Магистр искусств отсалютовал эстоком, развернулся на каблуках и побежал, скоро исчезнув между домами.
Де Лален собирался сказать «и черт с тобой», когда до него донеслись звуки, кои он надеялся еще некоторое время не слышать. Он вообще не хотел слышать ничего, кроме бушующей природы, пока не окажется за надежными стенами. При очередном высверке, что озарил небосвод, он еще и увидел – возле черного хода шла драка.
Отряд, не заметив потери Гектора, добрался, почти добрался до места, где и встретил плотную группу… людей? существ? Они с уже привычным не то воем, не то стоном сгрудились подле черного хода и упорно долбили дверь. При ближайшем рассмотрении до всех дошло, что это те самые бриганды, которых поубивали у Старого Порта во время дневной стычки. Той самой, что затеял и не пережил королевский поверенный. Тот самый, что и привел бандитов в город, тот самый, что теперь воскрес или, быть может, восстал. Вполне подвижны были и недавние покойники, что с учетом увиденного не поражало.
Твари не сразу заметили вооруженных людей, которые без пояснений понимали, что ожившие мертвецы стоят между ними и спасением. Поэтому атака началась молча, без приказов и боевых кличей. Ходячие тела незатейливо пластали на котлеты, справедливо полагая, что если они и окажутся живучими, как шотландец, то вряд ли будут представлять опасность в столь жалком виде.
Внезапность и то, что разбойников предусмотрительно раздели почти донага, помогли. Боя не получилось. Через пару минут бывшие бриганды были разделаны, как в мясницкой лавке, и теперь их останки корчились на тротуаре, постепенно замирая. Рыцарь же стучал в дверь навершием, повелительно крича:
– Отворяй, здесь я, Филипп де Лален! Отворяй быстро! – стучал и молился, чтобы распорядительный Анок не забыл выставить у черного хода пост.
Ведь если им не отопрут сразу – об этом и думать бургундцу не хотелось. Но дизанье оказался добрый служака. Караульный впустил их сразу, заслышав знакомый голос и знакомое имя.
– Шеф! Сир Филипп! – радовался десятник, только руками не всплескивал, как барышня. – Что в храме, как вы?
– Лучше тебе не знать. Там засел гнусный говнюк Хименес, всех провел, гад!
– Вы его? – лучник сделал говорящий жест, будто протыкал кого-то.
– Мы едва ноги унесли! Он там и управляет всем этим бардаком!
– Шеф, не хочу расстраивать, но у нас тут, – Анок указал на стойло, откуда доносились говорящие сами за себя звуки, а из-под воротины натекло целое озеро крови. – В общем, надо отступать, я уже распорядился насчет сборов. Вот только не вырваться, на площади…
– Знаю, – перебил Филипп, – я здесь сидеть не намерен, так что план такой…
Рыцарь очень радовался военной жилке бравого дизанье. Никаких лишних вопросов: как проклятый доктор все это устроил, кто это шумит за стенами, почему восстают мертвые, ведь это первый круг ада – и прочие сопли. Доклад и молча слушать распоряжения. Что и требовалось.
План получился простой. Настолько простой, что мог быть успешным. Вот только в конце появились возражения. Возражать начал Уго, а потом и Анок, невзирая на прекрасную военную жилку.
Лучники с пажами собирают все лампадное масло в доме бургомистра и идут в ратушу. В это время остальной отряд во главе с жандармами строится во дворе. Лучники открывают двери на площадь, начинают стрелять и поджигают бочонки с маслом, которые тоже бросают в толпу. Твари со всей площади рвутся к ним. Анок должен успеть запереться и бегом – к отряду. После чего ворота настежь и конница бьет в копья. За ней вырываются остальные и галопом к парому. Толпа отхлынет к ратуше – будет место для разгона. Пик и алебард, а также ростовых щитов у бестий не видно – атакующих жандармы не остановят.
– Вот только заводных коней придется бросить – может, потопчут кого, внимание на себя отвлекут. Жалко, но нам их не увести, – излагал рыцарь. – Далее. Старшим Уго. Выводи людей. На паром все сразу не сядут, надо оставить заслон. Ну да подъем на пристань единственный, там и двое в ряд не пройдут – отобьетесь. После паром возвращается, забирает остальных…
– Обожди! – поднял руку де Ламье. – Что значит «отобьетесь»? Что значит «выводи»? Отобьемся, а выводить будешь именно ты!
Германец ткнул стальной клешней в бригандину Филиппа.
– Я тоже не понимаю! – признался Анок. – Вы – шеф, вам и командование!
– Какое-то узкое место наметилось в твоем плане, дружище! – поддержал товарищей друг Жерар.
Да, приходилось признать, что ослиное упрямство наставника и правда – узкое место. Но рыцарь уже все придумал и все решил. И так выходило, что его люди дальше пойдут одни. Без него.
– Отставить! – де Лален повелительно топнул в пол. – Слушайте, и без споров! У нас нет времени! И шансов у нас немного, если не убить ту тварь в храме. Я пойду и убью. Я вас сюда приволок, так что и отдуваться мне. Тихо! Мне самому неохота страсть как, да только это единственный выход! Убью и догоню вас. Если что, переплыву реку на лошади.
