Наследник Бургундии заливал боль вином, в руках кубок, на столе кувшин и стеклянная бутыль под столом, уже пустая.
В шатер сунулся гвардеец:
– Ваша милость! По вашему распоряжению, шамбеллан двора…
– Впустить! – прервал доклад граф и, когда вошел Филипп, приказал: – Садись вон там. Рад, что ты жив, а то уж, признаться, не чаял.
– Спасибо, мессир, – ответил тот, осторожно опускаясь на стул подле Карла.
– Я тебя потревожил по двум причинам. Хотел удостовериться, что ты жив, а то мне все уши прожужжали, как молодого де Лалена угомонили из арбалета, закололи алебардой, разорвали пушечным ядром, затоптали слонами… Во-вторых, не могу видеть рожи моих дорогих союзников, люди же достойные сильно вымотались. Не бросишь меня одного, наедине со сворой просителей? Впрочем, если ты еще не…
– Как можно! Я готов служить вам! – Филипп попытался вскочить, но граф поднял руку.
– Сиди, сиди! А вот и свора…
В шатре появился с докладом мэтр артиллерии, обрадовавший трофеями из всех семи французских пушек, потом один за другим два жандармских кондуктора, сообщивших об удручающем количестве дезертиров, заметно опередивших в численности честные трупы. Войсковой казначей просил выплатить жалование английским наемникам. И так далее.
В сторону Филиппа косились, но видели лишь темный силуэт и ноги в ботфортах, которые выхватывал из мрака свет свечи.
– Вот так! Твое здоровье! – Карл угостился вином. – Причастишься? Ну и славно! Как тебе показалась война?
Филипп промочил губы в сладком анжу, гадая, что будет с его головой после доброго глотка.
– Ценный опыт, мессир, ведь я на войне первый раз.
– Я тоже. Я тоже потерял девственность лишь сегодня, дорогой де Лален! Не очень похоже на турнир, а?
– Технически вроде бы все то же. Но ощущения непередаваемые. Пушки, опять же… и арбалетчики здорово раздражают, – ответил Филипп и опустил глаза на льняной бинт, стягивавший его торс.
Граф перехватил взгляд, рассмеялся и потер забинтованное горло.
– Проклятье! Точно подмечено! Раздражают! Никуда не деться от неприятного факта, что здесь собрались убивать, а, Филипп?
– Именно так, мессир. А еще гложет мысль, что мессир герцог здорово разозлится, узнав о походе, сражении и вообще, ведь у него с королем мир…
– К черту мир! – наследник хватил кубком по столу, но закашлялся, расплескал вино и заговорил тише. – Филипп, батюшка не разозлится, он будет в ярости. Он уже в ярости! Молнии досюда пока не достают, но достанут, будь уверен. Но мы победили, юга подпирает Бурбон, с севера – герцог Беррийский, у Валуа нет выхода, придется ему договариваться. И на этот раз – со мной, а я далеко не мой батюшка! Выпьем.
Он наполнил бокалы и тут же одолел не менее половины своего.
– Герцог одряхлел. Он больше не трахает шлюх, не пьет вина и не убивает оленей. В древности вожди бросались на меч, лишь бы не дожить до такой старости. Нынче времена попроще. А я еще молод, я люблю женщин и люблю кровь, что почти одно и то же. Отец скоро умрет, герцогство достанется мне, и я не желаю прятаться за тень славы покойника. Слишком много вокруг желающих впиться в глотку! Кровь, Филипп! Вот что дает жизнь, а значит, и власть! Ты уже взял свою первую кровь?
– Еще под Парижем, мессир. Когда мы штурмовали предместья.
– И как, понравилось?
– Убивать? – переспросил де Лален.
– Проклятье! Нет, дергать себя за хрен! Конечно, убивать!
– Не могу знать, мессир, – Филипп пожал плечами и скривился – растревоженные ребра покарали за неосторожное движение. – В бою не обращаешь внимания на такие мелочи, как чувства, – некогда, вы понимаете.
Граф кивнул, мол, как не понять.
– Я даже не могу сказать, запомнил ли я моего первого…
– Первое тело на своем клинке, – закончил за него Карл и снова кивнул. – А я запомнил. Мне было двадцать восемь лет. На дороге из Ипра в Гент… ты представляешь, мой добрый Филипп, на нас напали разбойники! Мерзавцы в самом сердце страны! Нас было пятеро. Два молодых шалопая и трое лучников двора. Мы задали им трепку, ну и я отличился. Проткнул одному шею. Когда разбойники сбежали, а мы вернулись на дорогу, там лежал этот… не спросил имени. Клинок прошел как-то криво; парень, совсем еще мальчишка, никак не мог умереть, задыхался, бил ногами, хрипел, а перед тем, как истечь кровью, обгадился. Наложил с выплеском. Такая, доложу тебе, вонь! Мы стояли, нюхали этот смрад, а я все никак не мог добить его, хотя хотел, да и надо было. И не добил. До сих пор помню: кровь из горла и дерьмо из чулок. И даже наши бравые лучники! Не смогли! Не добили! Ты можешь себе представить: герцогские гвардейцы тоже видели смерть первый раз! Слишком долгий мир, Филипп, люди отвыкли убивать. Слишком долгий мир.
Наследник прикончил вино и вновь налил. Рука его дрожала, и красный сок, черно-багровый в полумраке, выплескивался на столешницу, на роскошный бархатный упелянд, пятная горностаевый подбой темными потеками.
– Так это, наверное, хорошо. Хорошо, когда долгий мир, – сказал Филипп и сделал вид, что пьет.
