– А места у вас есть? – спросил о важном прагматичный ветеран Анри Анок.
– А местов у нас нет, – сообщил хозяин.
Но места нашлись. В тесноте, как говорится, но не в обиде.
Утром, изрядно откушав, отряд покинул пределы Куртрэ и вновь оказался на дороге. Дорога петляла и вела через поля и рощи под бездонным голубым небом без единого облака. Переход ожидался короткий, а оттого – легкий, если бы не жара, выматывавшая хуже самого путешествия в седле.
Земля жаждала влаги. Люди и кони были согласны хотя бы на ветерок и небольшой кусочек тени.
Частые путники уступали кавалькаде дорогу, всматриваясь в лица и фигуры всадников, а также во вьюки, которые будто и не хотели скрывать своего воинственного наполнения. Да и как скроешь двенадцатифутовое копье, которыми снарядились все кавалеристы по настоянию предусмотрительного Уго де Ламье.
Кстати, именно он, несмотря на неюношеские года и вроде бы притупившееся зрение, первым заметил клубы пыли за перелеском.
– Стой! Стой! – закричал он, поднимая руку в перчатке.
Кавалькада сбилась с шага и остановилась.
– В чем дело? – спросил дизанье лучников, направляя серого в яблоках коня к замершему немцу.
– Смотри сам.
Дорога делала плавный изгиб и скрывалась за рощицей. Над верхушками деревьев поднималась желтая взвесь.
– Вот это глаз у тебя! – восхитился Анок.
– Глаз уже не тот, – пожаловался Уго и скомандовал, ткнув пальцем в двух кутилье, подъехавших первыми: – Ты и ты, быстро выдвинулись вперед и посмотрели, что там такое. Всем остальным – надеть доспехи! Анри, луки из чехлов, натягивайте тетивы!
Слуги унеслись к роще, а Жерар собрался было разныться насчет жары и явно излишних телодвижений. Зато опытные лучники разом попрыгали с лошадей и принялись вооружаться. На дороге воцарилась согласная суета. Вскоре пажи стояли в тылу с конями лучников, те выстроились в цепь с луками у ног, а в центре сбивался сверкающий сталью рыцарский клин, ощетинившийся копьями. Началось томительное ожидание.
Слуги, уехавшие на разведку, не возвращались, что могло значить нечто плохое, а могло не значить ничего. Пыльный столб медленно огибал перелесок и приближался. Кто бы ни шел по дороге, ему (или, скорее, им) некуда было спешить. Но все имеет конец, пришел конец и ожиданию.
Пыль поднялась выше, а из-за преграды деревьев выступила вереница телег в окружении десятка, что ли, всадников. От них отделилась маленькая группка, чтобы пустить коней рысью в направлении отряда. Вскоре стало можно различить детали – двое всадников оказались их собственной разведкой, а третий – незнакомый человек в богатом купеческом одеянии.
Он вырвался вперед, подъехал к жандармам и осадил коня.
– Желаю здравствовать, господа! Я Жакен Уй, торговец из Намюра, следую в Брюгге! А кто вы, господа, и отчего вооружены?
– Вот же, как знал! – послышался раздосадованный голос Жерара, который открыл забрало и сплюнул на дорогу. – Залезь в сбрую, вылезь из сбруи, а зачем? Ну кого бояться, скажите на милость?! Повозок? Шерстяных кулей? Может, винных бочек? Тьфу!
Филипп выехал навстречу, не обращая внимания на друга, и представился, поименовав затем и своих товарищей. А потом ему в голову пришла ценная мысль.
– Послушайте, любезный купец, а вы не проезжали через Шиме?
– Конечно, проезжал, у меня там лавка.
– Вас сам Господь послал, не иначе! – воскликнул Филипп. – Не разделите ли с нами воду и хлеб? Или, быть может, чашу вина?
Купец согласился, а отряд принялся неспешно разоружаться. Когда доспехи заняли место во вьюках, а телеги встали у обочины, рыцарь принялся выспрашивать купца, что он слышал о странных делах вокруг Шиме.
– Да, дела странные, господин. Местные напуганы, все боятся чумы в Сен-Клере и еще хрен знает чего, простите, конечно. По мне – глупость. Но вот факт: никого туда и калачом не заманишь. Только плюются, вот как ваш друг давеча, да поминают то Бога, то черта.
– Черта?
– И черта тоже. Но мне-то в Сен-Клер без надобности, а живу я далековато, так что подробности мне не шибко интересны. Главное, что не чума.
– А отчего вы так уверены?
– Так ума большого! – купец аж руками всплеснул. – Если эта болячка завелась, то через неделю вся округа валялась бы вповалку. А никто не валяется.
– Вот умный человек, – похвалил такую сообразительность Уго, стоявший рядом. – Я о том же.
– Так что там про черта и прочее «хрен знает что»? – уточнил Филипп, подливая купцу вина, разбавленного водой. – Видите ли, я как раз еду туда с проверкой по приказу Его Светлости герцога. Так что мне не без интереса.
– О-о-о, ваша милость… Я, как вот господин подметил, не дурак и человек деловой. Поэтому не вникал в ту ересь, что несут местные. Знаю только, что туда никто не ездит уже с месяц. Вот только странно, что и оттуда никто не ездит – вот это да, это я никак объяснить не могу. Как будто вымер город! У меня в Шиме свояк, верно говорит: уж месяц оттуда ни человека, ни весточки. Только я деловой, а это дело ну совершенно точно не мое. Уж извиняйте, что не помог, – пространно ответил купец, залпом осушив бокал.
