Клинок, чавкнув, преодолел обивку подголовника, с еле слышным звоном лопнул алюминиевый каркас, фанерная основа развалилась так, будто была бумажной. Элегантный Мишаня Пивник завершил движение, вытягивая оружие на себя, как заправский гусар.
Антиквара невпопад посетила словно бы чужая мысль: «Это ж зачем так лезвие наточили?! Две трети клинков той эпохи вообще без следов точильного камня!»
А потом он движение ночного гостя продолжил, запустив в него тридцатикилограммовое кресло. Совсем не изящно, вовсе не как заправский гусар, ведь никто не слышал, чтобы наполеоновских кавалеристов учили швыряться мебелью. Впрочем, прием вышел действительный.
Изуродованная спинка долбанула Мишу в грудь. Если принять во внимание центнер живого веса, который от всей души вложил в бросок антиквар, эффект должен был получиться что надо. И он получился.
Пивник, совсем не могучего сложения мужчина, засеменил назад, едва не упав. Ровный подметил, что выражение, буквально застывшее на бледном лице коллеги, не изменилось, как не поменялись и пустые глаза. Кресло грохнулось на паркет. Миша замер в противоположной стороне комнаты, не выпуская сабли. Кирилл же зашелся почти истеричным криком:
– …Ты охерел, Мишаня?! Что это вообще за ебань?! Совсем мудак, мать твою?!
– Х-х-х… – ответил гость, выпустив сквозь зубы громкое змеиное шипение.
Он шагнул вперед, пнул в сторону погибшее кресло и снова поднял саблю. Это было слишком. Чересчур для исстрадавшегося за день Ровного. Его пугали, за ним гонялись по наркоманской квартире, едва не сожрали заживо, вынудили на час запереться в туалете, снимали показания, допрашивали, снова пугали. Он почти не ел и совсем не спал. Взор его застлала ярость, а рука нашла на столе горло коньячной бутылки, которую антиквар припас, чтобы угоститься перед свиданием с Морфеем.
– Пиздец тебе, пидорасина! – и вслед креслу полетел штоф «Мартеля».
Гулкий удар.
Донце краем пришлось меж глаз Пивника, вбив в кожу дужку очков. Без малого семьсот грамм купажа XO, заключенные в толстостенное стекло, оказались отличным снарядом. Гость замер на миг, а потом без звука упал на спину, облившись кровью. Сабля прозвенела о паркет. Звякнула рядом бутыль, по непонятной причине не разбившаяся ни о лоб, ни об половицы.
«Уронили Мишку на пол, а коньяк-то не пролился», – подумал Ровный, хотя думать должен был о диаметрально иных вещах.
Например, не убился ли Пивник? Точнее, не убил ли он гражданина Пивника Михаила Викторовича 1986 года рождения. И если убил, как отмазываться от «мусарни», которая обязательно задаст много вопросов, учитывая три трупа, уже образовавшиеся в его присутствии. А если не убил, то размышлять следовало о скорой и опять же, что «лепить» полиции, когда его возьмут за нежные места.
Но эти здравые мысли не посетили голову антиквара. Как говорилось выше, был он сегодня изрядно неадекватен. В объятиях фрустрации. Натурально фраппирован. Практически в шоке. На грани истерики.
И неудивительно.
Этому «неудивительно» Кирилл Ровный был обязан жизнью. Ибо, сохрани он способность к трезвому рассуждению, не исключено, что все последовавшее лишило бы его для начала рассудка, а потом и биологического существования. Пока же наш знакомец не мог думать вообще – лишь какие-то обрывки мысли метались в его мозгу, рикошетя о стенки черепа. В результате руководили им инстинкты, воспитанные в нас миллионами лет эволюции, а значит, очень цепкие.
Итак, Кирилл тяжко отдувался у собственного стола. Монитор горел успокаивающей повседневностью, Яндекс сообщал погоду, курс валют и другие малозначительные новости. Вентилятор, включенный по случаю жары еще час назад, исправно гонял воздух из-за журнального столика у окна. О левую стенку черепа ударился кусок мысли: «Не включить ли Фрэнка Синатру?» От правой отскочило нечто вроде «а-не-выпить-ли-сперва».
А простертое у кровати тело вдруг шевельнулось, заставив Ровного подскочить. Так это напомнило утреннее приключение в квартире наркомана Димы и его нежданную живучесть, что прыжок на месте вышел сам по себе. Пивникова рука заскребла ногтями о половицы. Кисть по-паучьи, перебирая пальцами, доползла, дотянулась до сабельного эфеса и ухватилась за рукоять. Ноги младшего коллеги в антикварной коммерции при этом сучили по полу, сгибались, разгибались все сильнее, будто норовя подлезть под недвижимое до поры туловище.
Мишаня встал.
Словно невидимый кукловод, устав от упражнений в партере, вздернул марионетку за ниточки.
Лицо Пивника было залито кровью, а модные очки все еще сидели на носу, перекосив стекла наискось, совершенно мимо законного места напротив глаз. Глаза, мертвые, как два прицела, впились в Ровного.
Тот шагнул назад и посмотрел на стол, ибо смотреть было больше некуда. Метательные снаряды закончились, даже монитор был прикручен к системному блоку – не оторвешь. Кроме того, антиквар, а точнее спокойный автомат выживания, воцарившийся внутри, не питал иллюзий: никакие бытовые предметы из имеющихся Мишу Пивника в его новом качестве не остановят.
