А через час отряд оставил позади запах лип, ладана и смирны, оставил перепуганное аббатство, и лишь высокий церковный шпиль долго не исчезал за деревьями. Всадников провожали траурный колокольный звон и шум ветра – знак близкого дождя.
К Сен-Клеру подъезжали затемно.
Подъезжали без приключений, что не могло не радовать – приключений всем хватило. Подъезжали в полном безлюдье. Ни одна телега не выехала навстречу, ни один конный не обогнал, ни один крестьянин не вышел на дорогу.
Филипп, бывавший здесь когда-то, постоянно озирался, хотя конные группы были высланы и вперед и на фланги, а сам отряд оделся боевой сталью – на войне как на войне. Отсутствие даже следа человека в весьма населенной и по-деловому суетной местности пугало. Точно так же как ветер был знаком близкого дождя, безлюдье в таких местах – знаком беды.
Дождь зарядил против ожиданий поздно, в вечерних сумерках, когда отряд сделал почти весь путь до Сен-Клера. Лошадей особо не гнали, отнесшись с уважением к тому, что четвероногие товарищи не успели по-настоящему передохнуть. Но двигались лишь с редкими и короткими остановками, где меняли ездовых лошадей и высылали новые четверки всадников в дозор. Поэтому, хоть аббатство покинуть удалось между Секстой и Ноной, добрый десяток лье остался позади, когда монахи только должны были запевать вечернюю[34].
До места оставалось не более трех лье, тучи наконец собрались с силами и закрыли небосвод, превратив подступающий сумрак в темень, часто посеченную струями дождя. Капли поначалу неуверенно и ласково хлопали по доспехам и конским шкурам, а потом разыгрались, вошли во вкус, принявшись выбивать барабанную дробь о натянутое полотно мироздания.
Ветер стих, избавив кавалькаду хотя бы от части неудобства, зато его молчание обещало, что дождь не успокоится еще долго, может, до утра. На то же намекали и разраставшиеся лужи, куда капель входила, как стрела в пудинг – без пузырька и всплеска.
Пришлось останавливаться и облачаться в плащи, обещавшие, что доспехи к концу пути не покроются сплошной ржавчиной. Пажей вскоре ожидали веселые часы со щетками в руках. Если, конечно, выпадет такой случай, в чем Филипп уже не испытывал железной уверенности. Даже друг Жерар, быстро забывавший о невзгодах по юной неугомонности, понуро молчал, не пытался балагурить и сыпать своеобычными дурацкими остротами.
Все-таки происшествия, раскрасившие дорогу, то страшные, то откровенно жуткие, прибили его энтузиазм, как дождик пыль на тракте.
Приуныли и лошади.
Настало время смены дозоров, когда к Филиппу подскакал Уго и потребовал обсудить план действий. Его серый расплескал лужи и глину и остановился, грустно ковыряя копытом грязь, то и дело вздыхая совсем по-человечьи.
– Так, – сказал Уго. – Поехали под деревья, все не так льет.
И указал железной рукавицей в стену леса по правую руку.
Сказано – сделано.
У высокого дуба собралась компания причастных и заинтересованных. Уго обвел всех угрюмым взором и проворчал:
– Что-то больно много у нас начальства на такое небольшое войско!
– Зачем ты нас сюда приволок? – спросил Жерар, отплевываясь от стекавшей по лицу воды.
– Надо понять, куда мы едем и что мы там можем увидеть, – рассудительно высказался шотландец. – Я в этих местах никогда не бывал, мне не без интереса.
– Я бывал. Я, как-никак, сын штатгальтера Эно! – произнес Филипп, тщетно кутая бригандину в плащ – и плащ и покрышка были мокры. – Отец привозил меня сюда в инспекции тысяча четыреста… короче говоря, давно. Но я все равно все помню. Было бы там что помнить.
– Вот и рассказывай, – потребовал де Ламье.
– Нам до города одно лье, может, даже меньше – такая темнота, ничего не рассмотреть. Городок не большой. Но и далеко не маленький, потому что англичане при Генрихе V, кажется, взяли город и срыли крепостные стены. Так что застройка с годами расползлась во все стороны. Сам город – на острове посреди Уазы. Здесь совсем недалеко истоки, так что речка неглубокая, но вполне широкая. На ту сторону ведет паром – моста в обзаведении нет. Остров, кстати, приличных размеров, так что вы не думайте, что ерунда, – он с милю длиной и с две трети мили шириной.
– Почтенный остров, – пробормотал испанец. – Это получается, что не остров посреди реки, а две реки вокруг острова.
– Так и есть. Местные, если я верно помню, называют их северная и южная Уаза, хоть любому ясно, что это одна река. Так вот, по берегам – предместья. Я приезжал лет шестнадцать-семнадцать тому, и это были несколько сел, расположенных бок о бок. Но с тех пор могли расстроиться куда сильнее – времени-то прошло!
– Что на острове? – требовательно спросил шотландец, вытиравший воду с налобника шлема.
