Узкий пояс, тоже, надо отметить, коричневый, более всего напоминал вервие, которым прилично перехватывать одежду опять-таки лицам монашествующим. Впечатление дополнял такой же скромный капюшон, не замотанный на голове тюрбаном по обычаю рыцарей-модников, а накинутый, как положено.
Портили первое впечатление другие детали туалета. Сумка в тиснении, добротные пулены кордовской кожи на ногах и нож у пояса вовсе не хозяйственного назначения – скорее боевой кинжал, что слуге божьему неприлично.
И был он тоже не молод. Младше спутника. Гораздо. А все одно – не молод. Белого в бороде имелось куда больше исходной природной черноты, лишь воспоминания остались от вороной масти, доставшейся при рождении. Сколько лет минуло с той счастливой поры?
Сорок? А может, полсотни? Или, упаси Господи, шестьдесят?
Возраст его никак не угадывался.
Лишь миндалевидные глаза блестели из-под капюшона острым юным высверком, и, пожалуй, даже озорным.
– Хм-м-м… Это точно? – спросил старик под звон шпор по брусчатке.
– Судите сами… эпистола начинается со слов: «Дорогой и незаслуженно забытый друг!» Это, как вы понимаете, предупреждение, что использован код. Вступление к письму: «Не находил досуга, чтобы написать вам, чему не может быть никаких извинений». Не находил досуга в начале фразы – это значит высшую категорию шифрования, тройную. Если бы он сказал «Не может быть никаких извинений, но»…
– Я понял. Протокол безопасности писал я, я знаю, что все это значит. Однако шифр. А шифр, да еще высшей категории – он или боится чего-то, или нашел нечто очень важное. Настолько важное, что не только прямым текстом говорить нельзя, но и даже слабой шифровкою, – старый рыцарь нахмурился и закончил речь не совсем понятно. – Неужто удача?
– Не ведаю, сир. Но доктор опасается слежки – несомненно. Начальные буквы первых строк: к, и, п, р. Код Кипр – это опасность, как вы изволите знать.
– Изволю. Кипр, надо же. По всему видать, Хименеса крепко обложили.
– Или обстановка слишком неспокойная, сир.
Шпоры звенели, гвоздчатые подошвы пуленов вторили им, выбивая ритм из городской брусчатки. И с каждым шагом плыли мимо тесные стены улиц города. Изрешеченные деревянные ставни в обрамлении штукатурки или голых камней, двери в узорчатой оковке или без оной – вся эта городская оправа привычно текла мимо.
Люди прохожие, а было их по дневному времени и хорошей погоде немало, норовили проскользнуть мимо собеседников, не вслушиваясь в их и так не слишком понятную для непосвященных речь.
В самом деле, кому надо связываться с рыцарем святого Иакова и, тем паче, с его секретами?
Даже какая-то женщина, распахнув окно на втором этаже, разглядела пару на улице и не осмелилась вывернуть им под ноги содержимое ведра, что держала в руках. А намерения такие были, о чем свидетельствовали ее решительный облик и густая брань.
Город жил обыденностью: шумел, гомонил, вонял.
– Обстановка неспокойная, и я неспокоен. Ведь Хименес пропустил уже три рапорта, что с ним не случалось за без малого двадцать лет ни разу. Хуже того, наш верный человек в Турне пропал. Нам стало известно, что он собирается лично проведать доктора, и на этом – молчок, никаких известий. А ведь так все ладно начиналось!
– Если мне будет позволено, сир, Хименес всегда перебирал со своим любимым принципом: прятаться на виду. Я понимаю, шнырять ночью по городу в черном плаще не стоит, но все же! Заявиться в Брюгге с требованием аудиенции у Его Светлости герцога – это перебор. Уж очень ты делаешься заметным, прыгая выше головы. Так недолго и допрыгаться. Не стоит дергать за бороду ни Бога, ни тем более Его Светлость.
– У Его Светлости нет бороды. У наследника тоже нет.
– Я пошутил, сир.
– Шутка смешная, м-да. Хм-м-м… куда же все-таки черти дели Хименеса? Так ведь ладно все начиналось! – повторил рыцарь свою исходную оценку неких событий в неведомых до поры землях.
Младший товарищ внес ясность.
– Ладно – это вы о том, что в каком-то бургундском городишке приключилась эпидемия и за неделю умерли пятьдесят человек? Сир.
– Оу! И когда ты начал безоговорочно доверять слухам?! Я чего-то не знаю в твоей недавней биографии? Не стукался ли ты головой? Почему пятьдесят, отчего не пять сотен? Или не пять тысяч? Догадываюсь, что и такие слухи ходили!
– Это мой долг, сир, собирать слухи, фактики, жареные новости, сплетни, а еще – пересуды и толки, включая кривотолки. Есть в моей вынужденной коллекции бабье злоречие, звон, трезвон, перезвон и пара сотен самых отвратительных диффамаций, комеражей вместе с наветами, поклепами, инсинуациями и оговорами. Иначе никак, сами изволите видеть.
Между тем улица, извернувшись, показала свой створ. Створ в свою очередь показал площадь, украшенную восьмигранным фонтаном в цветной плитке. Каждая плоскость высокой тумбы венчалась каменным резным гербом с искусно вделанным раструбом у подножия щита. Жерла извергали струи воды, алмазно искрившейся в солнечных лучах.
