О, эту игру Филипп осваивал с раннего детства. Как только смог удержаться на спине деревянного коня, которого тянули за веревки, то есть лет с четырех. Рыцарь спорил в ней с лучшими турнирными бойцами Европы и, случалось, побеждал. А уж эти люди были мастера из мастеров. Что ж…
Утоптанная площадка, враг в прорези шлема, добрый конь под седлом и копье у стремени. Де Лален не стал совершать ошибку новичков и сразу опускать оружие – древко слишком длинное, и в скачке его быстро раскачает – не прицелишься толком.
За раубриттером спешили его подручные, кто слегка, а кто заметно отстав. После сшибки, чем бы она ни закончилась, Филиппу предстояло схватиться с одним, а то и с несколькими разбойниками, но он об этом не думал. Некогда было. В тот бешеный день никто не успевал как следует задуматься, в том числе – наш бургундец. И очень зря.
Потому как Вилли Хренодуй, больше известный как Смерть Шлюхам, явно не умел биться на турнирах и был до сих пор жив, а значит, знал нечто, чего не знал Филипп.
Например, Вилли Хренодуй вовсе не собирался сшибаться с Филиппом, как на джостре. Ищите дурных – сойтись с бургундским вельможей копье в копье!
Когда гнедой почти донес Филиппа до половины площади, тот, верный правильной науке конного боя, плавно опустил древко на фокр и уперся в заднюю луку. Он нацелился супостату в подмышку, имея в виду или проткнуть его насквозь, или вынести прочь из седла страшным диагональным ударом. Но, как говорилось выше, у рифмоплета Вилли и в мыслях не было идти на сшибку.
В мыслях у него было: выжить и поиметь этих богатеньких бургундцев, у которых было чем поживиться. Насколько он видел, задумка удалась ему полностью: выманил жандармов на засаду, а герцогских лучников – подставил под пехоту. А значит, зачем риск?
Раубриттер резко бросил коня вправо, разойдясь с острием копья на добрый фут. Удар Филиппа грянул в пустоту, а дестриэ понес рыцаря прямиком на всю конную банду, что догоняла своего вожака шагах в пятнадцати. Бургундцы только успели развернуть коней и взяться за разгон, в то время как их шеф через миг должен был оказаться в полном окружении.
Хитрован Вилли этого не видел через узкие прорези гранбасинэ, но обо всем отличненько догадывался. Поэтому бросил коня в обратную сторону – влево, чтобы не подставляться под жандармов, когда они наконец сообразят, в чем дело. Об одном хитрован Вилли не догадывался. Был в рядах жандармов один не менее сообразительный, чем он сам, и вполне умелый на коне.
В смотровых щелях появилась высоченная фигура, облитая пылающей сталью. Без копья.
Ну что же? Не первый раз.
Вилли перекинул ланс через гриву, наладившись ударить не в меру прыткого латника в горло. Скорости он не набрал, достать копьем не мог в силу отсутствия такового, значит…
Уго, как и раубриттер, относился к войне крайне практически. Посему просто поймал темп рыси, которой шел его серый дестриэ, привстал в стременах и сильно отклонился в сторону, вымахнув вооруженную руку над головой. Когда же копье раубриттера безвредно скрежетнуло по скуле забрала, хватил шестопером в лоб.
Вилли Хренодую показалось, что он налетел головой на стену. Немец же, подхватив пернач, отскочивший от шлема, развернул его и добавил вдогон по затылку. В глазах раубриттера погас свет и зажглись звезды. Он сам не заметил, как повис на боку лошади, а потом в него врезался разогнавшийся мерин одного из конных сержантов. Разбойник вылетел из седла, запутавшись стопой в стремени. Конь поволок его по пыли, то и дело отбрыкиваясь, чтобы сбросить досадную помеху.
Де Ламье устремил своего серого к той куче-мале, что образовалась вокруг Филиппа.
Бургундец врезался в свиту раубриттера и ни в кого не попал, ибо ему не хватило времени навести копье после первого обидного промаха. Он отбросил древко и схватился за меч. Дело это привычное, а вот мужик в короткой кольчуге и мятом айзенхуте, который подобрался сзади и ухватил за плечи, – нет. К такому привыкнуть невозможно.
Филипп шпорил коня и вертелся в седле, пытаясь стряхнуть цепкого всадника. Левым наручем он одновременно отбивал наиболее смертельные удары, которым осыпали его попеременно два разбойника, оставшиеся в стороне. Один был вооружен короткой полупикой, а второй – секирою. Получалось куда как нескладно, поэтому наименее смертельные удары де Лален принимал на доспех. И все никак не мог вытащить меч и стряхнуть наконец мерзкого хваталу сзади.
Вдруг правая рука исчезла с Филиппова наплечника, и он саданул бронированным локтем туда, где природой предполагалась вражеская голова. Движение получилось очень вовремя, ибо рука исчезла не просто так – доморощенный борец-в-седле полез за кинжалом. Кинжал в свалке – страшное оружие. Ведь самые прочные миланские латы имеют бреши, прикрытые одной лишь кольчугой или вовсе не прикрытые. А для кинжального жала сие есть лакомая цель.
