– Ты, н-на, покойник, н-на! – растопыренные пальцы при каждом «н-на» пресильно толкнули незнакомца в плечи. – Ты мне чуть тачку не угробил, чепушило опущенное! Я щас тебя буду…
Неизвестно, что разгневанный автолюбитель собирался посулить, ибо кисть высокого человека метнулась между поднятых рук любителя гангста-рэпа, ухватив за цепь прямо под горлом. Резкий поворот сжал золотые звенья вокруг шеи, сбив крик на хрип.
– Заткнись. В машину, – рука, скрытая черной тканью, казалось, имеет мощь гидравлического пресса, потому что спортивный паренек весом хорошо за восемьдесят кило влетел по ее воле в салон, как пушинка.
Человек одним движением запрыгнул на капот, прошелся по его красной лакированной поверхности и щелкнул каблуками об асфальт с другой стороны. Хлопнула пассажирская дверь. В бой кинулся верный друг водителя.
– Еба… – матерщина не успела слететь с его уст.
Верзила в черном вбил указательный и средний пальцы в его ноздри и поволок к ограждению, через которое и перекинул, напутствовав:
– Тебе сегодня везет.
После он занял пассажирское место, закрыл дверь и повернулся к двум молодым людям в задней части салона. Они яростно матерились и уже совсем были готовы перейти к насилию, но то, что они увидели под полями шляпы, заставило их в долю мгновения сбиться на совсем иной лад. Глаза человека в черном были настолько неправильными, что ни один из них не сумел бы описать, что именно их так напугало.
Но они испугались.
Год спустя один пассажир, откликавшийся на имя Майк, которое он гордо называл «позывным», приземлится в больнице имени Кащенко, потому что весь год не мог нормально спать. Стоило смежить веки, как во тьме открывались те самые нечеловеческие глаза.
Второй имел куда более крепкие нервы. Но через десять лет, будучи тридцатипятилетним отцом семейства, он смотрел передачу о насекомых со своим сыном. Внезапно он подскочил на диване и принялся, задыхаясь, надсадно орать:
– Это его! Это его! Тот чувак в шляпе! Это он!
Скорая увезла его в больницу с инфарктом, а родные так никогда и не узнали, о чем кричал отец. Ни кто «он», ни что «его». Пока доктор колдовал над хрипевшим на диване мужчиной, всю сорокадвухдюймовую телевизионную диагональ занимали замершие по велению кнопки «пауза» безжалостные глаза паука каракурта.
Но это дело далекого будущего. В ту ночь человек в черном повернулся и спросил:
– Желаете прокатиться? – ответом стал двойной стук дверей и топот удаляющихся шагов. – Заводи и поехали.
– Ку-у-уда? – заикаясь, спросил хозяин авто.
– Не тревожься, я знаю дорогу, – ответил высокий человек.
Три сотни лошадей, укрытых под капотом «Альфа-Ромео», несли черного человека по стремительно пустеющим улицам к одному парку на северо-западе. Над рулевым колесом виднелось лицо, все меньше и меньше отражавшее тревогу и какие-либо вообще эмоции. Когда итальянские колеса накручивали километры проспекта Обуховской обороны, парень, любивший нарушать правила и драться в клубах, перестал существовать.
В эти минуты все люди, переставшие существовать, замерли. Они в момент перестали брести, волочить ноги, шагать или догонять перепуганных горожан, коим не повезло очутиться на их дороге. Им более не было дела до жизней, которые должны были перестать существовать, проглоченные мерцающей неопределенностью. Они словно вслушивались в ночь.
И ночь приказала.
И они повиновались, разом направив все ускоряющиеся шаги к единому невидимому центру.
– Ты, в натуре, офонарел, дед! – прошипел капитан Быхов, указывая на распростертое у ног Понтекорво тело. – Если ты думаешь, что это тебе сойдет с рук и мы будем…
– Завали, Слава!!! – рявкнул Бецкий, подскакивая к сумке с оружием.
Взвизгнула молния, а пиджак инквизитора полетел наземь.
– Ты тоже?! Что вы оба вообще?! Какого?..
– Хватай оружие, капитан! Это приказ! Быстро! Пошевеливайся, Слава! – Владислав Аркадьевич Бецкий выдергивал из недр баула смертоносное железо.
– Мне кажется, что… – сказал так еще и не разобравшийся Быхов, но напарник его перебил.
– Мне кажется, что мы здорово попали! – майор вонзил в кобуру под мышкой пистолет, накинул пиджак и взялся за ремень дробовика.
– Стрелять надо в голову и в сердце. Неплохо перебить хребет. Пока оно может двигаться, оно смертельно опасно, – сказал художник, выходя на дорожку. – Цельтесь точнее.
– Да в кого?! – Быхов все еще не догонял ситуацию, но, так как ситуация неумолимо догоняла его, капитан бросился к сумке, скинул пиджак и захлестнул на себе сбрую.
– В них, – просто ответил Понтекорво и поднял шпагу, поворачиваясь к выходу на проспект.
Через калитку бежали двое.
Мужчина лет пятидесяти в спортивных штанах, босой и обнаженный сверху. Стопы его были искровянены об асфальт, а лицо перекошено ударом обо что-то твердое, будто его вдумчиво приложили о камень. Впрочем, весьма болезненные в любом другом случае раны его ни сколько не тревожили. Женщина, а точнее девушка, встретила финал своей жизни на пробежке, о чем говорили стильная спортивная одежда, кроссовки и волосы, убранные в хвост. Теперь ее заливала кровь из разорванной сонной артерии, а в руках покачивался подобранный где-то арматурный прут.