– Хорошо, – согласился граф. – Если не приходится после этого идти на войну. Вот сегодня, например. Я имел все шансы сдохнуть, как тот разбойник, задыхаясь в собственной крови с полными штанами дерьма. Все потому, что наши люди слишком рассеялись – едва не прошляпили собственного предводителя! Нас осталось три десятка. Французы бросались со всех сторон, как бешеные псы! Раз за разом, снова и снова. Почуяли добычу! Я сломал два копья, потерял клевец в чьем-то шлеме, рука занемела так, что не чувствовала меча! Знаменосец д’Уаньи погиб первым, упал раненый Жак Кадэ. Кенже подхватил знамя и погиб. Если бы не старый ветеран Гийом, если бы мой братец Антуан не поспел так вовремя… Не спасли бы никакие доспехи! Ты понимаешь, что мы сегодня почти проиграли? Хорошо, что кузен Луи такой трус и не пожелал драться до конца! Бог миловал. За время мира бургундская доблесть превратилась в болото. Это же сброд – не войско. Разбежались по полю, как куропатки, и винить вроде бы некого. Хотели как лучше!
Вновь потянулись доклады, прошения и прочие вопросы, требовавшие неотложного внимания. В длинной веренице оказался бравый усач, которого граф немедленно узнал.
– Опять вы? – сказал он недовольно. – Что опять неладно в графстве Шиме?
– Все то же, ваша светлость. Сен-Клер… – начал было кавалерист.
– Ах! Я не светлость, я пока еще сиятельство! Светлость – это мой батюшка, который жив, здоров, хвала Богородице! Что опять не так с вашим Сен-Клером? Позвольте догадаться, чума? Никаких вестей?
– Точно так. Гонец с вашим письмом ускакал и не вернулся. Вы изволили приказать прево известить вас, если дело не прояснится.
– С ума сойти. Ну что же, слово есть слово. Мы победили, значит, разберемся теперь с вашими бедами, – граф оглянулся на бледного, как смерть, де Лалена.
– Филипп, езжай в Брюгге. Отвези письмо отцу. Скажи, что подлый Валуа на нас напал (мы совершенно ни при чем, а то старик совсем расстроится), но мы победили с Божьей помощью. Потом возьмешь полсотни из дворцовой охраны и разберись с этим проклятым городишком! Заодно отдохнешь и подлечишься, вояка из тебя сейчас как из меня жонглер. Гос-с-споди! Какой же ты страшный! Краше в гроб кладут! В общем. Поручаю, доверяю, надеюсь. Очень надо разобраться! Ведь Уаза – это граница с Шампанью. Не снюхались ли ребята с королем! Сделаешь?
– С удовольствием, мессир! – ответил де Лален и ранним утром отбыл из войска, так и не рассеяв слух о собственной кончине.
Глава 7Антиквар
По здравому размышлению Ровный решил воспользоваться советом Артема. Не насчет огнестрельного оружия, а насчет машины. Он был склонен трезво себя оценивать и понимал, что если его по-настоящему захотят убить – убьют. Против специалиста не поможет гладкоствольный пугач, да и нарезной не поможет, равно как и широкий ассортимент нелегальщины: от пистолета до пулемета.
У несчастного Петухова дом буквально ломился от стволов, и где он теперь? Отдал Богу душу предельно зверским способом, аж мороз по коже.
Так что осторожность!
В рамках повышения оной личное авто вполне просматривалось. Например, если припрет оперативно сваливать. Не на трамвае же?
И с архивом этим… После вчерашних событий ходить по городу с дипломатом под мышкой было… да просто страшно!
Кирилл дозвонился до давнего клиента, который когда-то делал неплохие деньги на перепродаже ворованных иномарок. С тех пор прошли годы, но человечек, обзаведшийся вполне легальным бизнесом, любви к профессии, а также навыков и связей не растратил. Более того, он уже второй год пытался всучить Кириллу свой «Мицубиси Паджеро», на котором «муха не прыгала». Каждый разговор оканчивался именно на нем – на подержанном джипе.
– Приветствую вас, Евгений Сергеевич! – сказал он в трубку.
– А! Ровный! – обрадовалась трубка.
– Я, Евгений Сергее…
– Да ну на хер! Я для тебя Женя! Сколько можно повторять!
– Хорошо, Женя. Я вот подумал и решил согласиться на ваш… твой «Паджеро», если он меня еще дожидается, конечно.
– Конечно, дожидается! Я свою машинку – только в хорошие руки, как кота… А что с тобой, Ровный? Ты, часом, не заболел? Или в лесу кто сдох? Ты ж такой весь из себя противник личного авто! – повелитель иномарок был бодр и витален, чего нельзя было сказать об антикваре.
– Сдох, – коротко ответил он.
– А-а-а… млин, прости, брат, – в динамике послышалось сочувственное сопение. – Слышал про Артемку, черт. Надо ж было такое сказануть! Ну прости, прости, не хотел.
– Откуда ты про… – хотел удивиться Ровный, но не успел.
– Как откуда?! Ты в интернет глядел? Бойня на Петроградской! Все новостные ленты забиты! По телевизору… а, ну да, ты ж его не смотришь. В общем, пресса не дремлет! Но ты скажи, какой кошмар! Какому же выродку могло в голову прийти, у кого рука поднялась! Совсем звиздец! Ладно, мы в девяностые, всякое бывало, но чтобы вот так! Никаких понятий. Я с пацанами переговорю, поищут выродка по своим каналам, гарантирую. Я еще понимаю, утюг там, паяльник, девять грамм в ухо – это мы все видели…