– Почему до сих пор никто не пришел? – спросила я, перекрикивая треск и рев пламени. Вылив ведро, я принялась загребать им землю, чтобы забросать оставшиеся язычки. – Сайрус и Ребекка не могли не почуять дым, даже если спали.
Свет пламени отбрасывал резкие блики и тени на папино лицо, выделяя опухшие после драки черты. Он нахмурился и стал похожим на ожившую горгулью.
– Этот мост сгорел дотла, Эллери. – Папа мрачно фыркнул, осознав, как неудачно подобрал слова, но продолжал топтать огонь. – Нужно еще воды! Бери эти и беги, – сказал он, бросив мне свои ведра.
У насоса уже трудилась Мерри, наполняя водой тачку, и я остановилась, чтобы смахнуть со лба пропотевшие, перепачканные сажей волосы. У меня кружилась голова, все вокруг плыло, и я чувствовала, что вдыхаю больше дыма, чем воздуха. Ничего не получалось.
Мир покачнулся, а из груди вырвался хриплый кашель. Глаза слезились. Я уставилась на силуэты Сэма и Сейди на фоне пламени. Они как будто плясали. У меня перед глазами замелькали звезды – белые и бледно-голубые злые огоньки. Мерри возникла рядом и обхватила руками мое сотрясающееся от кашля тело. Несмотря на тошнотворный ступор, я заметила две фигуры далеко в поле, в стороне от огненного хаоса. Уитакер. Уитакер и второй человек, еще выше ростом, со странным черным цилиндром на голове. Второй траппер, которого видел Сэм.
– Мы заметили огонь из лагеря, – сказал Уитакер, подбегая к нам. – Иди помоги малышке на краю поля.
Человек в цилиндре кивнул и растворился в жаркой темноте. Взгляд Уитакера скользнул ко мне.
– Чем можно помочь?
Я снова закашлялась, обхватив руками колени, и не смогла ответить.
– Она надышалась дыма, – объяснила Мерри, поглаживая меня по спине круговыми движениями. – Побудешь с ней? Сэму нужна тачка.
Уитакер уже схватился за ручки.
– Я все сделаю. Позаботься об Эллери. Я вернусь и заберу ведра.
Мерри благодарно кивнула. Я попыталась привстать, провожая его взглядом.
– Воды, – прохрипела я. Горло болело. – Пожалуйста.
Сестра поднесла к моим губам полупустое ведро. Холодная вода помогла успокоить горло и сдержать кашель. После нескольких глубоких вдохов я поднялась на ноги, не обращая внимания на внутренний голос, умолявший меня отдохнуть.
– Нужно вернуться к папе. Продолжай качать воду, Мерри. Продолжай… – Я не договорила – к горлу снова подступил кашель. Застонав, я опять подняла ведра.
– Трапперы заметили пожар, – сообщила я папе, вернувшись в боковой двор. – Значит, и в городе кто-нибудь его увидел. Может, другие уже спешат на помощь.
Будто в ответ на мои слова ветер принес крики. Это наши соседи и друзья спешили к нам на помощь. Они несли старую парусину и ведра, лопаты и железные банки. Доктор Эмброуз в ночном колпаке держал в одной руке свой саквояж, а в другой ведро.
– Последи за пожаром, – велел мне папа, прежде чем кинуться им навстречу.
Всех добровольцев, подходивших к нашему участку, он делил на группы. Большинство отправлялись тушить огонь на краю поля. Другие образовали бригаду для быстрой подачи воды. Папа, перекрикивая треск и вой пламени, сообщил, что сходит проверить ульи.
У меня закончилась вода, одеяла тоже не было, поэтому я просто принялась топтать ближайшие ко мне язычки пламени и забрасывать их землей. Все тело ныло. Меня охватила непонятная отстраненность. Руки и ноги вновь и вновь повторяли одни и те же движения, а разум провалился в какой-то мутный сон наяву. Двор превратился в месиво из обожженной травы и грязи. Цветочные поля было уже не спасти, но, по крайней мере, пчелы остались целы. И дом. И сарай.
Сарай. Мама. Я окинула взглядом двор, высматривая ее фигуру в ночной рубашке. В это мгновение над суетой и хаосом разнесся папин крик.
12
– Эллери, подай, пожалуйста, повязки, – попросил доктор Эмброуз, протягивая руку.
Я поспешила подчиниться и, разволновавшись, смахнула какой-то инструмент с подноса. Он упал на кровать, чуть не задев лежащее на ней тело. Нет. Не тело. Мою мать. Маму. То, что от нее осталось.
Искры от пожара упали на сарай, пока мама искала одеяла, которыми мы укрывали ульи. К тому моменту, как папа заметил огонь, тушить его было уже поздно. Доктор Эмброуз предположил, что она потеряла сознание от жара и дыма. Потолок обвалился, проломив балки, и те придавили ей ноги, а огонь начал пожирать ее. Остатки ночной рубашки пришлось срезать с тела, осторожно отрывая лоскуты, сплавившиеся с кожей. Иногда вместе с тканью отрывалось что-то еще.
Я старалась не замечать почерневшую кожу, которая потрескалась и расползлась, обнажая кровавые мышцы и белые сухожилия. Я избегала смотреть на волдыри, набухшие по всему ее телу и похожие на побуревшую цветную капусту. И я отказывалась останавливать взгляд на ожоге вокруг ее шеи. Казалось, огненная рука схватила ее за горло и сжала. Доктор Эмброуз сказал, что это иллюзия. Просто огонь так пробежал по ее телу, но я, разглядев в ожоге отпечаток пяти пальцев, уже не могла представить ничего другого. Вместо этого я смотрела на ее лицо.
