В случае антиквара и его эскорта счастье не дожило даже до пончиков.
Просто оттого, что в зале кабака приключилось нестроение и нездоровая суета. До изрядно затуманенных без всякой водки мозгов не вдруг дошло, что в дальнем конце мужчина, или, скорее, парень, что закусывал в компании девушки и еще двух парней, грохнулся на пол.
Понятно, что те засуетились, каковая суета, как круги на воде, пробежала по всему кабаку.
– Надо бы первую помощь! – постановил майор и полез из-за стола.
– Угу, и как-то разминуться с местными ментами, когда приедут. А то у нас документы сам знаешь какие, – сказал Быхов и тоже встал.
– С ментами я договорюсь, – обнадежил Понтекорво, положив руки на трость.
Ровный сказать ничего не успел, так как юноша принялся биться на полу в страшном приступе судорог. И он принялся кричать. Кричать страшно, как если бы его резали ножами по живому.
– Ох, епт! – воскликнув так, Бецкий побежал спасать.
Побежал и антиквар, лихорадочно вспоминая, на что походит эпилептический припадок и что в таком случае положено делать. Только странная это была эпилепсия.
Парень содрогался всем телом, вращал вытаращенными глазами, выкрикивая одно и то же слово: «имье, имье, имье»! Причем крик делался все более отчаянным и неразборчивым. Из слова пропала согласная – несчастный надсадно хрипел, выводя что-то вроде «и-е, и-е», то суча руками по полу, то принимаясь разбирать ногтями лицо. И непонятно было, как именно ему помочь.
Наконец он стал затихать, а жуткие звуки сложились в новое, все более разборчивое «и-е, ил-е, ил-фе, ильфе, ильфе, и-и-ильфе-е-е».
Прохрипев последний раз, юноша замер, выгнулся и без сил обмяк на половицах. Потом он заморгал, потер лицо, размазывая кровь, сочившуюся из многочисленных царапин, ошарашенно замотал головой и, сев, спросил:
– Цо се штало? Для чего йестем на подлодзе?
Столпившиеся вокруг люди – едоки вместе с перепуганным персоналом – принялись поднимать его, усаживать на стул, вытирать лицо салфетками, куда-то звонить, наверное, в местную скорую или что там вместо нее у европейцев? Девушка прижималась к худому мальчишескому плечу в синей футболке, приговаривая:
– Як се балам! Як се балам! Дзеньки Богу! Дзеньки Богу!
Припадок длился, быть может, минуту, а может, две. Парень не успел навредить себе по-настоящему, не успели ему навредить и дилетанты, которые, без сомнений, собирались его спасать. Обошлось.
Вот только что именно?
Такой вопрос прозвучал и среди путников.
– Какого лешего? – спросил Бецкий, усаживаясь за стол, где он немедленно хватил квасу. – Мы какие-то бедоносцы, даже поесть спокойно никак без вот этой и еще какой-нибудь фигни.
– Угу, – Быхов сперва расправился с остатками кваса в кружке, а уж потом сел. – Что это было и что лопотал горемыка?
– Лопотал он два слова, – перевел Ровный. – Сперва он повторял «имя, имя, имя». Это даже мне понятно. Потом было «хильфе, хильфе, хильфе».
– Какого черта это значит? – Бецкий вопросительно уставился на антиквара.
Вместо него заговорил художник.
– «Хильфе» по-немецки означает «помогите».
– Какой-то бред, – капитан налил еще с полкружки пенного напитка. – А это вообще к чему? И отчего по-немецки? Он же лях!
– Майор прав, мы несем беду. На нас лежит тень, и Тень идет по следу. Надо спешить.
– Какого хрена вы, две дуры, мне насканировали?! – надрывался старший менеджер «ВИП-джета». – Это загранпаспорт? Я вас спрашиваю: это, вот эта вот херня – это загранпаспорт?!
Он тряс перед хорошенькими носами Наташи и Оксаны планшетом. Экран демонстрировал файлик базы данных, где вместо паспорта красовался разворот фирменного буклета: самолет, пальма, морской пляж и еще какая-то духоподъемная лабуда. Совершенно точно не загранпаспорт.
– Он точно нам отдал паспорт. Точно-точно! – тараторила Оксана под аккомпанемент блондинкиных всхлипов.
– Точно! Точно вы у меня без премиальных останетесь, вот это точно! Ну блин, какие же вы тупые, а!!!
– Может… может, связаться с пилотами, и чтобы, значит, они, ы-ы-ы? – прохныкала Наташа.
– Чтобы что-о-о-о?! Чтобы сейчас прямо в полете пилот отправил стюардессу сканировать паспорт еще раз?! Типа расписаться в том, что в «ВИП-джете» работают конченые мудаки?! Ну, то есть, я – конченый мудак! Скажи, Наташа, я похож на конченого мудака?!
– Н-н-нет!
– Ответ неверный! Я похож! Потому что работаю с такими убогими дурами, что на конкурсе дур заняли бы второе место, потому что дуры! Мля! Хорошо, хоть деньги в кассе настоящие! Ну какого ж хрена вы такие тупые, а, бабы?
Тупые бабы дрожали.
Но старший менеджер зря думал, что они боялись его или перспективы остаться без премиальных. В конце смены Оксана плакала, приговаривая:
– Господи, Ната, как я перетрусила! Как он ужасно дрожал, и эти голоса! Ой, блин, я ж теперь спать не смогу! «Хильфе» – вот что он кричал в конце. «Помогите» на немецком, я только сейчас поняла! И рассказать кому – никто не поверит!
