– Ваш сын, ваша светлость, Карл… – Лален попробовал начать снова – и вновь неудача.
– Мой сын Карл зря думает, что я умер, я всего лишь состарился. Начал войну против моего прямого приказа, да еще имеет наглость еженедельно клянчить деньги на свою авантюру. Глупость! Недопустимая глупость! Ну да ладно, вас нечем попрекнуть. Вы, как я вижу, ранены? Отличились?
– Не могу похвастать, – признался Филипп и, как мог, кратко рассказал о сражении.
– Веселитесь, молодые люди? Мой весьма смелый и совершенно тупоголовый сын развязал войну против Луи… – старый Валуа возвысил голос и почти кричал: – …тогда как у него с одних налогов денег поступает в полтора раза больше нашего! При этом юный граф лично геройствует с копьем впереди войска, будучи единственным наследником! А если его прибьет французский жандарм?! Он же до сих пор не озаботился законным сыном – кто будет править Бургундией?! Зачем надо было ломать мир, который я выстраивал столько лет?! Зачем он не дал Алансону, Люксембуржцу, Анжуйцам и Бурбонам вкупе с прочей обиженной мелочью как следует передраться с королем?! Или он думал взять Париж?! Ну взял бы, и что? Генриху Английскому это удалось в свое время, чем это закончилось? Драка эта длилась бы годы, и Людовик оставил бы нас в покое! Надолго!!!
Великий герцог Запада устало вздохнул, сбавив тон.
– А меж тем у нас, в родном нашем герцогстве, – беда! Вы слышали, что в графстве Шиме подозревают чуму? Если это правда, вот тогда будет настоящее веселье!
– Ваша светлость, именно в этом состоит вторая часть моего задания. Его милость повелели поехать и разобраться, потому что гонцы оттуда не возвращаются, – де Лален приосанился и воздвиг ладонь на эфес меча. – Если будет ваша воля и вы повелите послать со мною гвардейцев, я полагаю, что смогу дать верные сведения.
– Сами как думаете – это поветрие? – герцог обозрел молодых рыцарей.
– Не знаем, ваша светлость, – ответил за двоих Жерар и пожал плечами.
– Плохо! Плохо, что не знаете! А я знаю, что Сен-Клер на самой границе с Шампанью, значит, хитрец Людовик вполне мог подкупить, или запугать, или и то и другое разом, городских старшин. И вот, получайте: гонцы не возвращаются и налоги, прежде поступавшие день в день, уж на месяц припозднились. А это не шутки – тридцать тысяч турских ливров! Хороший куш для француза, чтобы рискнуть и завести шашни с горожанами за нашей спиной. Кроме того, Сен-Клер-на-Уазе – это крепость и порт на реке, прямо на нашей границе. В городе и окрестностях легко можно разместить семь тысяч бойцов – хороший будет сюрприз, если такая дружная братия под золотыми лилиями попрет в центр Шиме! Представляете, молодые люди?!
Молодые люди представили и впечатлились, особенно Лален, чья семья получала с превотства неплохой доход.
– Да, ваша светлость, граф считает, что такое возможно, – подтвердил Филипп.
– Вот и занимался бы делами государства, раз считает! Нет, душа у него войны взалкала! Я же между тем повелел задержать королевского поверенного, который клянется, что никаких дел на Уазе Луи не проворачивает. Слово мое будет такое: через три дня… вам хватит трех дней, чтобы отдохнуть? Чудесно! Через три дня вы, ваши люди и двадцать гвардейцев направитесь в Шиме. Королевский же поверенный поедет с вами как гарантия, чтобы Валуа не смог отвертеться, что ничего, мол, не знает. Вы понимаете? Хорошо. Тогда ступайте, повелеваю отдыхать и набираться сил.
Герцог закашлялся, а потом звучно рыгнул. Из прохладного полумрака появилась рука секретаря с бокалом, издававшим травяной аромат.
– Выпейте отвару, ваша светлость.
– У нас нет никаких лекарств, чтобы вкус не так походил на дерьмо? – герцог принял кубок и жалостно поглядел снизу вверх на секретаря.
– Доктор говорит, что это очень, очень полезное питье.
– Надеюсь, хворь испугается и сбежит от этой мерзости раньше, чем я помру.
– Ваша светлость, уверяю, вы нас переживете.
– Только если прикажу вас всех удавить за попытку отравления.
Герцог засмеялся, смех же окончился кашлем. Дальнейшее скрыла дверь, замкнувшая тяжелые створки вслед друзьям.
– Куда теперь? – спросил Жерар.
– Ну что же… – Филипп задумался. – Люди устроены, а я – нет, потому что голоден. Есть хочу.
– Тогда пойдем к Петронию? Жирный итальяшка всегда вкусно кормит. Заодно проведаем несокрушимого де Ламье!
– Жерар, скажи лучше, что намылился к девкам, ведь жирный итальяшка не только кормит! Это ж всему Брюгге известный лупанарий!
– Ничего-то от тебя не скроешь!
Говорят, Франческо Петроний Непомукено в юности был пиратом. Другие склонны приписывать ему прошлое комедианта. Третьи бьются об заклад, что Петроний – наемный убийца, отравитель из Апулии, где его изловили и оскопили в назидание остальным.
