Ивы на том берегу реки скрыли грозовой фронт, но ветер стал налетать все ощутимее, короткими шквалами, которые заставляли деревья приветствовать отряд взмахами ветвей.
Пока люди размешались в мельнице, а кони – в амбаре и под уличным навесом, внимательный де Ламье вышел на дорогу у моста, принявшись рассматривать грунт. К нему подбежали Филипп и Анок с целью увести товарища под крышу.
Уго, не обратив внимания на крики «Уходим, уходим, скорей, скорей!», встал на колено, смахнул рукой песок.
– Смотрите, здесь кто-то проезжал, совсем недавно, самое позднее – утром.
– Конечно, проезжал. Восемь телег и с десяток конных, – сказал Анри. – Это наш знакомый купец, если ты такого помнишь.
– В ту сторону – через мост. Видишь, куда следы смотрят?
Лучник присел рядом с Уго.
– Да, следы свежие.
– Я позволю себе вас побеспокоить, господа! – де Лален заметно нервничал. – Я заметно нервничаю! Побежали-ка в мельницу, а то вымокнем!
– А кони-то боевые, видишь, какие подковы и как глубоко вмята земля? – сказал Уго.
– Ну кони, ну боевые! Что с того! Мало ли кто тут ездит – единственная переправа на два лье вокруг! – не унимался Филипп. – И с чего ты вообще взял, что следы утренние?! Неделю дождя не было, они могут быть с вчера, а то и трехдневные!
Анри переглянулся с Уго, протянул руку к валявшейся у следа россыпи конских яблок, отщипнув кусочек, отправил себе в рот, пожевал и сплюнул.
– Свежее, не раньше утра.
Немец тоже отхватил кусочек яблока в щепоть и, задумчиво почмокав:
– Нет, точно не трехдневное, – постановил он. – Не нравится мне все это.
– Удивительно, он наелся конских какашек, и ему не понравилось! Давай под крышу, а то уже накрапывает!
Это была правда. Накрапывало. Сверившись с реальностью, друзья побежали к мельнице, которая украла их и от дождя, и от наших глаз.
Глава 2Художник
В тот жаркий июльский день, когда антиквар совершил опрометчивый визит в жилище наркомана Димы, бюро судебно-криминалистической экспертизы на Екатерининском проспекте жило размеренной жизнью, перерабатывая и изучая регулярно поступающую не-жизнь, – огромный мегаполис исправно снабжал криминалистов работой.
В отделе экспертизы трупов… пардон, на отделе, как принято говорить среди тамошних старожилов, было прохладно. А в секционном зале и вовсе холодно. Вовсю пахали холодильники, кондиционеры и вытяжки, воздух пах формалином, спиртовыми растворами и еще чем-то настолько негуманоидным, что подмывало признать эти ароматы транс-гуманоидными, а то и постгуманоидными.
Сотрудников такая экологическая обстановка не волновала. Работники скальпеля и зажимов функционировали вполне штатно и, так сказать, гуманоидно, являя резкий контраст между жизнью и бывшей жизнью. Надо отметить, что вызывающая человечность проснулась в этих стенах не просто так – была она привнесенной, имея устойчивый автокаталитический характер, сиречь постоянно усиливаясь ближе к финалу трудовых будней.
Причину звали Дарья Михайловна по фамилии, кажется, Ицхакова. Была она ординатором нечеловеческой красоты с длинными ногами, кои медицинский халат не мог да и не желал прятать, тонкой талией и водопадом медно-рыжих вьющихся волос. Комплектацию дополняла пара огромных зеленых глаз, которые в минуты гнева темнели до почти океанских оттенков.
Понятно, что мужское население, начиная с престарелого завхоза, заканчивая юным лаборантом Жорой, испытывало постоянный самоподдерживающийся энтузиазм от такого соседства. Дарья Михайловна была со всеми вежлива, неизменно приветлива и весела, а заодно – индифферентна к знакам внимания, что по общему шовинистическому мнению подтверждало тезис: у рыжих нет души.
Впрочем, радость от ее присутствия не спадала.
Так и сегодня, старший медэксперт, доктор Семенов, которому ассистировала Дарья, работал с огоньком, сыпал умными фразами, своевременно острил, словом – трудился, как юный бог, пусть и перевалило ему слегка за полтинник. Молодой лаборант Жора не мог составить ему ни малейшей конкуренции, не говоря о коллеге Виталии Павловиче, который трудился в кабинете за стенкой над какими-то отчетами.
– Извольте видеть, Дарья Михайловна, гипотермия, одним словом, замерз до смерти. Прошу зажимчик…
На секционном столе покоилось тело, которое потрошили доктор и ординатор. В углу, возле жужжащего компьютера, сидел лаборант, старательно тыкавший в кнопки клавиатуры, чтобы занести патологоанатомическую мудрость в бланк. Иногда его дергали, заставляя вытаскивать из холодильника новое тело в компании санитара, увозить тело старое в его же компании, подкатывать столик с инструментами или готовить чай в предбаннике за стенкой.
– Хотя, казалось бы, уже полтора месяца ночью не ниже плюс двадцати имени товарища Цельсия! – продолжал доктор. – Однако не забудьте взять образец крови, м-да, направим в лабораторию. Уверен, что напился водкою…
– Интересно, как сумел замерзнуть? – прощебетала ординатор. – Все-таки не зима.
