– Интересная история, – покивал головой Аларих, борясь с желанием высмеять непосредственное начальство или даже надерзить. – Допустим на секунду, что я поверил в эту древнюю байку. Очень интересно.
– Интересно не это! – Зигмунд словно не заметил иронии. – Самое интересное начиналось потом!
– Потом? – поднял бровь Швальм.
– Сумасшедший пациент или нет, но это чума! Через некоторое, недолгое время его убивала лихорадка! Или добросердечные соседи – сами понимаете, в пятнадцатом веке нравы и законы были куда проще современных.
– И? – Аларих уже догадался, куда клонит начальник, но хотел услышать окончание из его уст.
– Экий вы тугодум сегодня! – посетовал Рашер. – Неужели непонятно из начала разговора? То-то и оно! Покойник вставал на ноги!!! И продолжал заниматься ровно тем, чем и перед смертью, – набрасываться на окружающих. С той лишь разницей, что делался абсолютно туп и практически бессмертен. Уничтожить такую тварь можно было, только разрушив головной и спинной мозг. Разложение прекращалось примерно через неделю, и мертвец начинал ходить по земле! Вот это интересно!
– Потрясающе! – Аларих зааплодировал то ли доктору, то ли оркестру «Ла Скала», мастерски отыгравшему марш из оперы. – Я не спрашиваю, как ваш средневековый Пастер провернул это дельце. Мне любопытно: за каким дьяволом он все это устроил? Случайно?
– Наш! Наш средневековый Пастер! – Зигмунд поднял пальцы с зажатой меж ними сигарой. – Вовсе не случайно. Этот гениальный ум потратил жизнь, охотясь за этой невероятно редкой формой чумы, которая есть универсальный и абсолютный реаниматор – куда уж нам с вами! Для чего? Справедливый вопрос. Испанец полагал, что сумеет управлять мертвецами, так же как сумел управиться с исходным штаммом. Вообразите армию практически бессмертных солдат, не знающих ни голода, ни усталости, ни боли, ни страха, ни жалости. Даже сейчас – это без пяти минут власть над миром! Вот чего желал испанец!
– Фьють! – присвистнул доктор Швальм. – И всего-то? И как власть над миром? Получился толк с затеи? Что-то я не припомню в истории Средних веков этакого казуса.
– Ему помешали, – ответил Рашер и раздавил сигару в пепельнице. – Город Сен-Клер погиб в течение нескольких дней. Сперва не могли понять, что происходит, а потом было поздно – жители разорвали друг друга. В город была направлена инспекция (связи-то нет, а как же!) из нескольких рыцарей и солдат. Почти все они погибли, но по крайней мере одному посчастливилось вырваться. Он оставил дневник, который попал в руки ребят-лингвистов господина Вюста. А уж по указанным координатам наведались и мы.
– Вы ожидаете, что я поверю в это нелепицу?
– Нет. Я и сам не поверил и никогда не поверил бы – ведь я ученый, как и вы. Но вот своим глазам я не верить не могу. Настала пора познакомить вас с фронтом работ!
Рашер упруго вскочил, накинул на плечи шинель, так как на улице было прохладно, и вышел вон, напевая под нос: «К берегам священным Нила боги путь укажут нам…»
Последовал за ним и доктор Швальм.
Путь оказался на удивление долгим. Аларих, изрядно походивший по территории лагеря, хорошо представлял его топографию, в которой было, прямо скажем, не разгуляться. Ему даже показалось, что коллега путает следы (черт знает зачем). Или это были игры субъективного восприятия? Ведь за периметр они так и не вышли, добравшись аккурат до крематория – мрачного сооружения, перерабатывавшего отходы деятельности Дахау.
В стороне от крематория нашлась земляная насыпь с глубоким апрошем, выведшим к дверям – хорошим, массивным, из бронелиста. Очень это все напоминало капитальный дот. Да таковым, по сути, и являлось, только без амбразур, но зато весьма обширным, с подземными этажами. Имелись и пулеметы – при входе.
– Прошу стоять и предъявить документы, – сказал солдат с петлицами обер-ефрейтора, когда дверь отворилась и оба врача прошли метров двадцать под коридору под сводами капонира.
Аларих едва не спросил зачем. Только что, буквально три секунды назад, их точно так же опросили через окошко в дверях. Да и Рашера здесь знали в лицо. Не могли не знать. Однако ствол пулемета за бетонной баррикадой в глубине коридорчика, внимательные глаза солдат к вопросам не располагали. Пропускной режим здесь был налажен как надо.
Рашер отработанным движением извлек офицерское удостоверение и еще какой-то официального вида бланк.
– Это временный пропуск коллеги, прошу любить и жаловать, – пояснил он, протянув бланк ефрейтору, который внимательно прочел его, а потом оглядел и Алариха.
Попросил документы и у него.
– Простите, доктор, – извинился Рашер, когда вторые двери лязгнули за спиной, – секретность, знаете ли. Утомляет невероятно, но…
– Понимаю. Ничего страшного, даже романтика какая-то.
– Пф-ф-ф! После десятого раза вся романтика пропадает. В столовую, извините, не выйти! Каждый раз надо умасливать эти чугунные лбы документами! Хорошо хоть сортиры имеются, а то впору в петлю! – многословно ответил Рашер. – А вот и пришли! Готовьте документы в третий раз, коллега!