Подробностей биографии Петроний не подтверждал (и не опровергал), а последние десять лет его можно было видеть исключительно в одном месте – собственной таверне на берегу канала Святой Крови. Был он толст, тонкоголос и чурался женского общества, каковые факты лили воду на мельницу слухов насчет скопческой его природы. Никаких иных доказательств не имелось, зато имелась уверенность, что у Петрония можно все. Нельзя лишь не платить.
Если итальянцу приходилось выбираться из-за любимой стойки, виновному (или виновным) можно было только посочувствовать. Известен случай, когда он в одиночку избил пятерых гасконских наемников, которые устроили в кабаке хороший дебош, а после отказались платить за разгром.
В таверне любили останавливаться все, кто любит вкусно пожрать, от души выпить и поваляться с нетрудными в любви девками. Число таковых не иссякало, а знающие люди говорили, что у Петрония всяких нужных сведений больше чем на брюггской Бирже. Туда постоянно захаживали купцы, а то и банкиры, рассчитывавшие вызнать что-либо полезное. Для темных личностей в таверне было аж три выхода – на тот случай, если приспичит удирать от городской стражи. На улицу Четок, черный ход во двор и на канал, где имелась собственная пристань, – прыгнул в лодку и поминай как звали.
Заведение встретило друзей издалека. Они не успели свернуть на улицу, когда услышали крики, треск и грохот.
– Во-о-от, – сказал Жерар. – Узнаю любимый кабак. Будто и не уезжал никуда!
Рыцари прибавили шаг, вскоре достигнув двери под скрипучей вывеской с красным конем.
Дверь распахнулась изнутри, на мостовую вылетел человек, а вслед за ним табуретка, достигнувшая его головы. Случился звонкий удар, но мужчина не упал, напротив, очень резво побежал, оглашая улицу воплями: «Убивают!»
В зале было дымно. Непричастные посетители жались к стенам, а причастные стояли вокруг перевернутого стола, за которым возвышался де Ламье. Судя по разбросанным по полу предметам, произошедшее было нетрудно восстановить – всему виной игра в кости. Ну и вино всему виной – это уж как водится.
Четверка парней явно хотела наказать Уго и даже начала претворять намерение в жизнь. Но до завершения спора было далеко, тем более что в споре наметилась тактическая пауза. В руках у парней сверкала сталь, а германец держал у плеча свой меч, и никто не торопился подойти поближе, чтобы выразить претензию в материальной форме.
Был германец без шляпы, а ну скуле наливался синяк, оппоненты тоже были слегка помятые, а если учесть человека на улице и табуретку, можно смело предположить: за железки компания схватилась только что. Уго был в меньшинстве, но тесаки парней явно проигрывали большому мечу, который вдруг показался слишком длинным и слишком острым.
Филипп и Жерар переглянулись и потянули оружие из ножен, когда тишину расколол хлопок и несерьезный какой-то, писклявый голос:
– Баста! Баста, я сказал!
И еще один хлопок ладонью о дерево.
Из-за стойки показался смуглый толстяк в серой рубахе и кожаном переднике.
Этого оказалось достаточно – все спрятали оружие, даже Уго.
– Петроний! Ты все видел, рассуди! – пробасил он.
– Да ты просто грязный жулик, чертово германское отродье! – вскинулся один из парней.
– С каких пор ты привечаешь жуликов?! – это второй.
Третий и четвертый ничего сказать не успели, потому что заговорил Петроний:
– Умейте проигрывать, молокососы. Если начали драку, доставайте сталь сразу или вообще не доставайте. А что до жулика… – итальянец помолчал, обведя собрание маленькими свинячьими глазками, – вы играли моими костями, кто-нибудь желает сказать, что у Петрония кости со свинцом?
Желающих отчего-то не сыскалось, хотя хозяин был безоружен, одинок, пузат, и вообще – в летах. Золотая молодежь с ворчанием расплатилась: с де Ламье – за проигрыш, с кабатчиком – за выпивку и битую посуду. Прибежавший слуга водрузил стол на четыре ноги и принялся вытирать его тряпкой. Молодежь очистила помещение самостоятельно, не прекращая метать молнии в Уго. Так как молнии были сугубо глазные (сиречь из глаз), германец плевать хотел, сделавшись веселым и пьяным (до того он был пьяный и злой).
– Привет старому товарищу! – сказал Жерар и плюхнулся на скамью рядом с Уго.
– С тебя выпивка, – не растерялся тот. – Что-то ты не спешил спасать старого товарища от юнцов этих, в конец охреневших.
– Привет, Уго! Привет, Петроний! – поздоровался Филипп и тоже сел. – Выпивка с меня, так как я теперь числюсь на герцогской службе и располагаю содержанием.
– Во как! Что-то я упустил этот важный момент! Эй, Петроний! Кувшин рейнского нам! И пожрать, мы голодны, как гвардеец, обслуживший в одиночку всех ротных шлюх! Или ротная шлюха, обслужившая всех гвардейцев? – Жерар заметно приободрился, сообразив, что платить не ему. – Кстати, о шлюхах…
– Даже не думай! Ни дэнье не получишь! – отрезал Филипп, а Петроний водрузил на скамью объемистый зад и добавил:
– Я тебе не «эй», а «господин содержатель таверны», – насчет еды и питья, однако, распорядился.
– Эх, Бургундия, куда ты катишься, если всякий кабатчик так распускает язык при благородных господах! – посетовал Жерар.