Старик заступил им дорогу.
Шпага с нежданной силой отбила в сторону железяку, которой спортсменка собралась приголубить художника по черепу, а потом клинок дважды вонзился: в глаз и в грудь – глубоко, заставив мертвую девушку выронить оружие и остановиться. Заняла схватка не более секунды, но этого хватило, чтобы мужчина забежал со стороны и попытался схватить деда.
Тот жестко встретил атаку ударом стального навершия в висок, а потом, шагнув назад, размашистым ударом перечеркнул шею существа, видимо, разрубив хребет.
Лес позади, казалось, колыхнулся.
Из-за деревьев к пруду выскакивали странные и страшные фигуры. Часть несла на себе ужасающие раны, большинство явно летальные. Другие выглядели совершенно нетронутыми. Но глаза их были одинаково мертвы и одинаково обещали убивать. Одетые в костюмы и толстовки, платья и футболки, окровавленные, грязные или вовсе незапачканные существа, ибо язык более не поворачивался назвать их людьми, неслись вдоль берега, издавая общий заунывный стон. Их было много, может быть, два десятка.
– Мертвый полицейский вряд ли сегодня кого-то удивит, – сказал Бецкий, поднял дробовик и выстрелил.
Картечный сноп, разогнанный страшной мощью патрона «магнум», лишил ближайшее тело верхушки черепа. Солидный господин в костюме и при галстуке, тащивший в каждой руке по обломку кирпича, упал. Но выбитый прочь мозг не лишил монстра жизни или того подобия жизни, которая заставляла его двигаться. Оно заворочалось, встало на четвереньки и поползло, тряся остатками головы.
– Слава, блядь, включайся! – заорал Бецкий и снова выстрелил.
Капитан Быхов, белее белой ночи, все же справился с собой и даже закинул через плечо заметно полегчавшую сумку, благо длина ручек позволяла. Второй «Бенелли» загрохотал, раз за разом плюясь огнем и свинцом.
Чекист стрелял отлично, не давая промахов. И это вселяло иллюзию надежды. Арифметика же надежд не оставляла. Чтобы качественно затормозить одного монстра, требовалось минимум два точных попадания. А значит, емкости магазинов в дробовиках на всех не хватит. Что перезарядиться не дадут, сомнений не было. Зато были сомнения в эффективности пистолетов против такой волны атакующих.
– Уходим, майор! Или нас просто порвут! К машине!
Однако выполнить здравую рекомендацию было совсем непросто.
Через калитку, через кованые пики забора лезли все новые фигуры, отрезая путь к бегству. Шпага, направляемая художником, уложила еще двоих, но существ было слишком много.
– Все разом, Быхов! На проход! Дед, прикрывай!!! – Бецкий отстранил художника и скорым шагом пошел через кусты, непрерывно паля.
Инквизиторы следовали уступом – впереди майор, позади капитан. Полуавтоматические дробовики позволяли вести почти постоянный огонь. Вот только в магазине Бецкого оставалось два выстрела, а у Быхова – три. Тем не менее восемнадцать с половиной миллиметров в упор – это аргумент. Картечь буквально сносила существа с ног и, даже не убив, так серьезно калечила, что непосредственной угрозы подранки не представляли.
Наконец, ружье Бецкого повисло на тактическом ремне, а руки его процвели пистолетным огнем. Последний раз долбануло «Бенелли» капитана, разнеся голову интеллигентного вида тетеньке в деловом костюме с огромным ножом для мяса в кулаке. Быхов тоже дернул из кобуры «Глок» и приготовился стрелять, краем глаза подметив, что художник идет сзади, как привязанный. Выверенные удары шпаги приканчивали недостреленных. Последней слегла безголовая дама, которой отсутствие верхней части черепа не мешало, пошатываясь, слепо тыкать ножом во все стороны.
Клинок старика взлетел косой молнией снизу и рассек сухожилия на ее правой руке, после чего нож вывалился из бессильных пальцев. Укол в сердце, второй – в центр живота на всю глубину, где острие, видимо, рассекло позвоночник. Нелепая фигура рухнула на асфальт.
Да-да, на асфальт – они вырвались из парка.
И если не тормозить… пожалуй, что и спаслись. До машины две дюжины шагов. Проспект вновь пуст, если не считать кучи искореженных тел, часть коих все еще силилась встать.
Существа, выбежавшие из парка, которых не скосили выстрелы и шпага, слишком отстали.
Поняв диспозицию, вся троица перешла на спринтерский бег, даже художник, чьи седины не предполагали подобную прыть. На заднее сиденье полетела сумка с патронами, а за ней в салон нырнул Понтекорво. Быхов метнулся к передней двери и буквально зашвырнул себя внутрь авто. Длинноногий Бецкий перекатился через капот, грохотнув дробовиком о железо, рванул водительскую дверцу на себя и… замер, наставив пистолет куда-то вперед.
Капитан поднял глаза и разглядел человека, буквально соткавшегося из ночных сумерек всего в полусотне шагов от машины. Сперва капитану помстилось, что он весь черный, но потом через адреналиновую пелену пришло осознание, что это всего лишь черный костюм и черная шляпа. И не соткался он, а перелез через забор со стороны парка. Личность его, оснащенная головой, полным комплектом рук и ног, дышала опасностью. Рядом с ним даже бухгалтерша, бредущая по улице без головы, представлялась не более чем жалкой попыткой косплея на тему живых мертвецов.