– Прошу прощения, – сказала я, понимая, что нужно как-то заполнить паузу. – У нее сейчас такой возраст, и…
– Вы же знаете, что говорил Господь о ложных кумирах, – встрял Саймон, неумело подражая своему отцу.
– Нет, Саймон, не знаю, – раздраженно ответила я. – Просвети меня.
– Он говорил… Он говорил, что их не нужно сотворять, – запинаясь, проговорил тот, быстро растеряв религиозный пыл.
Ребекка прикрыла глаза и тяжело вздохнула, прежде чем посмотреть на меня.
– Так ты их прогонишь?
– Нет, конечно.
– Они поджигатели.
– Против них нет никаких доказательств. Я думала, уж ты-то понимаешь, что вину нужно доказать.
– Опять ты упрямишься, Эллери. – Она прищелкнула языком. – Ты всегда была упрямой.
– А ты поддаешься влиянию слухов и домыслов, Ребекка. Говорите, пожар был в среду? Когда?
Ее взгляд метнулся к Саймону.
– Клеменси сказал, что проснулся от шума около полуночи…
– Значит, Эзра точно не мог поджечь школу, – торжествующе заявила я. – Они с Томасом допоздна не ложились, встречали Новый год.
Меня переполнило облегчение, когда я поняла, что значат мои слова. Я не могла во сне дойти до города, встретить странную женщину и поджечь школу в полночь. В это время я еще бодрствовала, надев смешную бумажную корону, которую смастерила Сейди. Совпадение. Не более. Ноздри у Ребекки гневно затрепетали.
– Полагаю, больше никто это подтвердить не может?
– Мерри и Сейди, разумеется.
– А Сэм?
Вопрос вырвался явно против воли и прозвучал мягче, чем ей хотелось бы, но она скрыла это под маской равнодушия.
– Сэмюэль Даунинг сейчас работает на ранчо у Абрамса, – сообщил Саймон, не заметив оговорки жены. – Я думал, что говорил тебе.
Она молча помотала головой.
Сэм у Джудда Абрамса. Я с трудом представляла его работником на ферме, но запомнила это, чтобы обдумать позже.
– Еще одна причина, почему меня тревожит присутствие этих людей в вашем доме, Эллери, – продолжил Саймон, поворачиваясь ко мне. – Вы с сестрами здесь одни. Что, если они позволят себе нечто… неподобающее?
– Ценю твою заботу, Саймон. Вашу заботу, – добавила я, бросив взгляд на Ребекку. Она отказывалась смотреть мне в глаза. – Но Эзра и Томас хорошие люди – они очень помогают нам на ферме и, как мы только что выяснили, не имеют никакого отношения к пожару. Мне очень жаль, что случилась такая ужасная беда, но они не поджигатели.
– Что ж… – Саймон, похоже, не нашелся что ответить. – Тогда мы, пожалуй, пойдем. Благослови вас Господь.
– Ребекка, ты не задержишься ненадолго? – спросила я, с надеждой понизив голос. – Мы вчера покрасили несколько мотков пряжи, купленной у Шеферов… Я бы хотела тебе ее показать.
Я уже представляла, что будет дальше. Саймон поцелует ее на прощание и пообещает вернуться за ней с санями, чтобы ей не пришлось одной идти домой по холоду. Последует неловкое молчание, а потом мы заговорим одновременно, пытаясь извиниться. Я покажу ей пряжу – это была не просто уловка, чтобы избавиться от Саймона, – и мы будем весь вечер вязать крошечные шапочки и квадратики для одеяла и смеяться, а наша дружба вновь окрепнет. Но, когда она встретилась со мной взглядом, ее глаза стали злыми, как потревоженные гремучие змеи.
– Нет.
Саймон озадаченно посмотрел на нее, и Ребекка добавила:
– Спасибо. – Она поплотнее закуталась в плащ, готовясь уходить, но у двери помедлила, поглаживая древесные узоры. – А вообще, Саймон, ты не мог бы приготовить лошадей и дать нам минутку? Надолго я не задержусь.
Он кивнул и выскользнул на улицу. Ребекка продолжала стоять спиной ко мне, глядя в окно.
– Я могла бы заварить чаю, если хочешь…
– Прекрати, Эллери. Перестань.
– Я просто…
Она резко обернулась, сверкая глазами. Ее щеки горели.
– Ты просто что? Что тебе от меня нужно?
– Мы… мы могли бы поговорить? – осторожно спросила я.
– Поговорить? Как будто мы подруги?
При виде ее внезапной ярости у меня внутри все сжалось.
– Мы и есть подруги, – твердо возразила я.
– Мы ими были, – поправила меня она. – Но этой дружбе пришел конец, когда моего отца вздернули на виселицу.
Я отшатнулась, словно от пощечины.
– Я в этом не участвовала!
– А твой брат – да. Если бы он… Если бы он не… – Ее взгляд метнулся к Саймону, который возился с упряжью во дворе. – Это не имеет значения. С меня хватит. Вся ваша семейка мне надоела.
– Ты это не всерьез.
Она сжала зубы, исполненная неумолимой решимости.
– Всерьез. Я проклинаю день, когда подружилась с тобой. Даунинги не принесли моей семье ничего, кроме горя, и я жалею лишь о том, что вы все не сгорели в папином пожаре.
Ее слова вонзились в меня как топор, брошенный в мишень. Мне хотелось верить, что она говорит это не от сердца; хотелось оправдать ее злобу всколыхнувшимся горем, но я не могла. Есть такие вещи, которые нельзя говорить. Есть слова, которые нельзя простить.
