Но не успел, так как его окликнули.
– Вы нас тоже извините! – сказал первый, вынудив Кирилла вновь обернуться.
– Я?
– Вы, часом, не хозяин этого «Паджеро»? – спросил второй.
– Да, а что?
– Господин Ровный? – уточнил первый.
– Да, и что? – повторил антиквар, которого эта беседа на повышенных тонах через пятнадцать метров асфальта начала утомлять.
– Мы из ФСБ и хотели бы поговорить, – второй помахал в воздухе какой-то книжицей официального вида.
– Я вчера весь день говорил с милицией, – сообщил Ровный недовольно, но красные корочки притягивали могучим державным видом, пришлось подойти.
– С полицией. Мы же из ФСБ, как я уже говорил.
– Вы по делу Петухова? Не знаю, чем я могу вам помочь, вчера я рассказал все и еще раз все, четыре раза.
– По делу, – кивнул второй и, наконец, выпустил сигарету изо рта.
– Скажем так: по делу Петухова тоже. Сугубо неофициально. Вы можете прямо сейчас сесть и уехать, если не желаете с нами знаться, – мы не в претензии, – добавил первый. – Но лучше бы нам все-таки поговорить.
Глава 8Антиквар
Ровный оглядел парочку чекистов-курильщиков.
«Толстый и тонкий… точнее, короткий и длинный. Вот же принесло на мою голову!» – подумал он, решив, что принесло их из такого ведомства, что говорить придется. Подумал и сказал:
– Отчего же? Благоволите! Готов говорить. Чем могу?
Чекисты представились. Первого, маленького и сухопарого, звали капитан Быхов. Второго, рослого и тоже сухопарого – майор Бецкий.
Они вполне удовлетворились объяснением, что наркозависимый гражданин Богуслав продавал покойному предметы антиквариата, которым господин Ровный давал экспертную оценку. И теперь господину Ровному желательно продолжить разработку недочерпанной делянки, которая досталась от партнера вроде как по наследству. Для чего и потребовался визит.
– Хм… чем же тогда вызван ваш интерес к моей персоне? Или вы хотели знать только это и я могу идти? – поинтересовался Ровный.
– Идти вы вправе в любую минуту, куда и как вам будет угодно, – сказал Бецкий, а его напарник важно кивнул и погасил сигарету о каблук.
Оба чекиста продолжали стоять у машины, а Ровный находился точно между ними, образуя, таким образом, вершину равнобедренного треугольника. Ему было здорово неловко, он не знал, куда девать руки, отчего хамски заложил их в карманы. Офицеры имели странную манеру говорить по очереди, быстро сменяясь, это раздражало еще сильнее, так как антиквару приходилось против воли мотать головой от одного к другому. Странной была и вся мизансцена: пустая улица промышленного района, светлая ночь, три человека у двух машин. И полное уединение под прицелом слепых окон, за которыми не горело ни одного огонька.
– Дело не только в Петухове. Вы курите? – Быхов протянул пачку «Кента». – Нет, и верно…
– Дрянная привычка, – поддакнул Бецкий, после чего оба вновь принялись дымить.
– Это дело на совести полиции, мы занимаемся им лишь в общем контексте.
– Чем же вы занимаетесь, позвольте узнать?
– Мы? – переспросил Бецкий.
– Боремся со злом. Как и положено сотрудникам ЧК, – ответил Быхов.
Какое содержательное сообщение! Надо же! Со злом они борются!
– Нельзя ли конкретнее? – попросил антиквар. – Зло – слишком широкое философское понятие, чтобы обсуждать его не за рюмкой коньяка, а ночью, на улице, где и присесть негде.
– Простите нашу импровизацию. Мы, если честно, случайно застали вас здесь и решили не упускать случая.
– Можно, конечно, пройти в машину, но там очень неловко общаться.
– А вот насчет зла я с вами категорически не согласен, – Быхов соорудил шикарный дымный клуб и отправил его полетать на вольном воздухе.
– И я не согласен. Зло – это предельно конкретная категория, – на слове «категория» Бецкий сильно затянулся, словно желая высосать из сигареты все конкретное зло в виде никотиновой начинки. – Добро создает порядок и сложность в мироздании. А зло – это нарастающая неупорядоченность, разрушение сложности и прерывание связей.
– Энтропия? – спросил Ровный.
– И даже хуже, – ответил Быхов.
– Куда уж хуже! – антиквар начал входить во вкус от ощущения необычности разговора, а заодно упиваться собственной иронией.
– Участь вашего друга Артема Анатольевича Петухова и его жены Татьяны Илларионовны Римской – вот что хуже. Акселерированная энтропия. Когда сложность разрушается столь радикально и столь противоестественно.
– Вы считаете, что не всякая насильственная смерть – зло? То есть бывает просто убийство, а бывает акселерированная энтропия? То есть у зла есть градации? – голос Ровного делался все ироничнее, и он пожалел, что не может этак картинно взять сигарету наотлет. – Вы не подумайте – это ваше дело, я просто уточняю.
– Конечно, есть! Кража, взятка, ограбление, изнасилование, убийство – суть проявление зла, против которого работают специалисты, – Быхов докурил и избавился от окурка в раскладной пепельнице.
– Мы же специалисты по акселерированной энтропии, уважаемый гражданин Ровный, – закончил его товарищ и тут же спросил: – Вы согласны, что участь граждан Петуховых противоестественна?