Это мог быть и был единственный в своем роде фонтан на целом свете – фонтан святой Анны. А значит, и место действия вскрылось со всей однозначностью – спутники прогуливались по Барселоне. Город очнулся от упоительной сиесты и, как было сказано, наслаждался обыденностью: шумел, гомонил, вонял.
Рыцарь и его товарищ неопознанного возраста достигли фонтана и уселись на бортике, мигом распугав добрых горожан, что набирали здесь питьевую воду. Ну, по крайней мере, заметную часть.
– Фа-а-актики! Вот то-то и оно, что фактики! – проворчал старик. – Если учесть, что эта эпидемия очень даже может оказаться тем, что мы искали так долго, нам не фактики нужны, а факты! Твердо установленные. Проверенные. И… как, бесовское наваждение, это называется?..
– Верифицированные.
– Точно! Верифицированные! Опять же Хименес куда-то пропал.
– В Бургундии война, сир. Очень много вооруженного народа. Доктор мог заехать туда, куда заезжать не следует; сказать то, что лучше не говорить; рассориться с людьми, с которыми ссориться не стоит, – много теперь есть нехороших возможностей.
– Хименес? Заехать-сказать-рассориться? Не туда, не то, не с теми? Этот хитромудрый хлыщ, скользкий как рыба? Ты сам в это веришь?
– Нет. Но возможность имеется.
– И слишком много. Ищут то, что мы ищем, не мы одни. Слухи, как ты сам отметил, расползаются быстро и далеко – только умей слушать. Он мог попасть в капкан к другим шпионам, например, французским. Людовик – продувная бестия, он слишком умен, чтобы не заинтересоваться такими слухами. Да и бургундский Валуа – не дурак, хоть и стар. Доктора могли попытаться завербовать, отравить, придушить в подворотне наши коллеги. Конкуренты.
– От таких примеров я весь изрезался бритвой Оккама, сир. Мой опыт говорит, что самое простое объяснение чаще всего самое верное, сами изволите видеть.
– Я изволю видеть, что у тебя отличное настроение. Это хорошо, ибо с таким настроением и за дело приниматься в радость!
– Письмо расшифрую до заката…
– До заката. А после – что бы там Хименес не изложил, собирайся в Бургундию. Надо внести полную ясность. Уж очень симптомы многообещающие – необходимо разбираться лично. Доверить такое я могу только тебе.
– Благодарю, сир.
– И будь осторожен.
– Когда я не был осторожен, сир?
– Так ведь и Хименес – вовсе не мальчик из церковного хора! И где он теперь? Вот то-то. Не хватало, чтобы и ты пропал.
На том и расстались.
Младший товарищ обещал обернуться с письмом как можно скорее, старший – тот лишь рукой махнул. А потом убрался от фонтана по каким-то своим рыцарским делам. Какие еще могут быть дела у рыцаря?
Человек в коричневой одежке посидел на бортике еще немного и, тяжко вздохнув раза, кажется, четыре, встал и зашагал в сторону письма, расшифровки и скорого отъезда. От последней перспективы делалось тревожно. Прощаться с милой Каталонией он не жаждал, откуда и вздохи. Да что поделать? Не первый и, как он надеялся, не последний раз.
Такая служба.
Такая служба занесла человека не куда-нибудь, а прямиком в здание госпиталя при капитуле ордена Сант-Яго в Барселоне. При дверях, как положено, располагался внимательный привратник – крепкого сложения монах. Личность пришельца его заинтересовала крайне поверхностно. Тот шепнул короткую фразу – и страж просто ткнул в сторону калитки пальцем, который был толщиной с баварскую сосиску.
Миновав маленький дворик, стиснутый внешней оградой и стенами госпитального корпуса, человек в коричневой вроде-как-рясе свернул налево в сторону неприметной дверцы, за коей его встретили и осмотрели совсем не формально. Там, в зале с поперечником в дюжину шагов, обнаружилась настоящая караульня, всем своим видом напоминавшая, что общество святого Якова – часть церкви воинствующей. Шесть сержантов в бригандинах остались за длинным столом, где драили оружие, а трое встретили гостя, как положено.
Один остановил его поднятой рукой и расспросил со всей подробностью. Пароль, ответ, отзыв. Как звать гостя, с какой целью прибыл и надолго ли. В ходе беседы двое других вояк ненавязчиво стояли чуть поодаль по флангам, опершись на шестифутовые кузы с клинками едва не в длину древка. Удар такой штукой, даже не сильный, легко способен отвалить, скажем, руку. Если приложить обухом – долгий обморок гарантирован, а тупыми, окованными сталью подтоками запросто можно было поломать ребра. Словом, и снаряжение, и сами караульные внушали почтение, каковое гость не преминул явить.
– Порядок, – наконец кивнул начальник стражи, отступая в сторону. – Вы вольны пройти. И простите за беспокойство.
– Простить? За что? Я счастлив, что служба в барселонском командорстве несется столь ревностно.
– Библиотека на последнем этаже, – подсказал стражник и жестом приказал отпереть дверь одному из помощников, который немедленно обогнал человека в коричневом платье и трижды ударил древком в дубовую створку.