Рыцарь начал оседать, ноги его больше не держали. Кровь лилась все обильнее, а рана, кажется, начала дымиться.
– Надо же, старый меч работает по-прежнему, – и повторил: – Цена уплачена, воин.
– Еще нет, – ответил инквизитор.
Что-то менялось. Над Хозяином и вне его поднималось нечто. Нечто, не имевшее формы, сиявшее настоящей первородной Тьмой, которая была до света, до нашего мира. Нечто ничтожное, как точка в пространстве, и громадное, как город. Нечто, заставившее антиквара, немо следившего за схваткой, зажмуриться. Нечто настолько непредставимое и могучее, что даже живые мертвецы замерли, обернувшись навстречу явлению оно. Бой в храме и рык, стон, вой на площади затихли.
Слуги внимали пришествию подлинного облика Хозяина, бездны, слабой, расколотой на части, но все еще мощной достаточно, чтобы казаться временем, разрушителем миров, а может – быть им.
– Оно твое, а ты его, – сказал рыцарь, упав на колени.
– Не сегодня, – ответил майор, зажимая сигарету в зубах.
Руки его нашли гранату.
– Не вставай, Слава! – крикнул Бецкий. – Все ложитесь, на всякий. Курение убивает, ты в курсе? А еще вот это.
В змеящейся Тьме, которая покидала Хозяина, кувырнулся колпачок. Зашипел запал. Инквизитор, прижав немецкую колотушку к груди, упал на гранит, скорчившись, накрыв смертоносный подарок.
Грохнуло.
Тело майора подбросило на полметра. Заструился дым, смешав запах сгоревшей взрывчатки с запахом крови. Инквизитор умер.
– Нет! – шепнул, как будто закричал, рыцарь. – Нет!!!
– Нет! Нет, только не так! – закричал художник, успевший подняться из-за скамей.
– Слава! – Быхов с пола.
Лицо юноши подернулось серой пеленой, а глаза тысячелетнего мертвеца потухли. Рядом с инквизитором упокоился Хозяин.
Тьма, осиротевший ее осколок, принялась пульсировать, с каждым тактом становясь все меньше, пока, наконец, не превратилась в простую точку, которая не излучала более ничего, не рвала на части мироздание и не грозила расколоть саму душу каждого, кто осмелился бы всматриваться в нее слишком долго. Потом исчезла и точка. Которой некуда было войти, некем было обратиться, некого было обратить в себя.
Теперь цена и в самом деле была уплачена по самому строгому счету.
Разом стихла гроза и перестал дождь, как будто и не надсаживалась буря за стенами. Попадали мертвецы, обращаясь в мумии, высыхающие и распадающиеся на глазах. Исчезла нить, связывавшая тела с чудовищной не-жизнью, нить, подвесившая само время. По камню и дереву, по краскам и серебру, по сводам и контрфорсам, по сукну, льну и железу, словом – по всему зримому миру словно прошлись тряпкой, стерев в считаные мгновения пленку сиюминутного. Все на глазах распадалось, старело, ржавело, замирало, становясь тем, чем положено, – очень и очень старым, уставшим, лишенным жизни.
Фигуры воинов, бившихся с мертвецами, сперва показались размытыми и туманными, потом тумана в них стало больше, чем формы, а потом не осталось ничего, кроме самого тумана.
Тело Хозяина, как и корпуса его марионеток, стремительно высыхали, пока не превратились в едва заметную тонкую пыль. Не поддалась распаду лишь Тень, стоявшая посреди всеобщего исчезновения, словно статуя в измочаленных латах.
– Нет! Только не так! Почему я все еще жив?! – художник подбежал к амвону, встав около Тени.
По сухим щекам струились слезы, настоящие, искренние слезы упущенных возможностей.
– Да, Гектор, да! – Тень повернулась к нему и подняла забрало. – Ты сделал выбор, когда сбежал от нас до того, как город закрылся от мира.
– Но как, Уго?!
– Я тоже сделал выбор, я заплатил, остался здесь, в этом дерьмовом дерьме на черт знает сколько веков, – железная рукавица простерлась над телом инквизитора. – И паренек заплатил вместо тебя, старого трусливого козла.
– А я?..
– А ты? Ты выбрал жизнь. Вот и живи, испанец! Прощай, мне пора.
Не слушая более причитаний художника, Тень, или, вернее, Уго де Ламье, скрежеща утомленной сталью, дошел до собственного большого меча, что валялся на полу там, куда его отбросило взрывом, закинул клинок в ножны. Не обернувшись ни разу, рыцарь пошагал к выходу – на площадь, которую накрывал густой утренний туман.
Поначалу его высокая фигура была хорошо видна, потом остался лишь силуэт, а потом скрылся и он. Навсегда.
Зеленый «Паджеро» завелся, будто и не глох никогда.
Внедорожник уносил поредевший отряд домой.
Антиквар крутил баранку, Быхов курил, высунувшись в окно на переднем пассажирском месте. Художник, понурившись, обнимал трость, которая скрывала клинок, так им пригодившийся.