Ночной гость в залитой кровью рубашке, со всклокоченными волосами, которые запекшаяся юшка превратила в торчащую во все стороны жуткую корону, пошел к Ровному, а сабля сверкнула в свете диодов.
Отступать антиквару было некуда. С левого бока – стол, за спиной – стена, прикрытая занавеской. Под несерьезным тюлем что-то проступало. Что-то в углу, между столешницей и стеной. Ладонь легла на это нечто, и слепые пальцы сообщили зрячему хозяину: это валлонская шпага, идиот! Та самая, которую оставил Бронштейн четверть часа тому!
Занавеска отлетела в сторону, прошелестела сталь, а потолочный светильник заиграл лучами света на двух клинках – старом и древнем.
В уютном холостяцком гнезде намечалась крайне архаичная средневековая поножовщина.
Будь Ровный вполне в себе, сейчас бы изводил последние мгновения на придумку бесполезного плана, соображая, что вообще делают со шпагой, а точнее переделанным мечом. Теперь же, не будучи в здравом рассудке, антиквар, всю сознательную жизнь проваландавшийся среди холодного оружия, так и не научившись им пользоваться, сжал в правой руке клинок, а в левой, как дубинку, отвратительные новодельные ножны из толстенных деревяшек.
Он шагнул вперед, чтобы не упираться в стену.
Пивник двинулся навстречу, зашипел и с чудовищной скоростью рубанул Ровного сверху, превратив саблю в сияющий свистящий полукруг. Кирилл отмахнулся, как умел, а умел он никак. Меч, словно мухобойка, стукнулся плоскостью в плоскость вражеского оружия и сбил его смертоносный полет. Сабля безымянного наполеоновского гусара повиновалась инерции и посекла вместо черепа паркет.
Антиквар отмахнул еще раз – в обратную сторону, и его клинок пробороздил на Мишином лице багровую борозду – от левой щеки до правой скулы. Ночной гость, казалось, никак на новую «дыру» не отреагировал. Напротив, продолжив движение, попытался, будто хоккеист какой, бортануть бывшего приятеля плечом.
Ровный, имея преимущество в добрых двадцать килограммов, поприветствовал Пивника с левой, заставив пробежать мимо и удариться в подоконник. Сам антиквар скакнул вбок и выбежал в центр комнаты.
Мишаня развернулся и дважды рубанул саблей пред собой, никуда, впрочем, не попав. А потом он с места метнулся на антиквара, как живая торпеда. А сабля пошла вслед за его прыжком, рассекая контур мишени снизу вверх – страшным косым ударом, который неминуемо вывалил бы Кирилловы кишки.
Вывалил бы.
Кривой клинок встретился с ножнами. Лезвие смяло стальную оковку, но на этом его убийственный разгон иссяк. Миша же, не в силах остановить себя в полете, встретился с острием меча. Древняя сталь, возможно, помнившая излет раннего Средневековья, с хлюпаньем пронзила солнечное сплетенье и провалилась дальше – под ребра, по самую гарду.
Меч, весь в парящей крови и ошметках внутренностей, выбрался наружу между лопаток изящного господина Пивника. По пути он испортил нервный узел в «солнышке», пропорол диафрагму и пробил сердце.
Мишаня повел себя так, как пылесос после выключения реле. Вздрогнул, закатил зрачки и скользнул вниз, буквально свалившись с пронзившей его железяки. Антиквар наконец позволил себе вдохнуть полной грудью. Схватка не продлилась и десяти секунд, но ему помстилось, что не дышал он уже с полчаса.
Итак, на полу лежал окончательный труп. У кровати валялись кресло и бутылка коньяка. По паркету растекалась лужа крови размером с Ладожское озеро. Монитор по прежнему транслировал из Всемирной сети погоду и курсы валют, а трудяга вентилятор за журнальным столиком жужжал, ворочая исполнительной головой, разгоняя жирный, воняющий смертью воздух. Кто-то наверху, удачно посетив туалет, известил об этом соседей шумом смываемой воды, промчавшейся, как экспресс, по фановым трубам.
Кирилл на негнущихся ногах, все еще сжимая спасший его меч, протопал к выжившему «Мартелю». Откинул ножны, брякнувшиеся на пол, сграбастал коньяк, зубами выдрал пробку и расправился залпом, наверное, с двумя сотнями граммов благородной янтарной жидкости.
Не полегчало.
Ровный прицелился отхлебнуть еще, как вдруг квартирную почти-тишину разрушил дверной звонок. Он неостановимо чирикал, пока антиквар все так же, совершенно бессмысленно, не проследовал в прихожую и не открыл дверь, даже не удосужившись поинтересоваться, кого Бог принес в ночную пору.
А стоило бы.
Ибо, как показала практика, не всех гостей сегодня следовало пускать за порог.
С лестничной площадки раздался удивленный присвист и голос майора Бецкого.
– Охренеть. Гражданин Ровный, вы не ранены?
Дорога через ночной город выпала инквизиторам и художнику не то чтобы скучная.
Господин (или гражданин – поди разбери) Понтекорво молчал, нервически сжимая трость. Сидел, старый леший, на заднем кресле и молчал. А ведь из-за него майор и капитан оставили и важнейшие отчеты, и даже призрачную надежду на полноценное питание и сон.