– Ты-ы-ы только глянь! Вот это, чтоб меня приподняло и шлепнуло! Эх-х-х!
– Что «вот это» и что «эх»? – спросил озадаченный Филипп, заботившийся только о том, чтобы как можно аккуратнее облегчаться в такт скорой рыси, которую подобрал отряд.
– Да вон же там! А «эх» – это «эх, какая красотка»! Ты посмотри, какая стать, какие у нее груди! Интересно, что она делает одна посреди леса и ну просто совершенно, то есть совсем, ню? Не иначе сбежала из нашей деревеньки в чем мать родила. Надо бы помочь девушке – пропадет! Или мы не рыцари!
Жерар так здорово голосил, что заоборачивались все, кто был рядом.
Было на что посмотреть.
Тонкая талия, плоский живот, ладно очерченный мышцами, крутые бедра, крупные сильные икры и настоящая грива вороной масти, которая, впрочем, не могла скрыть ни круглых плеч, ни совершенной формы грудей, дерзко раздвигавших завесу черных как ночь волос. Лица только было не разглядеть – все-таки не так близко находилась прекрасная незнакомка. Можно даже сказать, далеко. Опять же – непослушные волосы, которые закрывали ее вороновым крылом при каждом движении.
Он медленно шла, поминутно пригибалась, поводила руками по траве и кустам, будто собирала что-то или искала.
Жерар вернул ногу в стремя и вознамерился запустить коня между носом филиппова ездового, который негодующе заложил уши от такого нахальства, и крупом скакуна Гектора. Замысел юноши был ясен – как можно скорее добраться до лесной нимфы и всячески ее спасти.
И только в этот миг до Филиппа дошла вся странность происходящего. Он во все глаза разглядывал незнакомку и никак не мог взять в толк: если она так далеко, почему же он так отчетливо различает все соблазнительные подробности ее великолепного тела? На зрение рыцарь не жаловался, но все же он не орел.
Когда он понял почему…
Де Лален выдохнул страшное проклятье:
– Клянусь течкой богоматери, чтоб меня, сраный господь! – за шиворот устремился целый поток мурашек.
Желудок скрутило ледяной рукой, а сердце пропустило удар.
Девушку было отлично видно, потому что головой она доставала до середины самых высоких деревьев! Ноги ее, как колонны, возвышались над кустарником, и каждая была больше даже рослого немца.
Филипп ухватил друга за плечо.
– Стой, дурак! – прошипел он, пялясь на чудовищное виденье.
– Не смотрите на нее, идиоты! Ни в коем случае не смотрите! Пропадете! А ну, быстро галопом – передать по цепи! Уходим, быстро уходим! – даже не закричал – застонал Уго.
Колонна всадников пустила коней вскачь.
Приказ Уго исполнили все, с великой охотой.
Девушка осталась далеко позади. Она некоторое время смотрела вслед улепетывающим всадникам, а после развернулась и пошла к деревне.
– Что это было? Что, блядь, это было?! – лязгая зубами, вопрошал Филипп, пока кони мчались мимо рощиц и перелесков, норовя оставить за спиной как можно больше першей, а лучше лье.
Ответил ему Петроний, полуобернувшись в седле.
– Это моровая дева. Она появляется там, где слишком много смертей. Или там, где будет слишком много смертей. Правильно сказал Уго – ни в коем случае нельзя ее разглядывать и тем более подъезжать. Давно, очень давно мы не встречались.
– Ты видел это раньше? – воскликнул Жерар, белый, белее мела.
– Нельзя про такое говорить, молодой! – одернул его немец. – Тем более в пути!
– Доктор! Вы же ученый человек, скажите нам, что это и как такое возможно?! – не успокаивался Жерар.
– Я как ученый человек говорю: возможны вещи куда страшнее. А это – всего лишь дурной знак того, что может случиться. Симптом. Как кашель или вулканический метеоризм нашего любезного Петрония. А за каждым симптомом стоит куда более опасная причина.
– К-к-акая причина? – спросил Филипп, которого вдобавок к зубовному трясению пробила икота.
– Хотел бы я знать, молодой человек. Хотел бы я знать…
Моровая дева, чем бы она ни была – монстром, симптомом, самой болезнью, – быстро дошла до деревни. Она невесомо ходила по окровавленной, измученной земле, ласково оглаживая трупы. Наконец она остановилась перед висельным буком на площади. Дева долго всматривалась в мертвецов, а потом одним махом порвала веревку, в которой болтался раубриттер.
Он рухнул в пыль. Дева подцепила ногтем, который был длиннее небольшого меча, петлю на горле, разрезав ее в один миг. Она поцеловала труп в губы. Поднялась и ушла.
Тело вдруг задергалось, выгнулось дугой, захрипело, засучило ногами, зашлось в кашле. А потом Вилли Хренодуй, больше известный как Вилли Смерть Шлюхам, открыл глаза.
Глава 8Антиквар
Кирилл Ровный вел себя неразумно.
Впрочем, за день ему выпало слишком многое – больше, чем положено среднему человеку за половину жизни. Антиквар же был именно средним. Не матерый герой-десантник, не ветеран пятнадцати горячих точек, маскирующийся под тихоню, потому что так удобнее. Кирилл не маскировался, он был тихоней. Теперь же наш тихоня гнал джип через суету дорог к родным Озеркам.