Пришлось пожелать торговцу доброго пути и самим отправиться в дорогу. Когда телеги сворачивались с привала, ведомые возницами, негоциант снова подъехал к Филиппу.
– Вы, ваша милость, того… я бы на вашем месте искал укрытие. Оттуда идет гроза, и сильная, – он указал рукой на восток. – Чуете, как парит? Нам-то все равно, через милю будет постоялый двор, а если вам вперед поспешать, то поспешайте быстрее, потому как едете вы аккурат на грозу.
– А нет ли в той стороне жилья? – спросил Жерар, который, с одной стороны, был рад расстаться с доспехами, а с другой – отчаянно не желал трястись в седле под дождем.
– Жилья нету, зато есть заброшенная мельница, – сказал купец. – За леском, наверное, в полумиле, а может, меньше. Амбар при ней худоват, но все лучше, чем под открытым небом!
С караваном расстались слегка за полдень и поскакали дальше. Перспектива вымокнуть не радовала никого, посему шли на рысях. Лесок, из-за которого вышел торговец со своими телегами, располагался на всхолмье, какая-никакая, а высота, что сильно скрывала горизонт. И не было на его видимой части и следа туч или иных грозовых примет.
За топотом копыт слышалось, как лучники спорят о том, будет ли гроза, а если будет – заденет ли отряд или суждено ей пройти мимо. Уго в это время подозвал слугу, который происходил из недалекого Берниссара, а значит, мог знать местность. Завязался разговор: правда ли есть такая мельница, поместится ли там личный состав, можно ли укрыть лошадей, не рухнет ли мельница им на головы – ведь заброшенная.
– Не, вашество, не рухнет. Ну, наверное. Старая-то она старая, но слажена крепко.
– Точно не рухнет? – спросил Уго.
– Не, вашество, не должна.
– Почему тогда забросили, раз так добро построена? – продолжал допытываться германец.
– Чтоб я знал, вашество! – слуга одернул лошадь, которая вознамерилась затеять ссору с конем де Ламье и уже косила глазом, заложив уши. – Но-о-о, проклятая! А ну, тихо мне! Прощения просим, вашество… там ведь как? Впереди речка Эско, и немаленькая. У мельницы – мостик. И вот его-то местные содержат в порядке, потому как переправа. А мельница у переправы – это ж святое дело, удобно и прибыльно.
Почему забросили – бог весть. Может, хозяин помер без наследников, а имущество теперь выморочное, может, еще что.
– Далеко делать крюк до этой вашей мельницы?
– А это, вашество, никакого крюка. Нам все одно в ту сторону сворачивать.
– Почему?
– Потому что бобры, чтоб им пропасть. Выше по течению бобриная заводь, деревьев нагрызли – ужас! Так по весне было сильное половодье, и все эти бревна понесло вниз. Так мост-то, что перед нами, сшибло. Так что, вашество, теперь у мельницы единственная человеческая переправа, если вы понимаете, о чем я, – просветил де Ламье слуга.
– Чего раньше молчал? – нахмурился немец.
– Так не спрашивали, чего, думаю, лезть? Все равно в ту сторону повернем, все сами увидите.
– А точно ближайший мост не починен стоит до сих пор – с весны времени-то уже сколько прошло?
– Точно, вашество. Я ж в мае на побывку к родне ездимши, так все видел. Сомневаюсь, чтоб до июня местные почесались – лентяи, вашество.
С тем, что вокруг все лентяи, Уго был совершенно согласен, поэтому услал слугу в тыл колонны, а сам бросился распоряжаться насчет «не пропустить отворотку» за лесом.
Поднявшись на всхолмье, друзья смогли рассмотреть горизонт во всей красе. Купец не соврал – обзор, вырвавшийся из-под лесного утеснения, стал нерадостен: небо вдали чернело и бурлило тучами, а зарницы полыхали на обе стороны по десятку за раз. И обещало то «вдали» в короткое время сделаться очень даже «вблизи».
– Я ж говорил… – один из лучников пихнул товарища в бедро.
– Говорил, говорил, какая теперь разница! – жандарм Лаленова знамени встревоженно перекрестился. – Валить надо, и быстро! Ишь как сверкает!
– А вот это очень правильная мысль, – постановил Филипп, слышавший разговор яснее ясного, потому как отряд остановился на гребне холма и копыта временно замолкли. – Уго, где там твой слуга? Пусть едет вперед и показывает дорогу, теперь бы нам пошевеливаться!
И кавалькада стала пошевеливаться.
Коней пустили сперва рысью, вскоре удлинив аллюр до галопа. Подковы принялись вышибать пыль из дороги, а обычные путевые пересуды разом сошли на нет – отряд мчался стрелой в молчании, рассекая пространство под голубой бездной навстречу тучам. Филипп только мучился мыслью: выйдет ли разместить всех коней в амбаре, а если нет – будет ли навес, да влезут ли люди в здание. Толпа все же набиралась немаленькая.
Тучи стремительно накатывали, поглощая небо. Поднимался ветер, пока еще слабый, но с большими перспективами, и не обещали те перспективы ничего хорошего – сквозняк мог обратиться бурей.
Отряд свернул за лесом налево – к северо-востоку. Промчавшись вдоль холма, колонна въехала под шеренги плакучих ив, что возвещали близость реки. За ними нашлась и обещанная мельница, и целый с виду мост на деревянных опорах. Постройки, сложенные из белого известняка, если и были заброшены, то совсем недавно – крыши прохудились, но не рухнули, а стены выглядели вполне крепко. Лишь мельничные лопасти упали с ворота и валялись теперь подле выкладки фундамента, обрастая мхом.