– Лорд Синклер! Как же вы оказались так далеко от собственного замка – во Франции, при дворе нашего дорогого короля?
– Замок совсем не мой собственный. Я младший сын Якова, младшего брата Генри II, папеньки Уильяма, действующего лорда Синклера, 2-го графа Оркнейского и Шетлендского, 1-го графа Кейтнесс, барона Рослинского. После того как он лишил наследства своего первенца, я в очереди на титул, кажется, одиннадцатый. Уильям весьма плодовит – законных сыновей у него в запасе шестеро. Чай, все не перемрут. Ну а мне осталось искать удачи в чужих землях. Сражался в Италии.
Потом – во Франции. Но во Франции повезло: поступил в королевскую гвардию, а оттуда – на дипломатическую службу, будь она неладна.
По окончании многословного погружения в начала шотландской генеалогии два рыцаря принялись увлеченно обсуждать любимую тему всех аристократов: кто кому приходится родственником. Беседа прихотливо извивалась, заведя попутчиков в такие дебри, где человек неподготовленный легко свернет шею. Выяснилось, что во времена Филиппа Августа один из древних Синклеров нес службу во Франции и женился на много раз пра, много раз троюродной бабке из рода, на ветвях которого в конце концов созрели де Лалены. То есть, хоть и сорок девятая вода на киселе, а все родня.
И это очень хорошо, что сорок девятая, – с таких родственников взять нечего, откуда, опять-таки, искренность отношений.
Искренность увлекла новонайденных родичей с дороги родословия на дорогу приключений – еще одну излюбленную тему. Приключения привели прямиком в солнечную Италию, а Италия – в Брюгге, где оба рыцаря имели единственного общего знакомого итальянца – Петрония.
– Что за тип этот Петроний? – спросил сир Джон. – Я хорошо разбираю тамошние говоры, но не могу взять в толк, откуда он.
Филипп почесал затылок под шляпой.
– Это не меня надо спрашивать, а Уго! Они старые знакомые. Но Петроний уже бог знает сколько лет тому осел в Брюгге, вот и нету никаких следов акцента. Он, считай, местный.
– Не похож ваш кабатчик на кабатчика. Вроде обычный толстяк, но иногда так глянет, что аж до костей, если вы понимаете, о чем я.
– Опять вопрос к Уго! Они воевали вместе. И… еще какие-то дела делали. Так что наш Петроний с большим прошлым человек, откуда и взгляд.
– Мне показалось, что его в Брюгге если не боятся, то опасаются, – Синклер заинтересованно глянул на Филиппа. – Из-за непростого прошлого?
– Он о прошлом никогда и никому не рассказывал. Опасаются – да, но не поэтому. Во-первых, – де Лален принялся загибать пальцы, – Петроний может намять бока, очень даже запросто. Во-вторых, у него там не таверна, а натуральное отделение биржи. Кого только в тот кабак не заносит! Хитрый итальянец всегда знает все. Иногда кажется, что во дворце узнают новости после Петрония. Упадут цены на соль, поднимутся на сукно, волнуют ли жителей Гента военные налоги, да, черт возьми, сами жители еще не уверены, а он уже знает – волнуют. Трудно не уважать человека, который не только в состоянии набить морду, но и помнит, что вы кушали на завтрак. Кстати, а вот и несокрушимый де Ламье пожаловал!
Перед собеседниками в самом деле объявилась рослая фигура немца. С плаща стекала вода, с провощенных сапог – комья жидкой грязи, на шпорах – глина, лицо недовольное и хмурое, но это как водится.
– Дождь не унимается, досточтимый сир Уго? – спросил Синклер, привставая.
– Кой там черт! Дерьмо падает с неба все сильнее. С неба должно падать только птичье дерьмо, а не вот это вот, да еще в таких количествах! – Уго скинул плащ, встряхнул его, подвесив в воздухе водяную кисею.
– Уго, просвети нас, чем таким ты занимался в Италии вместе с нашим жирным другом Петронием? – Филипп хитро прищурился, гадая, не даст ли слабину Уго, нарушив многолетнее молчание по поводу некоторых интересных вопросов.
Зря щурился молодой рыцарь. Немец лишь покачал головой, поправил перевязь с длинным мечом и кинжалом и отрезал:
– Этого никому знать не след. Было и было. Кому надо – знают. Всем остальным – незачем. И… – Уго поглядел в лицо ученика сверху вниз. – …Запомни о Петронии главное: он тебе не друг.
– А тебе?
– Он не друг никому.
Филипп был настроен порасспросить воспитателя, копнуть прошлое на всю глубину. Тем более спешить было некуда. Да и последняя фраза требовала пояснений. Не бывает такого, чтобы кто-то не был другом кому-то – не настолько плох Петроний, хотя, конечно, жадина, выжига и плут.
Но расспросить не вышло.
То самое неудобство, которое сменило галантную неловкость при начале беседы с шотландцем, решилось, наконец, подняться во весь рост… ну, если будет позволена такая формулировка.
Лицо молодого рыцаря приобрело зеленоватый оттенок и крайне озабоченное выражение. На лице была нарисована проблема, и была та проблема самого деликатного свойства. Зоркий Уго, который, как мы помним, смотрел именно на него – на лицо, данные перемены заметил. Если зоркости ему было не занимать, то вот тактом и предупредительностью характер немца не отличался никогда.
