Наконец, проблема иссякла под аккомпанемент грома. Пара лопухов была найдена и употреблена. Рыцарь как раз накидывал плащ, когда понял, что видит на дороге два силуэта: мельницу и какого-то мужика. Ну, по крайней мере, Филипп так решил – ведь не место даме под таким-то ливнем! Мужик, если это был именно мужик, шагал с противоположной от входа стороны – из лесу на берегу реки. И, судя по всему, был один.
– Прошляпили! – зашипел де Лален, имея в виду Жерара, на чьей ответственности была глухая часть башни.
Он пригнулся и подбежал к кустам, где сидела четверка лучников. Те уже засекли чужака, который вполне беспечно огибал мельницу, явно намереваясь зайти внутрь. При очередном сполохе стало видно, что это и правда мужчина. Долгополый плащ начисто скрывал фигуру, но из-под капюшона торчала борода, так что вариантов немного – ровно один. Кроме того, плащ и грозовой сумрак не позволяли рассмотреть, есть ли у незнакомца оружие.
– Ну? – требовательно спросил Филипп, присев за кустом возле лучников.
– Видим, сир! – сипло прошептал старший, кажется, его звали Пьером.
– А чего сидите? Почему не пресекаете? – рыцарь вознамерился шагнуть вперед и пресечь, но второй лучник, куда более опытный в таких делах, схватил его за плечо.
– Куда, вашество! Нельзя! Вдруг он не один, а мы и выскочим на радость!
– Точно! – подтвердил Пьер, а под капюшоном утвердительно качнулась его голова в остроносой шляпе. – Пока он один, пусть догуляет до нашей стороны башни, чтоб его с той стороны не видели, если есть кому смотреть. Если что, только на первом этаже полторы дюжины вооруженных парней, что он им сделает в одиночку-то?
– Не сделает, – пообещал второй, острожный лучник, потянув из-под плаща лук с уже прилаженной к тетиве стрелой.
Ударила молния – исполинская ветвь голубого огня на половину видимого неба. На миг свет заиграл на недобром стальном наконечнике – граненом шиле длиной в мизинец. Раскатился гром. Когда он затих, Пьер прошептал в сторону пары кутилье:
– Чего уставились – по сторонам бдите! – и лучнику с настороженным оружием: – Пора!
В самом деле, если у чужака были сообщники, теперь они не могли его разглядеть за мельницей. Тот же, не таясь, уже шагал к входу. Коротко прозвенела тетива. Стрелу унесло сквозь ливень. Миг, и пришелец замер, уставившись на оперенное древко, выросшее перед его ногами, а у лучника на тетиве уже лежала новая стрела – жутковатый английский срезень[8], которым так удобно бить в плоть, не закрытую латами.
– Теперь можно, – сказал Пьер. – Вам пособить?
– Справлюсь, – Филипп проверил ход меча в ножнах и выбрался на дорогу, думая, что, если чужак все-таки с компанией, лучников лучше до поры не раскрывать.
Гость стоял, не шелохнувшись. Видать, его очень впечатлила внезапная стрела. Впрочем, на поверку впечатление было так себе. Чужак спокойно смотрел на приближающегося человека.
Рыцарь шел через дождь. Вода стекала по плащу и разбивалась о тяжелые кавалерийские сапоги. Ливень слабел. Его монолитная стена дробилась теперь на струи, пусть и толщиной с корабельный канат, а поверхность луж пенилась пузырями.
Размытый силуэт незваного гостя стал четче, проступил через водяную занавесь. Страха или чего-то похожего рыцарь не испытывал – человек был один, на перевязи висело оружие, а в кустарнике его страховал стрелок, в чьей сноровке он только что убедился. Бдительности, однако, Филипп не терял, шаря взглядом по стене ивовых зарослей.
Подойдя на два шага, он смог разглядеть пришельца, а рассмотрев, испытал разочарование. Невысокий, средних лет, простое лицо в обрамлении нечесаной клоковатой бороды пегой масти, нос как репка, морщины… Обычный крестьянин лет пятидесяти, которого застала в поле гроза, а они развернули по такому важному случаю целую войсковую операцию.
– Добрый день. Ты кто? – сказал рыцарь, остановившись.
– Прохожий, – донесся из-под капюшона исчерпывающий ответ, после чего плащ колыхнуло, а прохожий сделал попытку то ли развернуться и уйти, то ли извлечь что-то из-под суконного своего покрова.
– Ц-ц-ц! – меч с шелестом выскочил из ножен, прорезав струи воды.
Три с половиной фута стали замерли над плечом, а капли дрожали на плоскости, словно боялись смертельно острых лезвий.
– Ц-ц-ц! – предупредил Филипп еще раз. – Далеко собрался?
– Туда, – человек кивнул в сторону мельницы.
– Я тоже туда. Подними руки, так чтобы я видел, поворачивайся и шагай.
Чужак исполнил все в точности. Двигался он нарочито медленно и плавно – как требовалось. Бургундец видел, чувствовал, что его не испугались, но и нарываться на неприятности пришелец явно не хотел.
– Открывай дверь, – приказал Филипп, когда их короткий путь иссяк и, запустив незнакомца внутрь, громко возвестил: – Гость в дом – Бог в дом!
С одежды обоих моментально натекла изрядная лужа, а все честное собрание на первом этаже мельницы разом повскакивало, в свете масляных фонарей засверкало оружие.
– Но-но! Полегче, – крикнул де Ламье, выйдя в середину залы – к жерновам, так что его сдвоенная тень от огня за спиной упала на ноги вошедших, а от того, что теплился на стене, улеглась поверх ступеней лестницы. – Ты кого нам приволок из леса, досточтимый сир?