Однако жало ножен не покинуло. Налокотник бургундца должен был угодить точнехонько в нос разбойника, но тот успел наклонить стальные поля айзенхута. Его слегка отбросило, а Филипп смог выбраться из сутолоки, сообщив коню шпорами, что пора прыгать.
И конь прыгнул, отбив в воздухе копытами назад.
Задний сегмент наплечника догнала полупика, на чем успехи разбойников окончились, ибо в свалку врубились немец и его шестопер. Не обратив внимания на секиру, которая безвредно прозвенела по закаленному нагруднику, он разбил лицо нападавшего и занялся тем ловким парнем, что так и не достал кинжала. Он не мог качественно достать его, зато мог теснить его лошаденку грудью своего огромного дестриэ, чем он и занялся.
В это время человек с секирой, но отныне без лица, рухнул с лошади, а лошадь унеслась скачками. Филипп наконец показал меч солнцу и бросился на обладателя полупики. Все это заняло малые мгновения, но их хватило, чтобы жандармы, друг Жерар и шеренга кутилье взяли разгон и сшиблись с разбойниками. Началась потеха, кою французы, а следом и бургундцы испокон веков называют mele ala ancient – свалка по-старинному. Там кони бьются наравне с людьми, пинаясь, кусаясь, наваливая горячих коваными копытами.
Самый сильный и рослый конь всей не очень честной компании принадлежал Вилли Хренодую и как раз успел избавиться от своего седока, или, сказать точнее, «висяка», а значит, выбыл из соревнования. Все прочие здорово уступали статью вышколенным и отменно здоровым дестриэ жандармов. Разбойники начали вылетать из седел, порубленные мечами или вышибленные беспощадным капиролем.
Будь на месте грабителей добрые рыцари, плохо было бы их дело.
Но разбойники – особый сорт.
Увидев, что грабеж скрывается в тумане войны, а на его месте отчетливо проступают три фута отточенной стали под ребра или того хуже – петля, они как-то разом, без команды, очень согласованно бросились драпать. Во все стороны. Будто камень упал в мелкую лужу, расплескав ее брызгами.
Первым дал деру парень с полупикой. Филипп как раз собрался страшно отомстить за бархат бригандины, который тот истыкал, пока бургундец боролся с мерзким хваталой. Дважды он отбивал уколы и дважды почти доезжал до врага. И пожалуйте: удар полутораручного меча-бастарда рухнул в пустоту – только копыта замелькали, заполоскался пегий хвост, да в прорези забрала закачалась в такт галопу изношенная бригандина старше Филиппова батюшки.
Зычный крик Уго поставил в схватке точку после многих запятых, что написали арбалеты, копья и мечи:
– Стоять, сучье вымя! Не преследовать! Стоять!
Десять или, может быть, девять разбойников утекали на мелких лошадках врассыпную. Гоняться за каждым было бы очень глупо, если учесть непонятные дела на пехотном фланге.
Уго, в отличие от Филиппа, затянутый по глаза в глухой армэ, не рассмотрел, что к задранному хвосту ватаги пеших мародеров подбирается какой-то отряд верхами. Или старые глаза стали подводить германского рыцаря из неведомых земель?
Словом, когда он завывал «Стоять, стоять!», никаких мыслей, кроме как ворочать кавалерию на помощь погибающему дизаню, у него не было. Дизань между тем вовсе не погибал, хоть и вышло это чистым чудом.
Никому, кроме себя и Господа Бога, неведомые всадники заранее прикинули ширину улицы, построились плотной колонной и взяли добрый разгон. К развоевавшимся разбойникам он не подъехали – подлетели в бешеном карьере, свалившись, словно черепица на голову. Точнее – под зад.
Даже в плохих доспехах пехота может выступить страшным противником для кавалерии. Был бы в рядах порядок и длинные пики. Если к ним не прилагалась паника при виде несущейся лавины оскаленных пастей в пене, копыт, кирас и копий, пехота могла не только устоять и отбиться, но и нанести поражение рыцарям. Сколько раз это было доказано!
Шотландцы, буйные фламандские горожане, англичане с их луками и спешенными рыцарями и, конечно, несравненные швейцарские козопасы! – все они доказали максиму старика Ксенофонта: «Пехотинцы, стоя твердою ногой на земле, могут вернее поражать врага. У конницы перед нами только одно преимущество: она быстрее убегает». Но для этого нужны всякие разные обстоятельства. Обучение, муштра, дисциплина и яростное желание убивать, забыв о своей жизни.
Со всем этим у разбойников были известные пробелы.
Да и внезапный удар в самый тыл, как бы мог сказать грубый Уго – в грязную дыру, что на жопе, – непростое испытание для лучшей пехоты в мире.
Кавалькада на полном скаку взяла мародеров в копья, а потом – в копыта и мечи.
Филипп и де Ламье не успели подвести жандармов к сражающимся лучникам, как все было кончено. Послышался жуткий треск, ему вторили вопли. Голова колонны таранила грабителей, как соломенную мишень. После первого удара тела полетели в стороны, будто от залпа дробосечным железом из пушек.
Да-да, именно тела.
Живых там не могло остаться.
Голова колонны, что высилась по плечи из массы грабителей, обнажила мечи. И только тогда к месту боя подъехали герцогские жандармы.