На счастье, командир несчастливого борта 751 сознания не потерял. Что было силы он лягнул Марианну каблуком в висок. Перекатившись, поднялся на ноги, начала вставать и младшая стюардесса. Сокрушительным хуком – аж челюсть затрещала, пилот отправил ее обратно на палубу, а потом наградил еще раз десять, замахиваясь всем телом, с хаканьем. Так бьют, чтобы убить, особенно если противник на сорок килограммов легче.
Валерий Васильевич огляделся.
Марианна валялась лицом в пол, Юля сучила ногами, а из порванного горла обильно кровило. Кого спасать? Пилот и сам был изрядно потрепан, и не имелось полной уверенности, не пора ли теперь спасать его самого. Один глаз ничего не видел, рука порвана зубами в клочья, чудо, если не сломаны пальцы после рабочего хука правой. Каждый вздох отзывался болью в ребрах. И две то ли мертвые, то ли умирающие стюардессы.
– Караул, – только и смог сказать Валерий Васильевич.
И, плохо соображая, что делает, он отодвинул шторку, чтобы пройти в салон и утешить пассажира посильно. Ценные мысли насчет утешительности собственной внешности в современном издании пилота не посетили. Равно как и другая ценная мысль – убедиться в безопасности тыла. И очень зря.
Высокий гость показался единственному зрячему глазу черным абрисом, вырезанным в потоке света, что лился из иллюминаторов. Силуэт не двигался. Он не подумал изменить положение и на сантиметр даже тогда, когда из камбуза вылетела Марианна, повиснув на плечах командира.
Ее ногти, а точнее, когти рванули плоть на его груди, а зубами бывшая стюардесса нацелилась на открытую шею. Но капитаном больше не управляло ничто рациональное, медленное и глупое – только рефлексы и могучий инстинкт выживания. Он успел боднуть ее затылком, левой рукой прихватить за волосы, а правой выхватить из кармана модную стальную авторучку, которую с силой вогнал в глаз Марианне.
Поворотом корпуса командир швырнул ее на барную стойку, чей изящный изгиб отделял камбузную выгородку от пассажирской зоны. Голова девушки с бильярдным стуком соприкоснулась с мраморным покрытием, и тело свалилось в салон. Валерий Васильевич схватился за столешницу, чтобы элементарно не рухнуть – подкашивающиеся ноги плохо слушались.
Все это никак не могло быть правдой. Просто не с ним это происходило! Ну кто, кто поверит в обдолбившуюся неведомыми растворами до полного безумия стюардессу бизнес-джета??? Такого не бывает!!!
Но течение вещей упрямо убеждало в обратном.
Потому что Марианна опять встала на ноги.
На жуткой кровавой маске выделялся лишь белый оскал да единственный сверкающий глаз. Из дыры на месте другого торчала ручка. Существо схватило ее, чтобы с хрустом потянуть наружу. Оно направилось в обход бара, сжимая в руке изгвазданный стальной штырь, показавшийся внезапно до ужаса острым.
«Писец!» – мгновенно вспыхнуло в голове Валерия Васильевича.
Сам же он скакнул за стойку, распахивая камеру, где разнообразное бухло дожидалось внимания пассажиров. Крупная тара запрещена к использованию на линейных рейсах, но для бизнес-авиации правила попроще. И слава Богу, в данном конкретном случае.
Командир, как булаву, сжал квадратную бутыль «Джека Дэниелса». Где-то на периферии мозга, пораженного шоковой дозой адреналина, возникла одна несвоевременная мысль:
«Пять штук евро за билет, на хрена они жрут поганый бурбон?»
И другая, своевременная:
«Хорош бы я был с мерзавчиком на сто грамм!»
Марианна показалась в створе бара. Летальная порция наркотиков, на которую грешили пилоты, побои и ручка в глазу совсем не убавили ей ни прыти, ни ярости, ни желания убивать. Ту самую ручку она попробовала вогнать теперь в глаз командира. Он защитился левой ладонью, сбив вооруженную руку в сторону. Граненый «Джек» обрушился на голову существа. И еще раз, и еще. Третьего удара стекло не выдержало и раскололось, обдав интерьер водопадом коричневого дистиллята.
Стюардесса лежала в луже, где виски перемешивалось с кровью, а из ее скальпа торчали осколки.
«Как главный демон в Hell Raiser, вот сука!»
Валерий Васильевич отбросил получившуюся из бутылки «розочку» и, судорожно хватив воздуха, оглядел салон. Взгляд его с неизбежностью попал в пассажира, который по-прежнему походил на вырезанную ножницами дыру в световом потоке. Недвижная фигура подала голос. Бас легко перекрыл гудение двигателей. Как будто раздавался он прямо в голове, минуя посредство колебаний воздуха.
– Молодец, капитан. Однако в мое время дело доводили до конца.
Черная рука поднялась, указывая на что-то позади Валерия Васильевича. Он медленно поворотился и увидел, как из камбуза выходит Юля, вся в запекшейся крови, а на полу шевелится Марианна, явно собираясь встать.
Пилот решил, что с него достаточно, и бросился к кабине, снеся плечом вторую стюардессу.