– Если принять исходный тезис, что убийство убийству рознь, то да. И вообще – жуть что такое. Этого повторяться не должно. То есть ваш отдел… или, не знаю, как это называется… структурное подразделение, ловит особо свирепых маньяков?
– Пожалуй, да, – согласился Быхов и усмехнулся, отчего стал похож на президента Путина в начале карьеры – такой же маленький, хваткий и язвительный. – Наших клиентов можно так охарактеризовать: Особо Свирепые Маньяки. Вы не находите, коллега?
– Это верно, но как-то приземленно. Приземляет наш статус, – Бецкий тоже улыбнулся. – С философской точки зрения все, что ведет к усложнению, расширению структурных связей, порядку, – есть проявления Бога или сам Бог. Тогда как энтропия – наоборот. Тем более распространение ее в геометрической прогрессии, скачкообразно, до уровня фазового перехода.
Ровный не выдержал, рассмеялся, невесело, зато долго, уперев руки в бока.
– Вы хотите сказать, что вы замахнулись на Сатану?! Ха-ха-ха! Что там говорит УК РФ по поводу Сатаны? Ха-ха-ха!!!
– Сам Денница нам, пожалуй, не по зубам, – пригорюнился Быхов.
– Зато его наиболее ярких представителей мы давим вполне успешно. Причем в рамках закона. Почти всегда в рамках, – подбодрил напарника Бецкий.
– Ведьмы, упыри, оборотни? Я ничего не упустил? – антиквар радовался все сильнее.
– Не вижу ничего смешного, – обиделся Бецкий.
– В самом деле, вы же изучали Средние века, уважаемый! – Быхов выглядел искренне удивленным. – Исторические источники содержат такое количество сведений на этот счет, что вам как историку сомневаться просто грех.
– Вы что, серьезно? – Кирилл сильно поглядел на обоих, как через оружейную оптику или микроскоп, когда на предметном столике помещено вредное и противное с виду насекомое. – Ну ладно, пятьсот лет назад люди были темные и вполне могли принять психическое расстройство за… да черт знает, за что! Но вы-то, прости Господи!
– Дыма без огня не бывает, – напомнил Бецкий.
– Да что вы говорите! – всплеснул руками антиквар. – Допустим, что из тысячи инквизиторских протоколов один содержит правду. Точнее, то, что они тогда принимали за правду. Но это же было пять веков назад! На ведьм же охотились озверевшие протестанты, которые вообще не заботились ни о какой доказательной базе и документальной фиксации, а жгли несчастных деревенских дур и повитух! Когда это было! В шестнадцатом веке! Нынче на дворе двадцать первый! Конечно, если десять тысяч крестьян одновременно верят, что баба-травница Брунхильда – ведьма, а дед Йон Педерсон – упырь, их вера вполне в состоянии материализовать и осиновый кол! Если кол забить в сердце, умрет не только упырь, но и мы с вами! Да что я говорю! Нет больше тех десяти тысяч крестьян, а ведьм с упырями они же всех и утопили! Пятьсот! Лет! Назад! Нету их больше! Все! Вы-ме-р-ли!
– Быть может, спят? Как вам такое предположение? В рамках научной гипотезы, конечно, – задумчиво сказал Бецкий.
– Если кто-то спит, значит, он всегда может проснуться, – на лице Быхова играла не менее серьезная мина, он даже руки на груди сложил, словно отгораживаясь от скептика Кирилла.
– Хреновая выходит у вас шутка, граждане чекисты, такой мой вывод. На дворе меж тем… – Ровный глянул на часы, – половина двенадцатого, а вы меня так ни о чем и не спросили, кроме того, что мне понадобилось от «наркозависимого гражданина Богуслава»! Несете тут какую-то ахинею! Итак, мои объяснения достаточны для протокола? Я поехал домой, мне есть чем заняться. До свидания. Удаче в отлове… Петроградского упыря.
– Ликантропа, – поправил его Бецкий. – Мы склонны принять рабочую версию о ликантропии.
– Это к вопросу об оборотнях, – Быхов поднял палец к ночному небу.
Антиквар устало потер виски ладонями, тяжко вздохнул. Разговор выходил настолько дурацкий, что он уже сомневался: а точно ли его не прикалывают, или, как любит говорить молодая интернет-поросль, – не троллят.
– Слушайте, я, наверное, все-таки пойду. Вы, уважаемые чекисты, пардон, порете чушь в полдвенадцатого ночи, не моргнув глазом. Ликантропия! Еще один замшелый средневековый бред.
Ровный еще раз вздохнул. И еще более тяжко, но с места не сдвинулся, зафиксированный перекрестным взглядом конторских, куда более тяжелым, чем его собственные вздохи.
– Ликантроп – это не более чем еще один удобный эпитет, – пояснил Бецкий. – Согласитесь, «упырь» – это как-то слишком по-газетному. Нам не идет.
Быхов решил уточнить:
– Если говорить наукообразно, мы подозреваем комплексный психоз одержимости. Матерый такой маниакальный синдром, осложненный истерией на фоне шизофрении или раздвоения личности. Для краткости мы говорим: ликантроп, человек-волк. Если вас это раздражает, можно сказать: демонопатия, демономания или даже какодемономания.