Штукатуренный коридор с дверьми вдоль стен (какая-то канцелярская официальщина) оборвался поворотом, за которым была лестница на нижний уровень и еще одна бетонная баррикада-пулемет и два часовых. В самом деле, целых три КП на спринтерской дистанции – это слишком.
– Мы почти на месте, скоро вы все увидите, коллега! Любопытно? А, можете ничего не отвечать – вижу, что любопытно!
Любопытно – слабое слово.
Аларих едва не искусал локти, когда увидел в конце прохода форменный перепускной шлюз вместо дверей. Такое бывает на подводных лодках, такое бывает на объектах, где работают с особо опасными бактериями. В подобных местах доктору бывать еще не приходилось.
Шлюз привел коллег в сверкающее белизной помещение. Интерьер напоминал статусную больницу, где пользуют лучших людей Рейха. А потом был еще один шлюз, открывший путь, собственно, в лабораторию. Где Алариху суждено было не просто удивиться.
Рашер подозвал ассистента, высокого, худощавого в аккуратно застегнутом белом халате и врачебной шапочке.
– Дитер, друг мой, это доктор Аларих Швальм, наш долгожданный специалист по реаниматологии. Прошу обеспечить ему доступ к объекту N в любое время дня и ночи, даже если меня не случится рядом. А это мой помощник, мой Санчо Панса на полях науки.
– Дитер Трег, – представился он неожиданно густым басом, не вязавшимся с узкой грудью.
Мужчины пожали руки, закрепив знакомство.
– Ну, вы готовы? Тогда прошу. Дитер, открывай хранилище!
Маленький вестибюль с дверью в торце. Дверь сейфовая, с кодовым замком и двумя ключами, которые было нужно поворачивать одновременно.
А за ней…
Вдоль стен стояли клетки. Швальм насчитал семь проемов, забранных толстым стеклом. Напротив стоял пульт с еще одним человеком в халате и шапочке, который поприветствовал вошедших поднятой рукой.
Аларих шагнул вперед, к ближайшему проему.
В клетке, абсолютно белой, залитой белым безжалостным светом, на столе лежала мумия. При жизни это был человек среднего роста, с широкими плечами и волосами до плеч, абсолютно седыми.
– Это мумия, Зигмунд? – разочарованно спросил Аларих.
– Это, коллега, объект N-1. Впрочем, мы зовем его Карлом.
– Карлом?
Рашер довольно рассмеялся и стал загибать пальцы:
– Карл, Рольф, Вилли, Ганс, Фриц, Хайнц и Шмидт. Впечатляет?
Но Аларих упорно не желал впечатляться.
– Занятно, конечно. Но это просто мумия, пусть и удивительно сохранная. Что именно меня должно впечатлить? – Аларих шагнул вплотную к стеклу, недоумевая: не эти ли останки его пригласили реанимировать?
Шагнул и тут же отпрянул, отскочил назад, не удержав крика.
Мумия пошевелилась. Небольшой поворот головы и судорожное подергивание ног. Словно волна пробежала по телу.
– Ага! – торжествующе воскликнул Рашер и захохотал. Ему вторили подчиненные.
– Он… оно… – Аларих мямлил, растерянно тыкая пальцем в направлении бесновавшихся за стеклом останков. – Что?…
Доктор биологии, дипломированный врач, видевший, как он думал, все с обратной стороны жизни в кровавой ржевской каше, только что столкнулся с неведомым, невозможным и не знал, что спросить. Точнее, знал, но Рашер его опередил:
– Да-да! Карл жив! Точнее, не жив, но функционален, как я вам и говорил всего четверть часа назад! – произнес гауптштурмфюрер и внезапно поскучнел. – Всю теплую компанию доставили сюда с немалыми трудами. Правда, Карл и все прочие оказались вовсе не так… деятельны, как описано в древнем манускрипте. Теперь, извольте видеть, коллега, остаточные судороги, конвульсивные сокращения мышц и так далее. Растормошить их всерьез не удается. При этом никакого разложения. Все семеро, например, ухитрились сохранить в целости глазные яблоки. Они реагируют на свет и уверенно наводятся на людей, если подойти близко. Ротовая полость впитывает жидкую пищу. От электрода под напряжением дергаются не хуже меня или вас. Клетки тела живы. А ведь им, коллега, пятьсот лет! Изъятие сердца, печени или легких никак не сказывается на мышечной и остаточной мозговой активности.
Рашер вздохнул и добавил:
– Как ученый-теоретик я в восторге. Толку только в практическом смысле со всего этого вивария никакого. Мы в тупике. Надеюсь, с вашей помощью получится хоть что-то путное.
Аларих, тяжело ступая, добрался до табурета у пульта.
– Пятьсот лет! – потрясенно выдохнул он. – Но откуда… откуда вы их взяли? Это же потрясающий материал!
– Я же говорил, неужто вы забыли? Это ребята из бургундского городка Сен-Клер-на-Уазе, которых смогли добыть бойцы спецкоманды. Наше сокровище. Их у нас всего семеро.
– Как это возможно? Если вот это способно самостоятельно передвигаться, как вы утверждаете, почему о них никто ничего не знает? Как они не разбежались? Ведь это Бельгия, плотность населения чрезвычайная, кто-нибудь что-то уж точно увидел бы, а газеты выли бы в голос!