Дом напротив торгового центра «Бада-бум», душ, кресло, возможно, двести коньяку. И девятнадцать пропущенных звонков на мобильном.
«Нанимался я им, что ли, вести себя разумно?! Вот свалились же на мою голову! Художник это чертов, чекисты, м-мать, покойник Петухов со своими документами! Пошли они все!» – ныл про себя Ровный.
И в точности с первым сегментом собственного нытья принялся вести себя очень неразумно, отлистывая сообщения о звонках прямо за рулем. Так делать не стоит, даже если вы очень нервничаете. Особенно если вы очень нервничаете.
В правом ряду что-то вильнуло, раздались гневливые гудки. С японским джипом поравнялся другой японец, посолиднее. Кажется, это был «Ленд Крузер», с борта которого некий господин покрутил пальцем у виска. Ровный тоже применил палец – средний, отпустив на секунду штурвал своего болида, отчего тот рыскнул, разбудив целый оркестр справедливого негодования со стороны коллег по трафику.
«Крузер» не стал обострять, сообразив, верно, что водитель ведет себя как дебил не со зла, а потому что личность его не в порядке, и умчался вдаль. Антиквар тоже кое-что сообразил. А именно: с такими делами можно к вожделенному дому не добраться, окончив дни под КамАЗом или с бетонным столбом на лобовухе.
Посему Ровный перестал отвлекаться от дороги, а в уши были незамедлительно воткнуты наушники беспроводной гарнитуры, которые принялись вовсю общаться со смартфоном. Кирилл начал обзванивать тех, кого прилично было беспокоить в столь неурочное время. Нервы нервами, а бизнес, черт его задери, ждать не будет.
Так, незнакомый номер… Еще один – к дьяволу… Профессор Прокофьев – это человек полезный, но поздновато без договоренности. Ого, Леша Бронштейн! Леша – серьезный партнер, ему бы лучше перезвонить, тем более что тот никогда себя приличиями в смысле не дергать людей после 22:00 не стеснял. Кто там еще? Юное дарование, Мишаня Пивник, ему тоже можно перезвонить, но что этот проныра придумал, вот что интересно!
Итак, антиквар рулил сквозь мельтешню ночных фонарей, совсем бледных на фоне северной летней ночи. За работой он прятался от непонятных и пугающих проблем, как за броней. Непонятки рано или поздно сойдут на нет, а вот работа… Бизнес мог пострадать, чего не хотелось. Этак за всеми тайнами можно клиентов растерять – вот это будет номер!
– Алло, алло! Ровный у аппарата, – прогундосил антиквар, как это было принято между ним и Бронштейном. – Не потревожил вас, Алексей Исаевич?
Трубка закашлялась, зашипела, а потом выплюнула скороговорку большого человека в мире старья:
– Кирилл? Кирилл! Ну ты даешь! Я тебе сегодня весь день названиваю! Ты что, телефон потерял? Нет, не потерял! И вот ты сам, как гений чистой… это самое… о чем я?! Ах да! Помнишь, мы с тобой договаривались насчет того пейзажа Поленова? Ну, который ты в Германии нахватил? Ну, ты помнишь, тот, который в прикольном подрамнике? Помнишь? Так вот, я совсем по другому поводу! Только не надо говорить, что ты сегодня занят! Я тебя целый день пытаюсь выловить!
Человек, в антикварном деле свежий, от убойной логики Бронштейнова вступления мог бы начисто утратить нить. Какую? Да вообще – любую. Но Ровный был куда как опытен и, если выражаться метафорически, – несвеж. В прямом и переносном смысле. Поэтому он привычно отключил слух на двадцать секунд, а потом произнес:
– Леша Исаевич, для вас я всегда!
«Паджеро» уверенно грыз асфальт вокруг Светлановской площади, а Ровный с удивлением отметил начисто вынесенные витрины какого-то оружейного магазина, названия коего он не помнил. Периметр был затянут полицейским кипером, вдоль которого прогуливались два постовых. Антиквару бы удивиться, что такое могло прогреметь на «Светлане», ведь он был не в курсе утренней стрельбы, но соседство гражданина Бронштейна накладывало некие ограничения – он очень много и быстро говорил.
– О! Господин Ровный! Бальзам! Бальзам на душу! Для вас всегда! Насчет Поленова-то я не забыл, ты уж не обижайся! Но вот умеешь ты сказать, а! Всегда! Уж почтил так почтил! Но я не об этом, мне надо до тебя доехать сегодня, перетереть. Ты можешь? Про пейзаж мы позже, или если хочешь сегодня, но дело не в этом, я подъеду? Слушай, про Поленова я помню, ты не обиделся? Надо же, для вас всегда!
– Подъезжай, я дома через полчаса буду, – коротко ответил Ровный, потому что любое более развернутое высказывание было попросту опасно.
– Все! Договорились! Я буду! Я сейчас на своей родительской, на Северном! Это ж мы почти соседи! Так, про Поленова – все точно, ты понял, да? Слушай, а куда ты пропал?
– В ментовке я пропал.
– Ах, ты-ы-ы… из-за Петухова? Ну да что я спрашиваю… Помянем, ведь помянем? Я на такси тогда. Все, ты меня ждешь? Ну да что я спрашиваю. Это непереносимо, такие люди и вот так! Ты же еще консультируешь?
– Консультирую.
– Отлично!..