Глаза у мамы были закрыты, а лоб наморщен от боли, но все же это было лицо моей матери, уцелевшее и нетронутое. Что бы ни отнял у нее пожар, это по-прежнему было ее лицо и только ее.
Папа был уверен, что она погибла. Они с Маттиасом и Леландом обожгли руки, поднимая тяжелую балку. Папа даже не заметил ожога. Он выхватил мамино неподвижное тело из тлеющих углей и вынес ее в ночь, воя от горя. Его крики эхом разлетались по долине. Только потом, когда он осторожно уложил ее на крыльцо, мы заметили, что она все еще дышит. Едва заметно.
– Повязки, пожалуйста, – повторил доктор Эмброуз, встряхнув рукой.
– Конечно. Простите. – Мой голос стал скрипучим, как ржавая железная калитка. От дыма и рыданий ужасно опухло горло.
– Вот мед! – Папа ворвался в спальню, подняв банку над головой.
Доктор Эмброуз сказал, что избежать заражения удастся, если защитить ожоги от грязи, но не бинтовать слишком туго. Мед поможет увлажнить раны и унять боль от небольших волдырей. Глядя на обожженное мамино тело, я не понимала, что тут вообще может помочь.
– Сара… – Папа наклонился над ней, всматриваясь в ее лицо в надежде увидеть какое-то подтверждением тому, что она его услышала.
– Не тревожьте ее. Не тревожьте. – Доктор Эмброуз оттеснил его в сторону и начал наносить мед.
Отец, обычно такой сильный, побелел, увидев торчащий из ее руки кусок желтого жира, который огонь не успел сжечь. Папа прикрыл рот рукой, чтобы сдержать тошноту, и принялся расхаживать по комнате, точно жеребец, запертый в загоне.
– Если не можешь на это смотреть, лучше выйди прямо сейчас, – сказал доктор Эмброуз. – Мне нужно сосредоточиться.
– Почему она до сих пор не очнулась? – спросил папа.
– Она получила тяжелые травмы. Телу нужно время, чтобы начать процесс выздоровления.
Папа обернулся, ухватившись за его слова.
– Значит, ты думаешь… Думаешь, она поправится?
Доктор Эмброуз помедлил.
– Если это возможно, – добавил он, с тревогой покосившись на меня.
– Она беременна, – выпалил папа. – Мы пока никому не говорили, но… Как ты думаешь, ребенок выживет?
Лицо доктора помрачнело.
– Беременна!
Он аккуратно коснулся ее живота. Беременность все еще оставалась незаметной.
– Сложно… Сложно сказать наверняка… Вам известно, на каком она месяце?
– На втором, может больше, – ответила я.
Доктор осторожно ощупал покрасневшую кожу.
– Это возможно… И отсутствие кровотечения может быть хорошим знаком. Но, боюсь, эта задача мне не по силам, Гидеон. Я никогда не лечил такие серьезные ожоги.
– Что можно сделать? – спросил папа. Его глаза стали удивительно ясными и прозрачными. – Я не могу ее потерять. Не могу… – Из его горла вырвался всхлип, заглушая остальные слова. Слезы потекли по испачканным сажей щекам. Папа утер их, размазывая золу по лицу. – Я сделаю все, что в моих силах, док. Ты только скажи, что нужно.
Доктор продолжал работу, размазывая смесь из яичных белков и меда по маминым ранам, а затем неплотно забинтовал их. Обработав таким образом все тело, он укрыл маму простыней. Спрятав ожоги, доктор расправил плечи, будто с них упал камень.
– Док…
Тот повернулся к папе:
– Мне тяжело это признавать, Гидеон, очень тяжело, но я не знаю, что еще можно сделать. Нужно будет каждый день промывать раны и менять повязки, и еще, если она очнется, потребуется обезболивающее…
– Когда она очнется, – поправил папа с пылкой надеждой.
– Когда, – нехотя согласился доктор Эмброуз. – Мои запасы лекарств почти на исходе. У меня нет всего, что необходимо для лечения.
– Значит, я отправлюсь за перевал, – сказал папа. – Напиши список всего, что тебе нужно – что нам всем пригодится зимой, – и я съезжу за припасами.
– Папа, нет! – встряла я. – Эти существа…
– Я не стану спокойно смотреть, как твоя мать умирает! – оборвал он меня.
Доктор сжал зубы, подбирая слова:
– Я сомневаюсь, что это поможет, Гидеон. Я не могу обеспечить ей должного лечения. Даже если дочери будут день и ночь ухаживать за ней… Ей нужна полноценная медицинская помощь, тем более если… Если она все еще беременна.
Папино лицо помрачнело.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я хочу сказать, что у нее будет больше шансов выжить, если увезти ее из Эмити-Фолз. Отправляйся с ней за перевал, куда-нибудь, где есть больница… Больше лекарств… Повитуха, которая не валяется каждый день полупьяная.
– Выдержит ли она дорогу? – Папин голос прозвучал тихо, тише шепота. Одно неверное слово могло его добить.
Доктор поморщился, почесывая бороду:
– Боюсь, если этого не сделать, она точно не выживет.
Папа опустился на пол, закрыв лицо руками. Я рванулась к нему, потом назад. Мне хотелось утешить отца, но я не могла отойти от маминой постели.
– Но ведь сейчас с ней все в порядке… В смысле, ее спасли из огня, вы промыли раны… И мед… Мед ее вылечит. Обязательно вылечит! Все говорят, он как волшебный… Он может… Он может…