, улыбнулся и не без веселья в голосе крикнул:
– Наслаждайтесь!
За его спиной с треском распахнулись двери храма. Опять сверкнула молния. Под ее ветвистым сиянием все увидели, что ждало их с той стороны. Десятки и сотни людей. Впрочем, людей ли? Перекошенные лица, оскаленные рты, а точнее – пасти. Содрогающиеся в конвульсиях неописуемой злобы тела, скрюченные пальцы и жадно протянутые руки – вперед, в направлении жидкой шеренги бойцов у алтаря.
С воем и стоном, опрокидывая друг друга, толпа тварей, больше не людей – монстров, бросилась внутрь, издавая вой, хрипя и рыча.
Этого было достаточно. Отряд бросился бежать. Это было инстинктивное действие, без тени мысли – все просто норовили оставить между собой и смертью хоть один лишний туаз. Побежал, помчался и Филипп, более не помнивший не только аудиторского задания Его Светлости, но и самого себя. Побежал несгибаемый Уго, магистр искусств и медицины – дон Гектор, а быстрее всех – жирный Петроний. Вот только куда? Куда они собрались?
Об этом никто не подумал. Впереди их ждал тупик и скорый ужасный конец. Правда один в отряде живых сохранил остатки соображения. Юный Жерар.
– Сюда! – завопил он. – Сюда, быстро! Здесь дверь на улицу! Бежим!!!
Де Сульмон, которого самым неприятным образом поразила новая способность доктора Хименеса, весь его бенефис оглядывался, смотрел и думал, как ловчее сделать ноги. И вот теперь, когда приперло, использовал результаты наблюдений. Справа в алтарной части был устроен вход для клира, посредством которого святые отцы могли сообщаться с улицей, избегая лишних контактов с дорогими прихожанами.
Бывшие прихожане не могли разом поместиться в главный вход – их было слишком много. Да и не отличались они в нынешнем состоянии особым умом – лишь яростью. Отчего возникла давка, а спутники Филиппа смогли выгадать пару лишних секунд, которые отделили их от смерти.
Отряд бежал.
Вслед ему несся крик дона Игнасио:
– Опять вы все усложняете! Впрочем, бегите! Мы все скоро встретимся!
Не полагаясь лишь на быстроту ног, ушлые наемники, достаточно пришедшие в разум при виде пути к спасению, захлопнули дверь, принявшись тут же забивать меж створкой и порогом запасные кинжалы и топоры.
– Молодец, Жерар! – пересиливая гром и ветер, заорал Филипп. – Слушай меня! Сейчас – налево, по переулку к конюшне! На площадь нельзя – там темным-темно от бестий! Добежим до черного хода – еще поживем! Не разделяться, двигаемся плотно! Петроний, де Сульмон – впереди, мы с Уго замыкающими. Руби всех, кто не с нами! Марш!!!
Его послушались. Наемники и даже жирный трактирщик разом забыли, что он, де Лален, им не командир. Приказ был ясен и до того сообразен моменту, что сулил спасение. Дюжина выживших плотной колонной скрылась в пелене дождя, оставив за спиной страшный храм и дверь, которую уже сотрясали удары ворвавшейся толпы.
Улицы за ратушей были пусты. Никто не кидался на отряд, и это было хорошо, ведь и той памятной ночью по прибытии лучники едва уложили одинокого безумца, а днем – только ловкий Гектор смог прибить кинувшуюся на них дамуазель. Выйдет ли быстро расправиться с десятком или, не приведи Господь, большим количеством рехнувшихся, а может быть, уже не вполне живых горожан – вопрос риторический. Не выйдет.
Как только они застрянут или с площади набежит орда, привлеченная шумом драки, или те, что в храме, выбьют, наконец, заклиненную дверь, и нагонят со спины. Кстати, очень может быть, что уже выбили и теперь нагоняют. Посему быстрота и тишина, чему опустевший с этой своей стороны город очень способствовал. Как и гром вкупе со стеной дождя, достаточно шумной и непроглядной, чтобы на несколько минут скрыть тех, кто желает быть незамеченным.
Они обогнули усадьбу настоятеля, что приютилась по левую руку от храма, счастливо миновали проулок, выходивший на площадь, где через дождевую завесу угадывалась грозная тень толпы. Никто их не заметил, никто не кинулся, но…
До черного хода в конюшни оставалась сотня шагов, когда Филипп, как и было сказано, шедший замыкающим, увидел, как от колонны отделилась тень и канула в переулке, что вел в сторону от ратуши. Рыцарь, отвернув с маршрута, побежал следом, не думая о приказе не разделяться, который родился в его собственной голове.
В узине между домами в десятке туазов он увидел высокого человека, который, с его стройностью копейного древка, мог быть только доном Гектором Аурелио.
– Куда??? – крикнул рыцарь.
– Здесь мы расстанемся. Не надо меня преследовать. У вас свой путь, у меня – свой. Я должен донести в капитул о произошедшем здесь, Орден надо предупредить. И это могу лишь я!
– Зачем?
– Мы стражи мира от этой напасти! Стражи плохие, как оказалось, но лучше нет.
– Пропадете в одиночку!
– У меня шансов больше вашего. Прощайте, рыцарь! И помните! Голова, сердце, хребет – или их, – испанец рассек падающую стеной воду клинком, показывая на город за спиной Филиппа, – или их надежно не остановить!