– Вова, Вова, слушай меня внимательно! Первое: сажай самолет сам. Коридор нарезали? Вот и сажай. Второе… мне край. Что-то совсем хреново. Я сейчас выйду в салон. Сразу запри дверь и не открывай никому, кроме бельгийских ментов. Даже если я буду стучать. Не открывай ни в коем случае. Понял? Заткнись, Вова! Скажи, ты меня понял? Никому!
Голос у опытнейшего Валерия Васильевича сделался хриплый, а дыхание вырывалось с нехорошим свистом. От него воняло кровью и вискарем. Вова понял и поверил, отчего-то сразу и накрепко. Когда командир вышел, а точнее, вывалился из кабины, второй пилот заблокировал дверь, а после пристегнулся к креслу с решимостью древнего моряка, который привязывал себя к штурвалу во время шторма.
До Шарлеруа они немного не дотянули. Пришлось маневрировать к крохотному аэродрому Хольсбек во Фламандском Брабанте, где «Гольфстрим» приземлился без особых проблем.
На единственной полосе со всей европейской обстоятельностью самолет встречали два экипажа полиции и четыре реанимационные бригады местной скорой, или как там она называется.
Врачи извлекли из самолета три мертвых тела – два страшно изуродованных женских и одно мужское. В кабине сидел трясущийся, совершенно седой пилот, который нес какую-то несусветную дичь и отказывался выходить самостоятельно. Пришлось уводить силой – он был абсолютно невменяем. Даже странно, что в таком состоянии ему удалось справиться с посадкой не самой простой на свете машины.
Первым же навстречу полиции вышел высокий человек в черном. Невредимый, без единой царапины, без намека на испуг. По всем понятиям – свидетель. По крайней мере, до выяснения некоторых подробностей. А уж там как пойдет.
Человек в черном встретил полицейских словами на хорошем, но невозможно старомодном французском:
– Рад приветствовать, господа. Счастлив ступить на родную землю. Могу ли я рассчитывать на место в одном из ваших экипажей?
Глава 5Антиквар
Ровный читал.
Терзая бумаги героического генерала, вывезенные в не менее героические времена из Германии, он поминутно сверялся со словарем в недрах Всемирной паутины. Подглядывать выходило с помощью телефона, слава техническому прогрессу, спасибо ему большое. Кто бы сказал Кириллу, который встретил рубеж веков на ниве мобильной связи, что переносная трубка сумеет лазать по интернету и не только! Будущий антиквар рассмеялся бы, право слово.
В настоящем времени состоявшийся антиквар не смеялся – было ему не до смеха.
Во-первых, работать он привык за собственным столом, на худой конец – в библиотеке. Вовсе не на заднем сиденье зеленого «Паджеро», который плавно укачивал его на превосходном германском автобане.
Насчет цвета Ровного просветил чекист Быхов, крутивший в тот момент баранку.
– Сразу видно, господин антиквар, что ты не автолюбитель.
– В каком это смысле? – не понял Кирилл.
– Цвет джипа правильно называется «зеленый бархат», а не просто зеленый.
– Ну, знаете! Мне как-то легче сказать «зеленый», чем каждый раз уточнять, что он еще и бархат!
– Да, Слава, воля ваша, ты перебарщиваешь с эрудицией, – постановил майор Бецкий. – Проще говоря, не по делу хвастаешься.
– Очень надо! – Быхов обиделся и умолк, впрочем, ненадолго – секунд на девяносто пять.
Теперь во-вторых.
Во-вторых были именно они – чекисты. Парочка курила и балагурила, вспоминая всякое необязательное. Им было тоскливо от монотонной дороги и туманных перспектив, нервно – по причинам более чем извинительным, а еще – от обязательного. Обязательного разговора, который должен был состояться, как только «господин антиквар соизволит перевести книгу и полностью ее освоить».
Вредный дед, он же художник Понтекорво, высказался в таком духе, когда инквизиторы очередной раз вцепились с вопросами на тему: когда их, черт дери, соблаговолят ввести в курс дела с подробностями. Джип в это время переваливал по мосту через Рейн. Или, как говорят немцы, Райн. За кормой отцветали огни утреннего Дуйсбурга, а перед бампером рисовались голландская граница и финишные триста, что ли, километров.
Что будет на том финише, чекисты не знали, а оттого волновались. Волнительно было и Ровному, но по диаметральной причине – он кое-что уже знал. Художник, вот же принципиальный гад, наотрез отказывался просветить до того, как антиквар управится с бумагами. Всякого нормального человека должны были тревожить куда более насущные вещи, а именно – пересечение границ и дорожная полиция, каковые могли стать серьезной проблемой. Еще бы – три беспаспортных пассажира в комплекте с полным багажником огнестрельных стволов и парой предметов оружия холодного, один из которых, как ни посмотри, – не только оружие, но и орудие преступления.
Да вот беда, весь коллектив не мог причислить себя к категории вполне нормальных. Только не после всего случившегося. Помимо прочего, дед успел практически доказать, как он ловко договаривается. Причем даже с очень бдительными стражами границ между Россией и Польшей. Теперь же, в расслабленной Шенгенской зоне, близкая таможня не могла повысить наличный градиент тревожности ни вот на столечко.