– Первого? – Я окинула взглядом столы, но увидела только разбросанные миски и сковородки.
– У тебя лицо чем-то испачкано, пташка моя, – сказала мама, поцеловав ее в ответ. – Грязь, что ли?.. – Она лизнула большой палец и потерла пятнышко. – Нет… Не грязь. – Мама потянула Сейди к себе и понюхала, потом еще раз потерла кожу пальцем и осторожно поднесла его к губам. – Сейди Элизабет Даунинг, – строго произнесла она. – Что ты такое ела?
– Подарок на день рождения, – ответила та, явно удивленная маминым гневом.
– Какой подарок? – спросила я, опускаясь на колени рядом с ней. В уголках ее губ было что-то коричневое, а на щеках остались пятнышки. – Ты ведь не делала куличики из грязи? Ты же знаешь, что их нельзя есть.
– Я не маленькая! – воскликнула Сейди, обиженно глядя на меня, и я почувствовала сладкий аромат у нее изо рта.
– Тогда что это?
– Это шоколад, – сказала мама, растирая остатки между пальцами. – Где ты его достала?
Личико у Сейди сморщилось, превратившись в некрасивую гримасу. По щекам потекли слезы.
– Почему все меня обижают? У меня день рождения. Я всего лишь съела свой торт!
Мама нахмурилась:
– Шоколадный торт? Где ты его нашла?
Сейди жалобно всхлипнула.
– А где теперь этот торт, Сейди? – спросила я, пытаясь сдержать ее панику. Она уставилась на меня. – Ты его съела? Весь?
– Он был маленький! Вот такой. – Сейди сложила руки, показывая размер небольшого кекса.
– А где он был?
– В сарае, на моей скамеечке для дойки!
– А больше там ничего не лежало? – уточнила мама. – Может, записка?
– Только это, – ответила Сейди, достав небольшой кулек из кармана фартука.
Это оказалась небольшая тряпичная кукла в клетчатом голубом платье и такой же шляпке. Волосы, сделанные из пряжи, были такими же светлыми, как у Сейди, почти один в один. Но ее лицо меня насторожило. Большинство кукол моей сестренки не имели лиц – маленькие фигурки, сделанные из сухих кукурузных листьев или лоскутков, оставшихся у мамы после шитья. Но эта кукла была совсем другой. На бледном муслиновом личике на месте глаз красовались два вышитых красных крестика. Безглазое лицо выглядело жутко в своей простоте, и чем дольше я на него смотрела, тем страшнее мне становилось.
– Боже, где ты это взяла? – воскликнула я, выхватив куклу у Сейди.
– Это Эбигейл для меня сделала. На день рождения.
– Мама, это ты сделала? – спросила я и вздохнула с облегчением, когда та забрала у меня страшную куклу.
– Нет, конечно. Какие жуткие глаза! – Она провела пальцем по красным стежкам и вздрогнула.
– Мне они нравятся, – беспечно заявила Сейди.
– Откуда она взялась? – спросила мама.
– Я же говорю – Эбигейл.
Мама нахмурилась, явно теряя терпение.
– Ты одолжила ее у подружек? У Тринити? Или, может, у Бетти Нилли?
– Ее сделала Эбигейл, – не сдавалась та.
– Нет никакой Эбигейл! – не выдержала мама. – Скажи мне, где ты взяла куклу?
– Я ничего плохого не сделала! – закричала Сейди и снова расплакалась.
Мама тут же смягчилась и обняла ее.
– Я знаю… Мне просто непонятно, откуда взялся этот торт. – Она смахнула волосы, прилипшие ко лбу Сейди. – Он был очень вкусный?
Глаза у сестренки засияли.
– Да!
– Вкуснее моих медовых тортов?
– Просто… другой, – ответила Сейди как можно дипломатичнее.
– И что, неужели от него совсем ничего не осталось?
Сестренка помотала головой, но потом просияла:
– В нем была розовая свечечка! Из тех, которые сделал папа. Она осталась лежать в сарае.
Как же папина свечка оказалась на шоколадном торте? Мама тоже была озадачена.
– Можешь принести ее, Эллери? Мне нужно приниматься за бобы, а то никакого ужина у нас не будет.
Я выскочила на улицу и тут же налетела на темную фигуру, спешившую к нашему дому.
– Я его убью, клянусь, убью! – прорычал Сайрус Дэнфорт, схватив меня за плечи. – Где он?
Воздух застыл у меня в легких. Похоже, отец Ребекки узнал ее тайну.
– Не знаю… Отпустите!
Его длинные, криво обрезанные ногти впились в мои рукава, как зазубренные лезвия. Я попыталась высвободиться, но его изуродованные подагрой пальцы вцепились мне в руки, как птичьи когти. Я уже чувствовала, что останутся синяки.
– Уверен, он где-то прячется, гадюка этакая, – прорычал Сайрус, брызгая слюной. В левом глазу у него лопнул сосуд, расползаясь красным пятном и придавая ему безумный вид.
– Что все это значит? – взревел папа, возникнув у меня за спиной. На нем была самая широкополая шляпа, а на плече висела холщовая сумка. Он ходил в поле собирать цветочные семена. – Отпусти мою дочь! – рявкнул он, сбрасывая с плеча сумку. Шляпа тоже упала и закатилась под крыльцо.
Сайрус еще сильнее сжал мою и без того ноющую руку. Я попыталась вырваться, закусив губу, чтобы не расплакаться. Папа с яростным криком оттащил Сайруса от меня и оттолкнул его во двор. Тот споткнулся, попытался удержаться на ногах, размахивая руками, но все же рухнул в подсохшую на солнце грязь, ударившись головой о землю. На секунду мне показалось, что его глаза сошлись у переносицы. Крякнув, он поднялся на ноги и двинулся на папу, осыпая его такими ругательствами, каких я никогда раньше не слышала. Папа отпихнул меня к дому и увернулся от удара.