– Не имею представления. Да и вы очаровательную голову не загружайте – пусть полиция думает. Хотя, судя по следам на коже, почти наверняка уснул в рефрижераторе. Накушались до положения риз и уснули. Да-с, не умеете пить, не надо и учиться.
Пальцы доктора ловко управлялись с инструментом, что-то добывая из нутра покойного.
– Слышите, Жора? – окликнул он лаборанта. – Не стоит злоупотреблять, особенно на рабочем месте!
Лаборант оглянулся, подумав, что его вот опять сейчас оторвут от заполнения бланков, но случая дополнительно рассмотреть круглый ординаторский зад не упустил. Дарья этот осмотр засекла и ободряюще улыбнулась Жоре глазами, улыбнулась бы как положено, да только лицо находилось в плену медицинской маски.
– Ну-с, вроде бы закончили, – констатировал доктор. – Дарья Михайловна, не сочтите за труд потом все оформить как надо. А вы, Жора, позовите санитара, верните покойного на место и давайте следующего. Кстати, кто у нас на очереди?
Лаборант очистил прозекторскую в направлении санитарном, а Дарья ловко избавилась от перчаток, дошла до стола с гроссбухом подле раковины для инструментов. Зашелестели страницы.
– Римская, Татьяна Илларионовна, 1992 года рождения… – начала было она.
– Ой, блин, простите! – перебил ее Семенов, стягивая маску. – Вот это настоящий кошмар и никаких для нас загадок! Вы видели тело?
– Нет.
– А я видел, пока оформлял вчера. Татьяна Илларионовна и ее супруг, кажется, Петухов… честно говоря, пробрало, а ведь двадцать лет на боевом посту, черт. Как увидел, так со вчера хочется выпить!
– Да что ж там такое?
Семенов со значением поглядел на младшую коллегу, и читалось во взгляде превосходство опыта.
– Заткните ушки, Дарья Михайловна, – палец указующе уставился в потолок, аккурат на прогуливающуюся муху. – Там, Дарья Михайловна, пиздец! Извините мой французский!
Ординаторша присела на табуреточку возле застекленного шкафа с инструментом, закинув ногу на ногу, что получилось против ее воли весьма соблазнительно.
– Такое ощущение, Илья Робертович…
– Я уже много раз просил! Просто Илья! – доктор запрещающе воздел ладонь.
– …что вы мне сюрприз на Новый год готовите!
– Это никакой не сюрприз, – сказал он и внезапно, не для вида, вовсе не рисуясь, помрачнел. – Это не дай бог. Никогда с подобным зверством не сталкивался.
Доктор перекрестился, а из кабинета за стальной дверью послышались голоса.
– Жора! Вот это надо отнести завотделом и поставить печати, – бубнил кто-то, скорее всего, доктор Виталий Павлович.
– Я сейчас не могу, мне Семенову помогать.
– Ты пока препираешься, давно бы уже сбегал.
– Сперва вот, а потом вот, сбегаю.
– Ну, мы работать-то будем? – грубый голос санитара.
– Давай, одна нога здесь, другая – там, – опять Виталий Павлович.
– Так Илья Робертович пока не отпустит… – заныл Жора.
– Мне уйти или работать будем? – бас санитара.
– Ну сами же видите, Виталий Павлович!
– Иди, иди уже, понабрали трудоголиков, понимаешь!
Вошел санитар – низенький и грузный мужик с двухдневными следами всякого отсутствия бритвы. В секционном зале воцарилась трудовая суета, в ходе которой лаборант и санитар при моральной поддержке доктора Семенова перегрузили тело неосторожного пьяницы со стола на каталку, а потом принялись выяснять, кого доставать следующим: Татьяну Ивановну Римскую, как записано в книге, или ее не менее покойного супруга. В это время лаборант робко поинтересовался у Дарьи Михайловны, что она делает вечером, а та, в свою очередь, как поживает Жорина девушка с пятого курса Мечниковки, чем повергла лаборантскую душу в совершенное смятение.
Пока Жора пытался прояснить ситуацию, что, мол, никакая она не девушка, в смысле девушка, но не его, доктор и санитар пришли к согласию, о чем возвестил Илья Робертович, велевший увозить «готовенького» в холодильник, а в зал явить тело Татьяны Римской. Иваныч и лаборант обернулись споро, вернувшись из холодильного помещения с рядами мрачных ячеек, в пять минут. Доктор взглянул на прибывших, а потом на каталку, после чего вопросительно – на санитара.
– Ох, лом мне в жопу!.. – прокомментировал увиденное бывалый Иваныч, разглядевший останки Татьяны Римской.
– И я о том. Ты же вчера не дежурил? – доктор Семенов был профессионально сумрачен. – Голова вот, значит, а тело, значит, отдельно. М-да-а-а… Ладно, Иваныч, Жора, перекладывайте!
Пока лаборант и санитар совершали обратную операцию перемещения, Дарья Михайловна, писавшая диссертацию про то, что можно сделать с человеческим телом на криминальном поприще, а значит, насмотревшаяся куда больше, чем отпущено среднему обывателю, почуяла, как холодеет. И дело было не в морозном климате прозекторской.
Слишком неправильным было то, что она увидела, в чем ее, без сомнений, поддержал бы антиквар. Стол украшала оторванная голова с ошметками жил и белеющим хребтом из шеи, причем положить ее пришлось на щеку – иначе она все время скатывалась. Впечатленный лаборант с грохотом доставал инструменты, руки его не желали слушаться, а доктор тихо ругался.