– Все тебе шуточки. А у меня сердце неспокойно.
– И у меня неспокойно. Мне в сердце стучит пустой желудок и предчувствие скорой простуды по таким-то погодам!
– Тьфу, – сплюнул де Лален, а его гнедой согласно затряс гривой, стряхивая постылый дождь. – Вот видишь, даже Гнедок согласен.
И потрепал сказанного Гнедка по шее, ведь и коню требуется ласка.
– Смотри, наши останавливаются, и свет впереди. Наверняка паром!
– Эх, поеду договариваться. У паромщика ведь тоже налаженный быт!
Быт паромщик налаживал в небольшом домике на забитом толстыми досками причале. Причал внушал уважение массивными перилами, краном со ступальным колесом, изрядной тушей плота, привязанной у сходен, и вообще – основательностью.
Вдаль, в сырую черную мглу убегали просмоленные канаты, пропадавшие в пелене дождя там, где во тьме лишь читались контуры города.
Де Ламье и Филипп спешились на площади перед причалом, кинув поводья на руки пажей. Сапоги простучали по доскам, шпоры прозвенели им в унисон. Вскоре фигуры в плащах и доспехах стояли у двери под скатами островерхой крыши, которые выдавались далеко за торцевую стену, образуя навес.
– Чертов лодочник, неужто он не слышит, что здесь целый табун лошадей! – проворчал Уго и взялся за дверной молоток. – Открывай! Просыпайся, коли спишь, и открывай или просто открывай!
– Мы люди Его Светлости герцога Бургундского и не сделаем вам ничего дурного! Мы здесь по личному приказу самого Филиппа Валуа! – подпел рыцарь, разбавив слишком густую недоброжелательность дядьки.
За дверью послышалась возня, заскрежетал засов, и створка пошла наружу, вынудив друзей отступить назад – в дождь. Когда дверь открылась полностью, за ней в проеме показался мужик, когда-то высокий и статный, а теперь сутулый – одно плечо выше другого. Когда он вышел на улицу, оказалось, что он еще и сильно хромает, припадая на левую ногу.
В руках у него был масляный фонарь, бросавший свет через слюдяное окошко. Облачение состояло из бесформенной кожаной робы, глубокого кожаного колпака и столь же бесформенных сапог. У них терлось существо, которое можно было назвать собакой лишь из огромного уважения ко всему собачьему племени. Мелкая всклокоченная тварь с облезлым хвостом и глазами, что высверкивали в свете фонаря красными и зелеными искрами.
От паромщика воняло прогорклым маслом и рыбой. От собаки – только рыбой.
Мужчина подвигал фонарем, силясь разглядеть ночных гостей, почесал седую щетину и хрипло спросил:
– Чаво надо?
– А ты догадайся, чаво! – начал было Уго, но Филипп, желавший как можно скорее и без ненужной ругани закончить путь, оказавшийся столь тяжким, его перебил.
– Уважаемый паромщик, я Филипп де Лален, поверенный Его Светлости Герцога с его личной грамотой. Я и мой отряд прибыли с герцогской инспекцией. Нам необходимо немедленно попасть в город для исполнения распоряжений по Высочайшему аудиту.
– Эта… – паромщик снова почухал щетину. – Так вам на ту сторону, што ле?
Филипп воспретительно положил руку на плечо немца, который собирался сказать что-то резкое и неприятное в ответ на «што ле».
– Точно так, уважаемый господин паромщик, нам надо на ту сторону и сей же час.
Ответом было продолжительное молчание, нарушаемое лишь скрежетом ногтей по щетине, повизгиванием разноглазого кабыздоха да дождевым перестуком. Тут даже бургундец, настроенный миролюбиво, начал терять терпение.
– А пошто? – спросил наконец паромщик.
– Что значит «пошто»? – де Лален опешил и вовсе забыл, что только что собирался наговорить тугоумному лодочнику гадостей не хуже своего воспитателя.
– Пошто – значит зачем, – понятно пояснили из-под колпака.
– Затем, что у нас приказ герцога, и нам надо попасть на остров. Да побыстрее.
– Побыстрее… – мужик опять задумался и наконец родил. – Да не надо вам, слышь, никуда. Домой вам надо. В дому сидеть.
– Я его сейчас ушибу, – тихо и спокойно постановил Уго, собирая мокрые латные рукавицы в кулаки.
– Ты не понял, нам надо на ту сторону, и мы попадем на ту сторону, с тобой или без тебя, – выпалил рыцарь, уже окончательно утомившийся.
– Эвона… да вас там цельная армия! – просипел паромщик. – Да лошадя с вами! Ишь ты-ы-ы… ну, коли надо, так надо. Беру с кажного по две монеты. За лошадя плотить не надобно.
Филипп быстро прикинул в уме сумму и, пока Уго не начал угрожать мужичку расправой, а то и приводить ее в исполнение, выпалил:
– Нас сорок один человек, два раза по полденье с носа, итого сорок один денье или три с половиной су. Давай так, чтобы не считаться, я даю тебе четыре су, и ты быстро перевозишь всю компанию, идет?
– Не-е-е, мне лишнего не надо. Давайте ровнехонько. А про быстро – так паром ходить так, как ходить, не быстрее и не медленнее.
