– А-а-а… – протянул привратник после паузы, словно просыпаясь. – А-а-а-а… что ж вы сразу не… оно тогда… документики бы ваши… зафиксировать…
Художник сцапал из визитницы на стойке первую попавшуюся бумажку с рекламой каких-то очень ритуальных услуг и поделился ею с полицейским.
– Благоволите. Меня зовут Петухов Борис Викторович, шестнадцатого года рождения, – и пояснил: – Тысяча девятьсот шестнадцатого.
Цербер порысил в загородку и тщательно перенес в гроссбух сию информацию, ежесекундно сверяясь с рекламным флаером, который старику и вернул со словами соболезнования.
– От головной боли хорошо помогает нурофен, – невпопад ответил художник, проходя в скорбное царство.
– Простите? – проводил его непонимающим вопросом полицейский.
– Не за что. Прими через час сразу две таблетки – поможет.
И он уверенно, словно бывал здесь не раз, углубился в коридоры и лестницы, стремясь к полуподвалу, где и располагалась мертвецкая.
Утроба здания встретила его роением людей в халатах. Хоть было их всего трое, они умудрились создать суету, настолько далекую от здоровой, что и сравнить не с чем.
Звонок не работал.
– Ну… – Бецкий родил заковыристый матюг, вовсе не вязавшийся с его аристократической фамилией и благородными чертами лица.
– Вчера еще работал, – ответил шепотом Быхов, причем отчего случилось такое понижение громкости, он не сумел бы объяснить.
– Торчок хренов! – сказал его товарищ, тоже, заметьте, шепотом.
Оба стояли на площадке второго этажа перед дверью, чья коричневая краска змеилась кракелюрами. Из окон на лестнице с пушечной силой било солнце, но здесь, на площадке, было холодно. Настолько холодно, что невидимые ледяные пальцы расшалились под пиджаками сотрудников конторы.
Ненормальный холод и ненормальная тишина царили здесь – казалось, звуки улицы не долетают до площадки вместе с джоулями тепла. Хотя, казалось бы, дом не был богат ни стеклопакетами, ни кондиционерами, в то время как эффект складывался именно такой: закрытый стеклопакет и пашущий вовсю кондиционер.
– И что? – задал Быхов риторический вопрос.
Бецкий вновь утопил немую кнопку.
– Понятно, – ответил его коллега и зябко поежился.
– Вышибаем? – Бецкий кивнул на дверь.
– Ссыкотно, – признался Быхов.
– В смысле, что мы без ордера и все такое? – уточнил Бецкий.
– В смысле, что ссыкотно! – оборвал его товарищ злым шепотом.
– Надо было брать дробовики, – констатировал Бецкий все той же цитатой и вздохнул, примеряясь к хилой деревянной преграде.
И тогда из недр квартиры донесся гулкий, увесистый бум-м-м.
Чекисты подпрыгнули, до того неожиданным оказался звук.
Бум-м-м! Бум-м-м! Бум-м-м! И еще раз: бум-м-м!
Нечто с размеренностью метронома било, будто бы в бочку. А ведь не было там никаких бочек…
– Вышибай! – сказал Быхов.
И…
Не успел Бецкий расправить могучие плечи и как следует приложиться, дверь скрипнула и распахнулась.
– Открыто, епт…
Напарники зашли внутрь, мгновенно погрузившись в еще сильнейший холод и невероятную вонь. Перед ними лежала прихожая, заставленная антикварной мебелью, короткий коридор и отворенная комната со все той же старорежимной обстановкой. И ни души.
– Господин Богуслав! – позвал Бецкий. – Господин Богуслав! Мы из ФСБ, мы вчера были у вас, если вы помните…
– Ни хрена он не помнит, – прошипел Быхов, имея в виду вчерашнее состояние «господина Богуслава».
– И где он?
– Да на кухне! – Быхов ткнул большим пальцем за угол прихожей. – Блин, воняет-то как, будто сдох кто!
Бум-м-м! – раздалось из-за поворота на кухню.
Чекисты разом шагнули вперед и увидели хозяина. Он стоял перед дверью в сортир и мерно колотился в нее всем телом, откидываясь назад и шлепаясь сразу грудью, животом, головой. Деревянная створка скрипуче постанывала, так что было ясно: недолго ей осталось, а по белой эмали ползли пятна крови ровно в том месте, куда приходилось лицо наркомана Димы. При этом хозяин оного не обращал ни малейшего внимания на явное неудобство такого метода.
«Сколько же он хмурого вколол?! Такая анестезия!» – пронеслось в мозгу Быхова.
Бецкий же собрался подойти и одернуть невменяемого парня, но вместо этого быстро отступил назад, вглубь прихожей, утянув за собой напарника. Движение это несло в себе один голый инстинкт и никакого разума. Инстинкт самосохранения. Что-то было неправильно во всей фигуре Дмитрия Богуслава, если не принимать во внимание тот факт, что человек пытался вынести дверь собственным лицом.
– Эй, придурок! – рявкнул Бецкий. – А ну, завязывай!
Придурок немедленно «завязал» и обернулся к гостям.
«Обосрался, скотина», – такая мысль вспыхнула на границе сознания Быхова.
«Не обосраться бы», – в унисон подумал Бецкий.
С разбитого до мяса лица, нет, морды на чекистов уставились совершенно жуткие, пронзительные глаза. Свернутый набок нос, растесанный, кажется, кость виднеется, лоб и две кошмарные дыры, из которых словно выглядывала сама смерть. Ни один из «инквизиторов» не сумел бы объяснить, что именно их так впечатлило, но оба разом шагнули назад, а Бецкий даже поднял руку в защитном жесте.