Я отвернулась от нее без малейших угрызений совести. Она хотела, чтобы я исчезла из ее жизни. Что ж, буду только рада. Не проронив больше ни слова, Ребекка вышла на мороз.
26
Правило шестое:
Когда порой в соседский дом стучатся беды, не забывай: Господь велит помочь соседу.
– Белая фасоль, – повторила я, в третий раз проходя мимо кладовки.
Мерри постучала пальцем по подбородку, изучая наши скудеющие запасы.
– У нас ее больше всего, – добавила я, заходя на новый круг.
– Ее у всех больше всего, – возразила она, нахмурив брови. – Помнишь, что было на ярмарке в прошлом месяце? Я никогда в жизни не видела столько фасоли. Стручковая фасоль, желтая фасоль, мелкая фасоль, красная…
– Очень много фасоли, – перебила я.
Увы, она была права.
– Я больше не хочу видеть фасоль, – пробормотала Мерри, переставляя банки.
Я остановилась и посмотрела на нее.
– По крайней мере, мы не голодаем.
Мерри хмыкнула в ответ и достала предпоследнюю банку с луком.
– За это мы сможем выручить что-нибудь хорошее.
– Не сможем, если все остальные принесут фасоль, – возразила я.
Она скривила рот, нехотя соглашаясь, но так и не потянулась за фасолью.
– Мерри…
– Нет, ты права. – Мерри вздохнула, схватила банку фасоли и прошла мимо меня. – Ты всегда, всегда права. – Она произнесла это вполголоса, так тихо, что я с трудом расслышала.
– Что?
Мерри повернулась ко мне, выгнув брови. Ее лицо превратилось в маску спокойствия.
– Что?
– Что ты сейчас сказала?
Мерри склонила голову набок:
– Ничего. Просто сказала, что ты права насчет фасоли… Может, получится обменять ее на стручковую фасоль. Сейди так ее любит.
Я повнимательнее присмотрелась к ней. Мне уже не в первый раз казалось, что она огрызается себе под нос, но еще ни разу не удавалось отчетливо расслышать. Обычно я прекрасно ладила с Мерри – мы с ней никогда не цапались, как с Сэмом, и она никогда не вступала со мной в перебранки, как Сейди. Но теперь… Она как будто стала более раздражительной и скрытной. Эта зима изменила ее.
Как и меня. Мне пришлось взять на себя роль, к которой я была не готова. Я взвалила на себя обязанности, с которыми просто не могла справляться как следует. Теперь я чувствовала себя намного старше своих восемнадцати лет, а тяжесть новых тревог все увеличивалась, перегружая меня заботами и лишая сил. Кому захочется терпеть такого человека?
– Нам пора собираться, если хотим сторговаться на что-нибудь хорошее, – бросила Мерри через плечо, прежде чем оставить меня в коридоре наедине с моими мыслями.
В Доме Собрания было намного меньше народу, чем обычно. Дюжина семей – может, меньше – бродила по залу, скептически поглядывая на то, что принесли соседи, оценивая товары и пытаясь решить, какая сделка выгоднее. Под голодными глазами залегли темные тени. Одежда мешком висела на худых фигурах. Пояса были туго затянуты.
Старейшины назначили ярмарочные дни – по одному в месяц, – чтобы помочь городу пережить длинную, полную неизвестности зиму. Люди приносили то, чего у них было в избытке, чтобы обменять на что-нибудь или продать. Некоторые обещали отдать первый весенний урожай. Другие предлагали помочь на ферме или с ремонтом.
Поначалу ярмарки имели успех – все улыбались и были рады помочь, – но чем больше снега выпадало, тем беспокойнее становились лица присутствующих. Тревога повисла в воздухе, пропитав все вокруг тяжелым запахом, сильным и горьким. Каждый месяц все приносили одно и то же. Фасоль. Яйца. Ни муки, ни мяса, на которые мы так надеялись. Но мы все же пришли.
– Мама закрыла эту банку буквально в середине лета, – сказала Мерри, показывая нашу фасоль Коре Шефер. – Не хотите поменяться?
У той был самый желанный товар на сегодняшней ярмарке – большая банка вишневого варенья, – и все кружили возле нее, точно стервятники.
– Белой фасоли у меня и так полно, Мерри Даунинг.
Мы отступили в сторону, чтобы другие могли тоже попытать счастья, но Кора поймала Мерри за плечо, не давая нам уйти.
– По-моему, вы, девочки, сделали хорошее дело, пустив в дом дядю и кузена. Не позволяйте никому убедить вас в обратном.
Мерри, не знавшая о моем разговоре с Ребеккой и Саймоном, нахмурилась.
– О чем вы?
Глаза у Коры забегали по комнате.
– Некоторые считают, что мы должны разорвать отношения с ними. Что их нужно изгнать.
– «Некоторые»? – спросила Мерри. – В смысле, Эймос?
– И Леланд, – язвительно добавила я.
У Коры хватило совести покраснеть при упоминании имени мужа.
– В последнее время они все ведут себя неразумно. Все трое. Эта ситуация на них давит. Они ведь просто пытаются заботиться о городе как могут. Пытаются сохранить равновесие сил.
– Равновесие сил?
– Которое стремится нарушить Брайард, конечно. Вы разве не заметили, что его сегодня здесь нет? И что некоторые особо рьяные представители его паствы тоже отсутствуют?