– Спрячься внутри, Эллери, – велел он, подняв руки и растопырив пальцы, готовясь защищаться. – Живо!
Я попятилась к заднему крыльцу – это был ближайший вход, – когда Сайрус, с трудом удерживая равновесие, накинулся на папу, занося кулак для удара. Папа отскочил в сторону, уклонившись от первого удара, но не успел нанести ответный. Сайрус повалил его и ударил левой в живот.
– Папа!
– Хватит! – раздался еще чей-то голос, а затем прогремел выстрел, словно рассекая воздух. Мы все замерли и обернулись. На крыльце стояла мама с ружьем в руках, нацеленным в небо.
– Оставь в покое мою семью, Сайрус Дэнфорт.
– Ну уж нет!
Мама направила дуло на него и прицелилась.
– Отойди от моего мужа, – приказала она. В каждом слове звенела угроза.
После напряженной паузы Сайрус отступил и отряхнул штаны, как будто только что мирно сидел на травке на церковном пикнике.
– Ладно, Сара, пусть будет по-твоему. Я попрошу Старейшин разобраться с ним – с этим никчемным куском мяса, который вы называете сыном.
Папа, покачиваясь, приподнялся.
– Старейшин? – повторил он и рассмеялся. Это был громкий дикий хохот, поднимавшийся откуда-то из глубины. Кровь, сочившаяся из разбитого рта, окрашивала зубы в красный. – Ты явился на мою землю, напал на мою дочь – и после этого пойдешь к Старейшинам? На каком основании? Сэм тебе ничего плохого не сделал.
Сайрус издал резкий лающий смешок.
– Ничего? Он разбил сердце моей дочери и уничтожил наши припасы на зиму. Это, по-твоему, «ничего»? – Сайрус с ненавистью плюнул папе под ноги.
Лицо отца помрачнело.
– Черт возьми, Дэнфорт, о чем ты?
– Моя кладовка… Как будто ты сам не знаешь. Он ее всю разнес. Банки с мукой и сахаром опрокинуты – все на ветер. Патока разлита, бобы разбросаны, полный бардак.
– Мне очень жаль, Сайрус. Но ты же нас знаешь. Знаешь меня. Мы бы никогда…
– Я думал, что знаю, Даунинг. – Дэнфорт покачал головой, как будто ему противно было на нас смотреть. Казалось, его взгляд никак не найдет, на чем остановиться, мечется, как пушинка одуванчика на ветру. – Поначалу я решил, что это твой мальчишка один постарался, но теперь задумался… Если ты надеешься, что, попортив мои запасы, заставишь меня проголосовать за то, чтобы мы отправили этот проклятый обоз, ты жестоко ошибаешься. У меня есть деньги – много денег, – и я скорее скуплю весь магазин Макклири и оставлю весь город голодать, чем пойду на поводу у таких, как ты.
– Это ты ошибаешься, – тихо проговорила мама, качая головой. – Никто в моей семье ни за что бы так не поступил. Ты неправ.
Сайрус оскалился:
– Насчет вашего мальчишки я точно не ошибаюсь. Жаль, что ошиблась она.
Папа нахмурился, явно озадаченный этими словами.
– Она? Это кто?
– Моя Ребекка.
– С чего вдруг Сэмюэлю вредить Ребекке? Он ухаживал за ней все лето.
– Это ты называешь ухаживаниями? Она сбегала из дома, забросила половину дел, и все ради того, чтобы покувыркаться на сеновале с твоим сынком! А теперь он говорит, что не желает ее больше видеть. Говорит, и не собирался никогда брать ее в жены. Теперь всему конец. Твой сынок ее пометил, и она уже никогда не найдет себе мужа. – Он уставился на папу мутными остекленевшими глазами. – Бьюсь об заклад, ты от души посмеялся, так ведь? Сначала твой сын погубил мою дочь, ее доброе имя, ее будущее, а теперь ты решил уничтожить мое. Ты давно это задумал.
– Гидеон весь день был в поле, – сказала мама. Ее палец на курке дрогнул. – В твоем рассказе что-то не сходится.
Сайрус взмахнул руками:
– Но вашего сынка что-то здесь нет. Где он? Вы не можете отрицать его участие в случившемся. Скоро все увидят доказательство его грехов – моя дочь не сможет вечно это скрывать.
Мама ахнула:
– Она не… Ты же не хочешь сказать, что она…
– Она носит ребенка, в этом нет сомнений.
– Но нет доказательств, что это Сэм… – Папа осекся, наткнувшись на испепеляющий мамин взгляд.
– Сайрус, я не знаю, как мы можем исправить все это, но Ребекка одна не останется. Разумеется, они поженятся… Сэм сделает все, что нужно, и…
– Он уже и так натворил дел. Этот мальчишка нас погубит.
– Вот что я тебе скажу, – произнес отец, нависая над Сайрусом и ткнув его пальцем в грудь. Лицо у него покраснело, а руки тряслись от ярости. – То, что случилось, – ужасно, но твоя дочь тоже в этом поучаствовала.
Сайрус презрительно фыркнул:
– Зря я пустил этого негодяя в свой дом. Я понял, что от него будут одни беды, еще когда он ковылял по двору, цепляясь за мамкин фартук. Он всегда был слабаком. Бесхребетным, бесхарактерным слабаком. Но, полагаю, это не совсем его вина. Яблоко не виновато, что на дереве водятся черви.