– Эй, придурок! – на этот раз рявкнуть у него не вышло. – А ну, утихомирься!
– Стой где стоишь! – крикнул Быхов, но тоже не очень уверенно.
Ответом стал стремительный бросок. Наркоман Дима выставил руки со скрюченными пальцами, которые украшали синюшные, обломанные ногти, и кинулся на чекистов.
Бецкий рефлекторно встретил его могучим хуком в челюсть, хотя вряд ли смог понять, как среагировал, настолько быстрой была атака. Масса сложилась с ускорением, челюсть хрустнула, а торчка, в котором было килограмм шестьдесят, кинуло в сторону. Но он и не думал падать. Более того, не думал прекращать атаку.
Богуслав, или то, что было им еще вчера, развернулось с неуловимой глазом скоростью и наотмашь хлестнуло Бецкого по голове тыльем ладони. Здоровенный чекист с грохотом влетел в дверь, что вела в комнату, и вынес ту собственной спиной.
Наркоман тут же прыгнул и вцепился в Быхова, оторвав того от пола и швырнув на пол. Он зарычал, замотал башкой, словно выбирая, на кого кинуться. В этот момент Быхов подцепил его ногу носком ботинка и с силой пнул вторым в колено.
Торчок упал, с размаху приложившись затылком в паркет.
Бецкий уже был на ногах.
– Лежать, пидор! – он ткнул пальцем в сторону Богуслава. – Или вставать потом не захочется!
Однако наркоман Дима извернулся на полу и стремительно прыгнул… точнее, собирался прыгнуть, потому что Бецкий с шагом впечатал тому каблук в подбородок. Богуслава швырнуло назад – в кухню.
Рядом тяжело поднялся Быхов.
– С-с-сука… – выдохнул он. – Ну, вот и все…
Только это было далеко не все. Чертов наркуша вскочил на ноги. Удар, способный не то что вырубить – отправить на тот свет чемпиона по боксу, никак не убавил ему прыти и ярости. Богуслав задергал головой, завыл на одной ноте. Рука его мазнула по мойке, и в ней засверкал нож.
– На хуй! – крикнул Быхов, рванув из кобуры пистолет.
Вслед ему обнажил оружие и Бецкий. Клацнули предохранители – вместо тысячи слов.
– Еще одно движение… – начал было чекист, когда наркоман рванулся через коридор.
Пистолеты разродились оглушительным девятимиллиметровым лаем на два голоса. Полдюжины пуль препарировала грудь господина Богуслава, а останавливающий эффект макаровских патронов вернул его на зассанный кухонный пол. В воздухе повисла красная взвесь от сквозных прострелов, в луже мочи закрутились кровавые водовороты.
– Вот теперь точно все, – констатировал Бецкий.
– Из-за этого пидораса теперь объяснительные писать до очешуения, – ответил Быхов и добавил: – Чем он поставился, вот что интересно? Чуть не убил обоих!
Чекисты зашагали к телу.
Быхов отбросил ботинком лязгнувший нож – старомодный мясной тесак с деревянной ручкой. Бецкий, на лице которого наливалась гематома, наклонился, чтобы пощупать шею наркомана Димы. Хотя, учитывая шесть пуль в груди, затея была явно из разряда более обязательного, чем необходимого.
Господин Богуслав лежал на спине, раскинув руки. Голова нелепо закинута назад. Живой человек так расположиться не мог, о чем Бецкий и сообщил:
– Готов. Надо было брать дробовики, все равно теперь замумукаемся писать бумажки. Ты только посмотри, во что он себе харю превратил, а! Ведь каша!
В этот момент глаза наркомана открылись. Неукротимой ярости и жажды убийства в них более не было. В них не было ничего.
Быхов охнул. Бецкий тоже.
– Рефлекс… – начал было он, но тут зрачки двинулись, остановившись на нем.
Бецкий почуял, будто под рубашкой прогулялась огромная холодная рука, а желудок ухнул куда-то в область таза. Он, который раз за сегодня, отступил назад, не желая верить увиденному. Рядом с ним отступал тихо матерящийся Быхов.
Но верить пришлось.
Покойник согнул ноги, перевернулся на бок, потом на четвереньки и встал.
Глаза… да какие глаза, абсолютно пустые, неживые буркала свелись на чекистах. Бывший наркоман Дима зашипел, будто из проткнутой камеры вырвался воздух, и вдруг, шатаясь, побежал на чекистов, загребая в воздухе руками.
Вновь загрохотали пистолеты. У «инквизиторов» на этот раз не хватило сил на какие-то слова, они просто принялись стрелять. Еще шесть пуль врубились в грудь, а тело откинуло назад. Но когда чекисты опустили стволы, они увидели сквозь прозрачный пироксилиновый дым, что Дима затормозил задницей о стол в кухне и бросился, побежал вперед!
– …твою мать! – заорал Бецкий, ухватил для верности ПММ обеими руками и в два сдвоенных выстрела начисто вынес коленные суставы бывшего наркомана.
И только тогда ноги его подкосились и он рухнул головой вперед в коридор.
– Что это было?! – выдохнул Бецкий.
– Смотри! Ползет!!!
Дима полз к ним, перебирая руками, а кошмарные его глаза не отрывались от напарников, зубы клацали, как кастаньеты.