– Тебя в грудь ранили, а не в голову, дружище! Что ты мелешь, послушай себя! Он убьет, а потом переплывет! Ты видел шотландца!? Ты видел, что вытворяет доктор? Его стрелой в сердце не взяли, да и остальное… Да обоих ничем не угомонить! Если после удара Уго эта шотландская тварина поднялась на ноги!
Жерар рубил воздух ладонью в крайнем возмущении, словно отметая все тезисы друга. Германец смотрел на рыцаря скептически, а лейб-лучник – возмущенно.
– Не знаю, о чем речь, да и не моего ума дело, но коли надо кого того, то идти всем вместе – так оно вернее! Геройство в одиночку – дело зряшное! Такая моя тактика и до сих пор живой, так вот бы и вам, шеф! – высказался Анри, переходя на незатейливую, но вполне понятную солдатскую лингву.
– Жерар, есть способ, – Филипп не отводил глаз от лица друга, в котором неожиданно встретил важную помощь, а теперь и серьезную помеху. – Что сказал Хименес? Кроме всякой лабуды – он часть этого места. Там висит еще одна часть – старый меч на стене. Если воткнуть его в брюхо той твари, та и сдохнет. Но если его не завалить, ты помнишь, что еще сказал доктор? Насчет «не спрячетесь и на краю мира»? Его… оно надо вывести в расход, или вот это все…
Рыцарь зачерпнул в ладонь половину окружающего мира с пошатнувшейся нормальностью.
– Это все начнется сперва в округе, потом в графстве, а потом? Что потом, Жерар?
– Я не знаю, что потом, но затея дурацкая. С чего это тот старый меч подействует, если меч нашего немца не сработал?
Де Ламье откашлялся столько внушительно, что все, замолчав, уставились на него.
– Филипп прав, надо попытаться. И насчет меча на стене – затея может выгореть. Но их там двое. Двое. Поэтому я иду с тобой. Разберусь с дохлым подонком. А ты – ты уж доберись до этой обосранной клистирной трубки. Заткнись, Жерар! И ты, молодой де Лален! Я клялся твоему отцу, так вот, клятве я не изменяю. Понял? Жерар-р-р…
Уго раскатил последнее «р» с неподражаемым собственным грассированием, и не поймешь, не то рычит, не то полощет горло.
– Вы оба психи! Но я не об этом – вижу, что вас, осла немецкого и бургундского, не остановить. Я о другом. Кто поведет отряд? Шеф – ты. А ты, Уго, его заместитель. И вы оба собираетесь покончить с собой. И?
Раздалось молчание. Именно так, раздалось – разом, внезапно и в половину полновесной минуты. Молчание иногда бывает оглушительным, как пушечный выстрел. Как подрыв штурмовой петарды. Как в этот раз. Рыцарь смотрел на де Сульмона. Уго перевел на него взгляд. Последним – Анри Анок. И все это на фоне кровавого стойла, откуда пытались выбраться запертые там монстры, на фоне черного дверного проема, за которым ярилась гроза и стояли под дождем люди, доверившие судьбу командиру.
Наконец Филипп сказал, четко разделяя слова:
– Отряд поведешь ты. Больше некому.
– Я?! Вы хоть помогите, я же никогда, я…
– Помогать тоже некому, друг Жерар. Помощь – это ты.
С первой частью плана сложилось удачно.
Едва завидев открывающиеся двери ратуши, твари в буквальном смысле обезумели, хотя куда уж сильнее. Они лезли по головам, протискивались между друг другом, ползли на карачках или просто – ползли, лишь бы добраться до шеренги лучников, что выстроились на крыльце. Чудовищная ненависть всю свою мощь устремила в одну точку.
На людей, что вышли наружу.
Служба Тела Его Светлости не подвела. Стрелы посыпались густо, не зная промаха. С тетив летела влага, чтобы тут же пропасть в дождевом буйстве, а капли брызгами разлетались на пути оперенной смерти, что стремилась навстречу другой смерти – олицетворенной. Лучники били быстро и точно. И так же бесполезно. Тварям стрелы не причиняли никакого вреда.
Но и не подвели, исправно стараясь навалиться и порвать. Стараясь так, что пространство перед воротами стало быстро освобождаться.
Волна бесноватой плоти готова была захлестнуть тонкую линию гвардии. Смять и поглотить без следа. Но парни с пламенеющими крестами на ливреях твердо стояли на позиции, пока через их головы в толпу не полетели зажженные бочонки с маслом и факелы. Анок отдал приказ – и перед носом у атакующей массы захлопнулись тяжелые дубовые створки.
Тысячеликое, тысячемордое коллективное оно, из чьих глаз смотрел кто-то один, пыталось разнести дверь, и, может быть, через некоторое время не выдержали бы никакие засовы. Но вой толпы и грохот грозы вдруг перекрыл звук чистый и звонкий. Горн серебряно призывал жандармов к атаке.
Растворились ворота.
В рассевшееся крыло толпы, которое утратило ту смертельную плотность, ударила кавалерия. Ударила крепко – броней и доспехами, копьями и конскими копытами, валя и разбрасывая тела, по одиночке бессильные перед стальным валом. Бессильные до поры. Ведь их было очень и очень много. А отряд, недавно грозный и неотразимый, на поверку оказался совсем маленьким. Но пока жандармы пробивали настоящую просеку, уводившую всадников из ловушки, что казалась безнадежной.