Наташа, даром что не самого передового ума, соглашалась.
– И-и-и не надо! Никто не поверит! А знаешь, что самое?
– Что самое?
– Он когда принялся на все голоса стонать, ты не видела его глаз. А я видела. Они каждый раз были разные. Как в калейдоскопе. Синие, карие, черные, серые, зеленые – сотни глаз. Может, тысячи. И они все смотрели на меня!
Глава 3Рыцарь
На постой располагались, падая с ног. Внеплановый переход от монастыря, где думали отдохнуть ночь, но не отдохнули, дался тяжко. Дождь, дорога, грязь, день в доспехах и скачка доконают кого угодно. Так и вышло.
Лошади, учуявшие конюшню и скорый отдых, принялись жалобно ржать. Пажи, кабы умели, тоже ржали бы жалобно. Ведь им предстояло выставить в денники, расседлать, а после – почистить целую кавалькаду. Да что там расседлать-почистить! Конь, особенно боевой, а значит, наинежнейшего здоровья, требователен. Расседловка и чистка – ха!
Проверить копыта и подковы, укрыть попонами, чтобы не простыли животины после мокрого путешествия. Далее следует напоить. И только через час можно задавать корм. Иначе никак невозможно, ибо грозит иначе вздутие живота, колики и вот, зверь ценой в сорок гульденов испустил дух, иронично поглядывая на хозяина: не уследил, мол, чего уж теперь!
А еще надо умудриться поставить коней так, чтобы не передрались. Да поди уследи, а то изгрызут коновязь или край денника!
Обиходив четвероногий личный состав, те, что о двух ногах, должны заняться амуничником. Стремена, пряжки, металлические концевики и кольца протереть, почистить и смазать, чтобы не подернулись ржой. Подпруги, приструги и путлища осмотреть – не порвутся ли, не растянулись ли? Седельные ленчики и прочее, что сделано из кожи, просушить ветошью, пройтись льняным маслом. А то задубеет, покоробится и встанет колом – зад и ноги незадачливого ездока разнесет потом в кровь за полчаса.
Верховая служба почетна – нет слов, но уж очень это хлопотное дело!
Словом, устал – не устал, а немедленно отдохнуть пажам и слугам, в отличие от лошадок, было никак невозможно. Если учесть, что де Ламье очень недвусмысленно намекнул, что дозор будет стоять круглые сутки, отдых отменялся далеко не только для младших по званию.
Отдохнуть же хотелось. Вытянуть ноги, растянуть усталую спину, пусть даже на соломе, избавиться от опостылевших сапог.
Когда бойцы принялись избавляться, а заодно разматывать портянки, скидывать носки, по конюшне поплыл сильный дух, который едва забивало запахом конского пота и мокрой шерсти.
– Ух-х-х! Вот это тянет! – восторженно протянул лучник Мердье, потягиваясь. – Прет, как в родной казарме! Или той зимой под Гентом! Помнишь, Анри?
– Лучше бы не помнить. Ты нас чуть не задушил! – недовольно поморщился Анри Анок.
– Хе-е-е! – Мердье соорудил на лице щербатый оскал, вроде как улыбку.
– И ничего не хе-е-е! – забалагурили остальные лучники, заводившие коней в денники.
– Точно, Мердье, тебе надо что-то делать с ногами, это ненормально.
– Да уж, воняешь, как нужник, одно слово – Мердье!
– Я Готье, болван!
– Нужник, не нужник, а смрад, будто кто сдох.
– Мердье, у тебя часом нет проказы? Гниешь же заживо!
– Ой, можно подумать, у тебя ноги не воняют!
– Ко-о-озлы! – постановил десятник Анри, с гордостью оглядев подчиненных. – Так, ты, да-да, ты! Куда повел коня? Ненормальный же через седло болтается! Ты его хочешь прямо так на ночевку определить? Скидывайте на пол, сейчас мессир решит, куда бегуна этого сраного того, ну ты понял!
Мессир, то есть Филипп, как раз наладился вслед за пажом в денник, чтобы лично оглядеть верного Гнедка. По дороге его изловил де Ламье, прихватив за плечо.
Раздался тихий шепот.
– Ты далеко пошел?
– Так к Гнедку… – начал было молодой рыцарь.
– Ну, ваша милость, ты его чистить возьмись своеручно на глазах у пажей! Сейчас не время!
– Нам есть чем заняться?
– Еще как. Надо ночного прыгуна свести к этому Игнасио, мать его, Хименесу, или как его, беса?
Филипп отвернулся от двери в денник, чтобы поглядеть на Уго, что и сделал, удивленно переломив бровь.
– Прыгун прыгает, а падун падает. Валится с ног то есть.
– Кто валится? – уточнил Уго, поглядывая по сторонам – не наладился ли кто прилечь.
– Я! Я с ног падаю! До утра не подождет твой прыгун?! – Филипп от такой черствости даже расстроился, состроив соответствующую мину.
– Упадешь позже! – отрезал немец. – Прыгун – повод. Я очень хочу пощупать испанчика тет-а-тет и раньше всех. Уж очень он скользкий, да и попутчики у нас под стать, чисто жабы. Я буду не я, возьмут они доктора в оборот. Хорошо бы поспеть первыми! Пока они на постой определяются, мы успеем без свидетелей поговорить. Намек понял?
– Уж намекнул ты куда яснее. Пойдем! – Филипп кивнул, а потом закричал на полконюшни. – Анок! Анок! Будь добр, передай мне этого нашего дурака в рубашке и двух кутилье покрепче. Сейчас мы с ним разбираться станем.