– У-у-у, юноша! Ты ел ту колбасу, что мы везли из Брюгге, или ту, что затарили в Куртрэ?
– Брюгге, – только и смог выдавить Филипп.
– Сколько ты ее сожрал, несчастье?
– Кусков семь или девять, не помню!
– Тогда до свиданья, мы тебя не скоро увидим, – постановил Уго и, более ничего не говоря, протянул ему свой плащ.
Рыцарские сапоги затопали по земляному полу, рыцарские шпоры раззвенелись, а Филипп с ужасом понял, что к первой, главной проблеме неделикатной природы добавляется вторая, не менее важная. И Господь с ним, с ливнем! Проблема была в костюме, оснащенном по последней бургундской моде устрашающим ансамблем пуговиц и завязок.
Существовала нешуточная вероятность того, что первая проблема разрешится самопроизвольно до того, как рыцарь успеет побороть вторую – герцогские колбасы оказались и правда не такими свежими, каковыми представлялись голодному Филиппу изначально. Итак, сапоги топали, шпоры звенели, дверь приближалась очень медленно, а за спиной послышалось напутствие де Ламье:
– Не забудь про дублет! Б-г-г-г-г!!! – сказал он и заржал, почему-то подобные ситуации представлялись немцу исключительно забавными.
Улица встретила рыцаря ушатом воды – лило так, будто в небесах кто-то опрокинул исполинскую бочку. Было крайне неуютно, а сплошные черные тучи без единого просвета то и дело рассекали молнии. Воздух благоухал свежестью и мокрой травой, но рыцарь знал, что вот сейчас его лично окутают не совсем свежие ароматы. И несся он к спасительным ивам, как крученый андалузский жеребец.
Впрочем, бежал он не абы как, а с расчетом – в направлении секрета, то и дело взмахивая рукой.
«Не хватало еще получить стрелу в задницу, черт возьми, а ведь это у нас в секунду оформят, если не заметят! Вот будет всем анекдотам анекдот: Филипп де Лален, победитель падарма „Кольцо феи“, прервал инспекцию по причине выстрела в полупопицу, который произвели его собственные лучники сослепу, пока тот кочевряжился под кустом!» – подумал чемпион помянутого падарма, длинной рысью влетая под сень деревьев.
Листва умудрялась парировать половину воды, распределяя ее по струйкам и каплям, так что оставался шанс просто вымокнуть, а не вымокнуть насквозь. Это в том случае, если проблема разрешится споро, в чем Филипп не был уверен. Он промчался мимо удивленных лучников, которые засели в кустарнике против дверей. Впрочем, надо признать, что сильно удивленными они не выглядели – подумаешь, загадка: куда понесло шефа с такой скоростью и таким сложным выражением лица, да в самый дождь?
Шеф между тем убедился, что лучники его не подстрелят, достиг старой, устало склоненной ивы шагах в двадцати от секрета и стал срочно решать вторую проблему, которая мешала ликвидации проблемы первой и основной. Здесь необходимо понять все сложности, которые преподнес Филиппу бургундский костюм: очень удобный в носке, красивый и продуманный, кроме одной незаметной детали.
Шоссы шнуровались к дублету вокруг всего подола. Маленькие такие завязочки, пропущенные в парные отверстия так, что наружу торчали узлы плетенных из шелка шнуров с бронзовыми литыми чейпами на концах. И была тех узлов ровно дюжина, включая четыре штуки на спине, вне всякой видимости. Но до них требовалось еще добраться.
Филипп, подвывая и постанывая, взялся за пуговицы походного гоуна[6], который напялил в мельнице по случаю нагрянувших с грозой холодов. Гоун пришлось скинуть вместе с плащом, повесив его на сучок. За шиворот немедленно потекла вода, но победитель падарма «Кольцо феи» уже мужественно сражался с дублетом. Будь ситуация не так накалена, можно было аккуратно распустить шнуровку на рукавах, потом расшнуровать сам дублет, потом отвязать шоссы от подола и снять одежку долой. Но положение свое Филипп верно определял жалким и смешным, посему пришлось ограничиться усеченным вариантом: дрожащими руками он распустил узлы на спине, выдернул шнурки из проклятого дублета и принялся аккуратно спускать штаны сзади, присаживаясь под ивой.
Капли барабанили по полям шляпы, ветер поддувал в оголенную часть тела, проблема неделикатного свойства разрешалась с завидным напором, а рыцарь облегченно отдувался – успел. Пальцы его при этом страховали тыльную часть шосс, а заодно брэ[7] от контакта с последствиями потребления свежайших колбас, глаза же обшаривали пейзаж. Рыцарь горячо интересовался парой добрых лопухов или хорошим таким пучком травы, а лучше несколькими.
В ходе рекогносцировки Филипп выяснил, что довелось ему забежать сильно вбок от дозора, так что заросли кустов на границе рощи не мешают видеть мельницу со стороны дверей. Кроме того, между древесными стволами можно было преотлично обозревать дорогу, а вот мост совершенно скрывался в сумраке и пелене дождя. Да и мельница предстала ему в виде размытого силуэта, который то и дело оконтуривали сполохи молний.