Рыцарь вскочил, грохнув ножнами о кресло, а его пальцы со скрежетом сдавили оловянный кубок.
– Благодарствуйте за угощение, но я ж тебя вот так…
– Молчать! Молчать, я сказал! – Филипп для убедительности хватил кулаком в подлокотник. – Займите место, сир! Извольте держать себя в руках! Это недопустимо!
Немец тяжко опустился назад, еще раз громыхнув мечом.
– Прошу простить моего помощника, – молодой бургундец церемонно поклонился, приложив руку к груди. – Очень тяжелая дорога, знаете ли, мы все вымотались до последнего предела. Еще раз приношу искренние извинения вместе с благодарностью за посильную заботу о подданных его милости.
– О, оставьте! Я все понимаю, тем более дорога вам выпала непростая. Снаряжение выглядит уж очень говоряще – ведь вам довелось побывать в бою?
Доктор, казалось, был счастлив беседовать с вежливым рыцарем, когда его почтенное врачебное звание не ругают «клистирной трубкой» и не угрожают расправой. Из двери у лестницы выглядывали испуганные слуги, позади которых виднелись дюжие фигуры кутилье, прибежавших на шум.
– В самом деле, благодарим за угощение. Вино было очень кстати. И за подробный отчет о ситуации – наша вам благодарность. Спаси Бог! Засим не смеем более стеснять вас.
Филипп поднялся, а испанец уже кланялся, рассыпаясь в уверениях всемерного почтения.
– Остаюсь вашим слугой и слугой Его Светлости! Всегда рад! А юного де Латура я все-таки понаблюдаю. С вашего позволения!
Каковое позволение Филипп не замедлил дать, а потом увел своих спутников прочь, провожаемый голосом доктора, распекавшего нерасторопного Пепе. «Сколько можно тебя ждать, только за смертью посылать» и – так далее.
– Вот и бери тебя на сложные переговоры! – зашипел де Лален дядьке и воспитателю, так чтобы не слышали кутилье. – Ты что устроил, ведь так все ладно складывалось!
– Как раз я все устроил! Надо было его под конец пугнуть – видел, как глазки забегали, – прошептал Уго. – Как ловко все раскладывает – карантин у него, а кто приезжал, так не могу знать, не моя миссия! Как он в бургомистровом доме поселился, например? Как какой-то неведомый испанец взял и закрыл город, так что ни одна мышь не выскочит? Надеюсь, ты не взял весь его чес на веру? Я скорее готов представить, как здесь хозяйничал дизань-другой королевских солдат, чем то, как местные купчины послушались невесть откуда свалившегося докторишку! Вот если они заодно – вот тогда все куда как складно выходит. Ведь как вовремя умерли и судья, и епископ! Не с кого спрашивать, а что доктор – доктор не виноватый! Он здесь всех вылечил, а город в одиночку умудрился закрыть! У него, как ее беса мать… харизма! Вместе с заслугами! Цена этому трепу – дерьмо! Тьфу!
Уго в который раз за ночь плюнул или даже харкнул.
– Коли и правда болезнь, так тут и купечество перепугается. Любой перепугается и будет слушать доктора, который может помочь, слушать крепко – крепче любого епископа. От попов в такую пору помощь слабая. Разве что отпеть, так что… доля правды во всем этом может быть.
– То-то и дело, что может! А может, и не может!
Голоса удалялись. Потом их скрыла тяжелая дверь ратушной конюшни, а по двору к воротам промаршировала первая смена часовых. Но даже они не заметили, как к господскому дому, в окнах коего по-прежнему теплился свет, вроде бы ни от кого не прячась, но совсем незаметно, прошествовала темная фигура, высокая и стройная, как копье.
Что происходило за гостеприимной дверью временной докторской обители – о том неведомо. Но темная фигура вскоре покинула его. Сторонний внимательный наблюдатель мог бы тогда увидеть, как из-под стены, из самой черной ночной тени вышел совсем другой человек – толстый, почти круглый. Но никого настолько зоркого в тот час в садике покойного градоначальника не случилось. Вскоре над крышами поплыл первый крик петуха и наступило утро.
Глава 4Тень
«Гольфстрим» резал небо.
Два турбовентиляторных чуда «Роллс-Ройс BR 710», установленные в хвосте, пели реактивные песни и успели бросить под серебряные крылья больше тысячи километров. В иллюминаторах по случаю малой облачности царила ослепительная синева, а внизу расстилалась Балтика. По всему выходило, что позади остались Клайпеда и Калининград, а самолет летит над Данцигской, или, вернее, Гданьской бухтой. Это означало, что скоро автопилот переложит рули, забирая на юго-запад, если, конечно, воздушный контроль не подкинет чего-нибудь этакого.
Воздушный контроль не подкинул по причине того, что связь внезапно и на первый взгляд совершенно произвольно принялась фокусничать. Фокусы были не сказать чтобы своевременные, если учесть, что курс втыкался в квадрат пространства над не самым большим, но все же – аэропортом. Первый пилот был ворчлив и недоволен. Впрочем, как и второй. В кабине царили непонимание, напряжение, если не вовсе – конфликтность. Но на исключительно профессиональном, деловом уровне.
– Вова, ты вообще предполетные тесты проводил? – обратился первый пилот к напарнику.