– Город, – Филипп пожал бригандинными плечами, не особо заботясь, что жест его никому не виден за покровом доспехов и плаща. – Довольно путаные улочки, дома добротные, каменные, в два – четыре этажа. Где-то в центре – торговая площадь. С одной стороны церковь, с другой – ратуша и дом бургомистра. Крепости, как я говорил, нету, но эти сойдут за цитадель. Стены толстые, окна – бойницы, перед крышами – зубцы, а ратушная башня – настоящий донжон. Что еще сказать? Город не бедный, внутри все в мастерских, кабаках, торговых домах. Есть еще пара-тройка церквей и еще одна площадь – маленькая, они ее называют Портовой, так как там причаливает паром. Порт, конечно, одно название, но раньше там стояла башня, или больверк. Вот примерно на его фундаменте все и организовали.
– Почему порт один? Стороны у острова две ведь, – спросил Жерар.
– Ума большого! – пискнул Петроний. – Кто же будет делать две порта, когда можно соорудить один? Поди, в конце острова по течению общую пристань и построили.
– Точно так, – Филипп кивнул шлемом под капюшоном. – Вниз по течению берега сходятся вроде как на треугольник – там порт.
– Река широкая? – поинтересовался Синклер.
– Бес его упомнит, лет-то мне было хорошо если восемь. Туазов сто. А может, сто двадцать. Но я предупреждаю, у берега – по колено, а дальше – три раза с головой. И немного, а в доспехах только булькнуть успеешь.
– Поди, не успеешь, – итальянец опять разразился противным тонким смехом.
– Все ясно, – Уго притопнул ногой. – Сейчас высылаем дозор. Дозор хорошенько рассматривает, что там в пригороде. Есть ли люди, как настроены, нет ли военных. С нашей ли стороны паром. Словом – диспозицию, чтобы не тыкаться, как слепые котята. Уж простите, сир Джон, не то чтобы я вам не доверял, но после всех глупостей, что мы наделали по дороге, мне как-то не по себе. Не улыбается схватить арбалетный болт в темноте.
Шотландец фыркнул, испустив целый клуб пара и разлетающихся брызг не хуже коня.
– Так и мне не улыбается! Даже если вдруг такое случилось, в городе ребята короля, кто будет в такой темноте разбираться, друзья мы или враги! Береженого, а-а-а, сами знаете. Я за тщательную разведку.
– Вот и ладно, – Уго вновь обвел собрание угрюмым взором. – Филипп, командуй.
И Филипп скомандовал.
В пригороде было тихо и спокойно.
В дозор отрядили сразу восемь парней Анри Анока – легковооруженных и опытных. Они вернулись через час и божились, что в предместьях тишина.
– Понятно, вашество, мы в каждый дом не залезли, но это обычный мирный городок. Бюргеры спят, кое-где горят окна, никаких солдат. Паром на нашей стороне, паромщик в домике у плота – там свет. Навроде все в полном порядке.
– Навро-о-оде! – передразнил лучника Анок, принимавший доклад на правах непосредственного начальства. – А вот мы заедем на улицу, а по нам как сыпанут с окон из арбалетов!
– Не-е-е! Поди, не сыпанут! Нету сыпальщиков.
– Уверен?
– Уверен.
– Почему?
– Чуйка у меня, не первый раз.
– Чу-у-уйка у него! Хорошо, что не чумка!
– Анри, если мы не доверяем своему дозору, тогда кому вообще доверять? – сказал Филипп, слушавший доклад из-за спины дизанье. – У нас дело в городе, придется ехать, делать нечего.
Делать и правда было нечего – пришлось ехать.
Пригород встретил отряд, наверное, сотней домов, которые вовсе не напоминали пару разросшихся сел в Филипповом детстве. Каменные и фахверковые здания, где в один этаж, а где в два, какие-то капитальные не то сараи, не то склады на задах. Все заштрихованное неугомонным дождем, а оттого по непогоде и позднему времени малолюдное.
Лишь кое-где горели окна, нет-нет да высовывалась любопытная голова, или нахохленный мокрый бюргер перебегал дорогу, не проявляя никаких признаков враждебности. Нормальный ночной городок, где добрые граждане отдыхают в ожидании трудового дня.
Отряд втянулся в центральную улицу, которая выстроилась в продолжении тракта, явно оставаясь наследием прошлых сельских времен.
– Жрать охота, – пожаловался Жерар, как обычно, ехавший в одной шеренге с Филиппом.
– Эка ты некуртуазно заговорил, – пробурчал в ответ де Лален. – Раньше от тебя таких оборотов и не услышать было.
– Раньше я мог сказать: «Не изволите ли, друг Филипп, посетить Петрония!» А ты говорил: «Со всем удовольствием, друг Жерар!» Поэтому лингва моя оставалась изысканна и изящна. Теперь кое-что поменялось. Например, к Петронию нам не закатиться, хотя он сам, вот неожиданность, едет с нами, но отчего-то не спешит предложить каплуна, пряного вина и нескучных девок. Или нескучного вина и пряных девок?
– Тебя, друг Жерар, никто силком не тащил.
– Дружба меня повлекла. Не мог же я бросить тебя одного в такой угрюмой компании? Мне она не сказать чтобы сильно нравилась, но…
– А мне не нравится другое.
– Что?
– То, что мы уже проехали почти весь пригород ночью и до сих пор не встретили стражи.
– Бог мой, да потому что у стражи, в отличие от нас, налаженный быт! Сидят себе в караулке, кто дремлет, кто трахает вино или пьет девку, или как там это принято, я успел позабыть!