– Так, спокойно! Уго, давай сюда моего пажа с вьючным конем – там монета в переметной суме, я отсчитаю этому бухгалтеру-на-переправе все до полушки. Ступай, ничего не хочу слышать!
Наконец сделка состоялась, первая партия бойцов во главе с Филиппом заняла место на пароме, а лодочник принялся накручивать лебедку, выбирая свободный ход каната. Плот, большой, на тридцать человек настил поверх двух понтонов, тронулся. Сен-Клер был все ближе с каждым поворотом рукояти.
Бургундец стоял впереди рядом с пыхтящим паромщиком, а дождь сек его шлем. Рыцарь всматривался в темный, словно обкусанный силуэт города и гадал, что ждет его впереди. Паромщик, не прекращавший ворочать рычаг, вдруг сказал тихим и совершенно чистым голосом, без следа давешних хрипов и сипов:
– Вот что, молодой господин, обратно поездка выйдет куда дороже.
– Почему? – спросил рыцарь.
– Потому что на берегу у вас был выбор: ехать или нет. Но теперь выбора не будет. Так что обратно выйдет куда дороже.
– Деньги не имеют значения, – ответил Филипп.
– Деньги не имеют значения, – согласился паромщик.
Город приближался.
Глава 11Тень и Антиквар
Антиквар покидал дом.
Еще он покидал город. И страну.
Вовсе неожиданно для себя, партнеров, коллег, знакомых, но в основном – для себя. Коллег никто в известность не ставил и не собирался. Но доведись им узнать – удивились бы.
Странное это было мероприятие.
Не быстрокрылый самолет уносил антиквара, не поезд, укрывший его в комфортабельном СВ под перестук колес, а старенький «Паджеро» зеленой масти, доставшийся Кириллу в обмен на пару дуэльных пистолетов. Но это странность субъективная, кому-то могущая показаться вовсе обыденной. Подумаешь, поехал человек за границу на личном авто! Питерцы обыденно катаются через кордон в объятья прозрачных озер Суоми-красавицы.
Просто антиквар годам к тридцати пяти прочно прикипел к радостям буржуазного комфорта. Машиной он вообще очень давно не пользовался, а уж целей на дальней дистанции гарантированно достигал на чем-то, где можно получить теплый плед, ланч-бокс, а заодно ампулу с коньяком. Это субъективная часть.
Объективность сидела на соседних сиденьях и покоилась в багажнике.
За штурвалом болида находился майор ФСБ Бецкий, едва не упиравшийся в потолок макушкой. Над пассажирским подголовником виднелась седая голова художника Понтекорво. Голова то и дело подскакивала, когда колеса приглаживали очередную порцию асфальтовых морщин. Позади майора расположился его коллега – капитан Быхов, маленький и цепкий, как ягдтерьер. Ну а в затылок старому испанцу (а может, итальянцу) дышал антиквар.
Дышал еле-еле, будучи после хреновых приключений истекших дней очень не в себе. Впрочем, не только из-за них.
Чекисты и художник вытащили из хранилища ФСБ бургундский архив – книгу героического генерала Богуслава, которую он вывез в 1945 году из Германии, стронув через много лет настоящую лавину. Вытащили, надо отметить, практически на свой страх и риск – без единой железобетонной бумажки, которая положена для документооборота госбезопасности.
Чекисты не оформили заграничной командировки, и еще большой вопрос, имели ли они законное право пересекать границу. Зато, без вопросов, этого права не имел седовласый художник. Он не только заграничного паспорта не имел, но и обычного гражданского, используя в качестве такового краснокожую книжечку эпохи социализма.
Мало этого?
Извольте.
Пиджаки инквизиторов скрывали пистолеты, причем незарегистрированные. Кто же станет переходить на нелегальное со служебным стволом? В багажнике лежали дробовики, тоже незарегистрированные. А еще там были два орудия убийства – древний меч и гусарская сабля IX года Республики. А ведь еще имелся труп, оставшийся в безымянном лесу Ленинградской области.
На что рассчитывали спутники, приближаясь к границе с таким-то грузом?
А ведь выбора у них не было.
Его не было давно, с тех пор, как будущий генерал Богуслав прихватил часть бургундских бумаг у беглого сотрудника отдела R Алариха Швальма. В тот день еще нерожденный Богуславов внук оказался обречен на страшную судьбу и страшную смерть. И еще не один десяток человек, большинство из которых даже в планах не числились, получили смертный приговор. Их деды в дни весны 1945-го радовались победе, слушая грохот салютов, а к границе приближалась бомба из далекого кватроченто.
Но череда событий, чья характеристика колебалась в створе от мрачных до кошмарных, крылась во тьме времен. Чтобы неизбежность встала во весь рост перед нашими современниками, надо было сорвать вековой покров. И покров пал, рассеченный взмахами клинка.
Кирилл Ровный по роду занятий очень много времени проводил в кресле перед компьютером. Поэтому кресло у него было хорошее. Прочный каркас, добротная кожа, анатомическая спинка. Все это прилично весило во исполнение завета Бориса Бритвы: тяжесть – это надежность. Собственно, поэтому антиквар остался жив.
Легкокавалерийская сабля IX года Республики развалила анатомическую спинку вместе с ее добротной кожей едва не до половины. Что случилось бы с Кириллом, попадись он под удар, гадать не надо – ни одна больница не залепит такой дыры. Во всяком случае, четыреста первый Chairman поддался неожиданно легко.