Досточтимый сир между тем сдернул плащ с незнакомца, явив его простецкую серую тунику ниже колен, стоптанные башмаки и гетры из грубой шерсти. Голову покрывал войлочный колпак, делавший пришельца похожим на мухомор, а на поясе не было никакого оружия, если не считать за таковое маленький хозяйственный ножик в самодельных ножнах из сыромятины.
– Вот, встречайте. Говорит, прохожий. Куда идет? Говорит, туда. Сиречь сюда – на мельницу. Я и подумал: раз нам по пути, чего не приветить хорошего человека? – сказал Филипп, пряча меч, потом он избавился от плаща, который скинул на руки пажу, и продолжил, ткнув гостя в бок. – Ты же хороший человек?
Тот задумался на пару мгновений, будто бы размышляя: каков он – плох или хорош, чтобы потом ответить:
– Не знаю, – без громового и дождевого сопровождения голос оказался под стать владельцу – никакой. Не тихий, не громкий – серый, как его туника.
– Ты чего здесь делаешь? – по лестнице спускался Жерар, и видно было, что он не шибко рад внезапному явлению, каковое его пост добросовестно проморгал.
Незнакомец опять подумал.
– Живу.
За жерновами в полумраке раздался смех Анри Анока.
– Пха-ха-ха! Вот это доклад! – и, видимо, адресованное лучникам его дизаня. – Учитесь! Как излагает! Коротко и доходчиво! Ты хороший? – Не знаю! Чего делаешь? – Живу!
Десятник обошел жернова, чтобы присоединиться к Жерару, Уго и Филиппу.
– Слушай, ты, красноречивый! Хрен ли ты шляешься под дождем, хрен ли ты тут забыл и какого хрена ты есть? – столь длинная тирада повергла крестьянина, а кто бы это еще мог быть, в и вовсе долгое раздумье. Наконец он ответил.
– Я мельник.
– Мельник?! – судя по голосу, Анри терял терпение, судя по его встопорщенным усам – тоже. В самом деле, кто поверил бы в так бедно одетого мельника? – Это, надо думать, твоя мельница?!
– Моя, – гость кивнул, качнув мухомором на голове.
– О как! – встрял Жерар, очень желавший искупить собственную невнимательность служебным рвением. – А чего у тебя так пустенько? Где работники? Чего муку не мелешь?
– Не хочу. Устал, – ответ, пусть и более многословный, чем обычно, окончательно раздосадовал десятника. Тот подошел к якобы мельнику, сгреб его за грудки и потряс, так что мухомор заболтался туда-сюда.
– Ты, мать твою восемь раз, если сейчас не начнешь говорить толком, я тебе вот этим, – здоровенный кулак повис перед носом, – зубы заколочу в глотку! Ну что, заколачивать?
– Я огонь в окошке увидел, – мельника если и проняло, то виду он не подал, говорил все так же сонно и с куда большей расстановкой, чем требовало непростое его положение, ведь лучник вовсе не шутил насчет зубов. – Огонь увидел и пошел проведать гостей. Добро пожаловать.
– Слушай, Уго, а глаз у старичины острее даже твоего! – Жерар практически всунул голову между кулаком Анока и носом мельника. – Я в этой темнотище не то что огня бы не увидел, я бы…
Рослый немец шагнул вперед, отстранив лучника, сграбастал чужака за шиворот, причем его шея почти исчезла в здоровенной тевтонской лапе. Уго отволок добычу к жерновам – под свет – и усадил на землю, а Жерару сказал, нарушив плавность его служебного рвения:
– Ты бы точно ничего не заметил. Ты бы донжон Шатоде-Кюси[9] проворонил, пока не ударился дурацкой своей головой! – после, в сторону мельника: – Послушай, мужик, ты не замерз? Может, тебе выпить с нами вина и поесть хлеба?
– Мне не надо, я свое съел и выпил, – отказался мельник.
– Тогда спасибо за гостеприимство – нас твоя мельница здорово выручила.
Мельник пожал плечами, мол, располагайтесь, раз уж пришли.
– Но с нами ты все же выпьешь! – Уго достал оловянную флягу, которая висела у него через плечо на ремне, и сунул под нос деду. – И кусок хлеба дайте, да не забудьте посолить!
– Что ты с ним цацкаешься?! – рыкнул Анри, грозно подступая к жерновам. – Вина ему?! Да я лучше…
– Тихо!!! – черная перчатка германца легла на грудь десятнику. – Не мешай! Вот так… попил? Поел? Теперь рассказывай.
– Что рассказывать?
– Ну, мужик, ты же понимаешь, как это выглядит? Мы сидим, снаружи льет так, что добрый Жерар в окно тебя даже разглядеть не смог, а ты говоришь, что увидел свет – это под таким-то ливнем, под такими-то тучами! Это значит, что ты сидел в леске у реки и внимательно смотрел за переправой. Жилья там нет, значит, сидел ты именно в леске, или мы бы тебя увидели – я очень внимательно оглядел окрестности до грозы. Раз ты, простой с виду человек, прятался в лесу, значит, тебе это зачем-то нужно и, как я думаю, кто-то тебя туда посадил и крепко попросил смотреть за переправой. Доходчиво излагаю? Нигде не ошибся? Так вот, я хочу знать: кто и зачем тебя туда посадил? Что просил высматривать? Как и когда ты должен доносить, что высмотрел? Вот такие мои вопросы, и лучше бы тебе начать общаться, как между порядочными людьми принято. Или вот этот мой друг… – он повернулся к лучнику. – Обидится на тебя еще сильнее, хотя он и так расстроен. Ты же расстроен, Анри?