– Так вас зовут не Понтекорво? Вы Гектор, дон Гектор? Как такое может быть? – все спрашивал и спрашивал Ровный, чье любопытство проснулось, стоило отступить страху смерти.
Недовольный такой витальностью, старик отмалчивался, но все же вынужден был отвечать – а куда деваться?
– Мой полное имя Гектор Эрнесто Мария де Аурелио и Пименталь и Понтекорво. Получая советский паспорт, как мне было назваться? Марией? В те годы подобный гендерный маневр мог вызывать вопросы.
– В какие годы? Ведь вам же, черт возьми… если вы тот самый… сколько вам лет и почему?..
– Сам не рад, молодой человек, – закряхтел художник. – Я ехал сюда, рассчитывая сгинуть вместе с чертовым городом, когда мы отключим Осколок. Что-то пошло не так.
– Но что?
– Ответ один – есть и другие Осколки, а значит, я буду существовать. Последний страж нашего чертова Ордена.
– Охренеть, просто охренеть! У меня к вам столько вопросов как, так сказать, к очевидцу! – антиквар трижды хлопнул по рулю от нахлынувших исторических переживаний и перспектив.
– Вы, извините, их прямо сейчас собираетесь задать, молодой человек? – желчно осведомился Понтекорво.
– А, черт, блин, простите! Не так просто это переварить. Нервничаю! И вообще… Но один вопрос – он важный. Мы разобрались с той дрянью? С Осколком? Мы же его того?
– И не надейтесь. Того! Уничтожить Осколок мы не в силах, у него абсолютная прочность. Он переживет подрыв сверхновой, не то что наши суетливые потуги! Майор Бецкий ценой жизни смог его выключить. Похоже, это был единственный способ. Оставить Тьму без носителя. Штука это мощная, но тупая настолько же абсолютно, насколько прочная. Оно знает лишь стремление собрать себя воедино. Но само не в состоянии сделать и шага – нужен носитель. И вдруг его не стало. Не надо спрашивать, как именно это работает. Думаю, оно умеет настраиваться на вибрации избранного мозга. Майор сумел одолеть Хозяина, а значит, на какое-то время стал ему ближе родной матери, и Осколок должен был завладеть им, как некогда поглотил несчастного Филиппа де Лалена. Но не срослось, после чего он просто выключился. Он так и будет лежать под древним камнем, пока не кончится наш мир.
– А включить его обратно?
– Думаю, мы до этого не доживем. Сильно надеюсь.
– И что нам теперь делать?
– Сей вопрос вовсе странный. Жить. Трудиться. Любить. Как раньше.
– А у нас выйдет? Как раньше?
– Постарайтесь. В конце концов, времени вам отпущено не так чтобы много. Так что лучше постарайтесь.
– А что будет с капитаном? Как он объяснит на службе, где его носило и куда делся напарник?
– Я помогу. Как вы могли заметить, я здорово научился убеждать людей.
В зеркало заднего вида антиквар рассмотрел, что художник широко улыбнулся, впервые за всю неделю.
Зеленый внедорожник, подпрыгивая на колдобинах, уносился прочь из Бургундии.
В комнате было жарко. С годами Жерару де Сульмону категорически разонравились свежесть и холод. Точнее сказать, он сам и теперь был не против подобных эффектов, да вот колени с ним не соглашались.
Поэтому во славу ревматизма ярко горел камин, а на упомянутых коленях лежала грелка. Разглядеть со стороны ее не представлялось возможным, так как седой де Сульмон сидел за столом, поминутно обмакивая перо в чернильницу, а потом снова и снова устремлял его бег по желтоватым страницам.
Книга никак не желала заканчиваться, но закончить ее было необходимо. И как следует спрятать, потому как все равно никто не поверит.
До поры.
Магистр искусств и доктор медицины дон Гектор Аурелио оставил за спиной проклятый город Сен-Клер. И коня он оставил за спиной тоже. А еще товарищей. Если подумать, не товарищи это были, а попутчики, да и сделал он все, что мог.
По крайней мере, так говорил себе доктор и брат неведомого Ордена, шагая по дороге. Вроде бы выходило убедительно, но кое-что его грызло. Он знал, точно определял характер этих укусов.
Совесть.
Но эта склочная сожительница была хорошо знакома дону Гектору. Договориться с ней не выйдет, сколько бы ни прошло лет. Нет-нет, а вылезет опять из-под спуда и возьмется грызть. Поэтому надо было думать о деле, а не о совести. Или получится, что он бросил товарищей напрасно.
Опять «товарищи». Кто ему товарищ? Ну не Петроний же! Хотя…
Чтобы ее черти взяли, ту совесть!
Дело прежде всего. Но как он доберется домой пешком? Следовало озаботиться лошадью. Проще всего купить, благо деньга в наличии. И скорым темпом – в капитул, доложить обо всем. Всенепременно. Или память о брошеных товарищах не даст жизни.
Не пришлось бы платить по счетам.
Доктор не ведал, что придется.
Пока же широким шагом он двигался по добрым землям герцогства Бургундского, которые оказались чертовски опасными.
Конец
Ленинград, 2015–2023 г.