– Ты не хуже меня знаешь, проводил. Ты ж всю дорогу рядом, зачем спрашиваешь!
– Вова, тогда поясни, что происходит? Половина приборной панели козлит, черт-те что! Сперва авиагоризонт, потом СВС[47], теперь со связью какая-то лажа!
– Вижу, что лажа.
– Попробуй еще раз вызвать Гданьск, они нас вообще видят, слышат? Сейчас доберемся до «Леха Валенсы»[48] – сам знаешь, какая там мешанина в небе. Какой эшелон, мы когда меняем курс? Черт-те что, Вова!
Второй пилот с внезапной для самого себя ненавистью глянул на командира, который, как казалось, докапывается до него, почитай, как оторвались от земли. Он понял, что хочет наорать на опытнейшего Валерия Васильевича, а того лучше – зарядить ему в ухо. Или сначала в ухо, а уж после – наорать.
С трудом взяв себя в руки, Вова принялся гонять тест связи, то и дело поглядывая на прокладку автопилота.
«Вова… Спасибо, что не Вовик! Тридцать шесть лет, скоро тридцать семь, а он мне вовкает, вот козел! А его попробуй иначе как по имени-отчеству!»
Пережигая нехорошие мысли, он занялся связью. Рация шипела помехами, а данные на прием не поступали, кажется, вовсе. Откуда такие спецэффекты на сто раз излетанном маршруте, Вова, а точнее Владимир Матвеевич, понять не мог. Получалось нервно. В самом деле, аэропорт «Лех Валенса» с его единственной взлеткой – это вам не Бангкок и не Дубай и тем более – не «Кеннеди» в Нью-Йорке. Про мешанину в небе старшой загнул. Однако бортов этак с восемь-десять запросто могли крутиться поблизости, и неплохо бы, чтобы воздушный контроль подкинул им безопасный маршрут. Устраивать родео с маневрами уклонения на ручном управлении в стиле собачьих свалок Второй мировой ему здорово не хотелось. Хотя, конечно, на радаре соседей по воздушному трафику будет видно.
«Вот сейчас и радар накроется, тьфу, блин, типун на язык!»
Не успел второй пилот прикинуть, как он сейчас займется перезагрузкой системы, связь ожила. В автопилот потекли данные с гданьской вышки, со спутника – отовсюду, откуда положено. Рация взорвалась сердитым:
– Fifty seventy one, fifty seventy one! Gdansk’s here! What’s going on, do you hear me?
Пришлось объясняться с диспетчером. Слава Богу, с этим разобрались. Самолет, послушный велению электронных мозгов, заложил плавный вираж, перестраиваясь в новый эшелон.
– Есть новый курс.
– Вижу, что есть. Тебя, Вова, постоянно надо дрючить, или ты работать не будешь!
Напарник набрал воздух, желая сообщить что-то очень резкое, когда загорелся индикатор интеркома. Вызывали из салона.
– Ответь, Вова, что там еще на мою седую голову?
– Есть, – сказал второй вместо запланированных гадостей.
На не очень-то и седую голову командира свалилось вот что. Старшая стюардесса тихим и очень нехорошим голосом сообщила:
– С Марианной проблемы.
– В каком смысле? – не понял пилот.
– Сидит в кухне и отказывается выходить.
– В каком смысле? – опять не понял Владимир и даже постучал пальцем у микрофона, словно пытаясь вдолбить хоть немного рациональности в голову стюардессы через громкую связь.
– В прямом, – сообщил динамик. – Сперва понесла какую-то дичь, а теперь вообще! Сидит в кухне, молчит и не выходит.
– Твою мать, – вырвалось у опытнейшего Валерия Васильевича. – Они вдвоем одного пассажира обслужить не в состоянии?! Что сегодня за день такой?!
– Вы бы разобрались, а? Я уже не могу, она меня просто пугает!
– Юля! Держи себя в руках! Тебя на ваших курсах хоть чему-то учили? Успокой ее, или чего ты старшей поставлена? За что надбавки получаешь? Это твоя работа, Юля – не наша! Пассажир, надеюсь, не в курсе про бардак? Еще этого не хватало! Напугаете клиента, он потом выкатит претензии и будет прав, между прочим! За такие бабки смотреть на тупую дуру! Или даже двух! Урегулируй, Юля, начинай уже соображать! – второй пилот выговорился, выдохнул и дал отбой.
– Ты не резковато с ней? – командир пожалуй что с уважением оглядел напарника. – Девушка все-таки будущая мать, а ты ее так.
Пилот Вова ответить не успел, а через секунду ему стало понятно, что нет – не резковато. Даже, пожалуй, излишне мягко! С ним даже командир вынужден был согласиться, невзирая на факт потенциального материнства девушки Юли. Интерком опять требовательно замигал диодом.
– Что?! – рявкнул Владимир, включившись.
– Вы не понимаете! – казалось, что старшая стюардесса сейчас расплачется.
– Нет, это вы не понимаете!.. – начал было второй пилот, разъяряясь, но не тут-то было.
– Я не понимаю, что с Марианной! Пойдите и посмотрите! А то как бы не было хуже! Мне кажется, она совсем не в себе! Ну, плохая! То есть того!
– Какое такое «того»?
– Головой поехала! Рехнулась! А в салоне – пассажир! А она того! Вы же мужчины, помогите!