— Милосердия, великий аллах, милосердия!
Женщины заплакали. Даринат с ребенком унесли в лазарет, за нею еще нескольких женщин повели на перевязку. Дженни сидела, оглушенная, в углу двора. Обстрел усиливался.
— Саибы не давали нам хлеба, зато теперь они не жалеют нам свинца!.. — причитали женщины. Обломки кирпичей, щебень, куски штукатурки летели в воздух. Дженни поднялась на террасу, ища, где укрыться, и села здесь, в глубине, прислонившись к мраморной колонне. Сам, постоянно дежуривший у входа в лазарет, подошел к ней и доверчиво прилег у ног. Пес тихонько взвизгивал при каждом выстреле, поднимал голову и приоткрывал влажные печальные глаза.
— Не бойся, Сам, милый, не бойся! — шептала Дженни и гладила его по черной блестящей шерсти.
Так прошло много часов. Обстрел несколько утих, однако Сам всё чаще повизгивал и умоляюще глядел на Дженни. Он точно просил ее о чем-то.
«Пить!» — догадалась Дженни. Она взяла ведерко и пошла к водоему. Две-три беглые пули щелкнули по верхнему краю садовой ограды, и тотчас жалобный собачий плач, не похожий на обычный голос Сама, разнесся по всему саду. Дженни поспешила обратно на террасу. Из лазарета, бросив перевязку, вышел Макферней. Сам уже полз к нему навстречу, оставляя кровяной след на голубом мозаичном полу. Он лег у ног своего хозяина, всхлипнул в последний раз и замолчал.
Макферней наклонился над ним.
— И тебя не пощадила британская пуля, бедный мой пес, — сказал шотландец.
Индус-санитар подошел, но не коснулся трупа собаки, — ему не позволяла каста. Индус только встал поодаль и жалостно зацокал языком. Макферней бережно приподнял остывающее тело друга, унес его на руках в угол двора и завалил камнями.
— Вот ты и не вернулся домой в Шотландию, Сам, — сказал, постояв над ним, Макферней. — И никто не знает, вернется ли твой хозяин.
На утро штурм возобновился с новой силой. Повстанцы отдали здание почты, Большая Мечеть держалась, бои шли на Главной площади и у Раджратских ворот.
Отряды повстанцев жестоко дрались за каждый дом, за каждую улицу. Но единому плану наступления британцев сипаи не сумели противопоставить единый план сопротивления. Они сражались в отдаленных кварталах и гибли порознь, потеряв связь друг с другом.
К полудню пало здание Индийского банка, бой шел уже на Серебряном Базаре.
После короткой передышки полковник Гаррис велел возобновить бомбардировку белого здания.
— Упрямые там засели индусы! — сказал он своему помощнику, капитану Бедфорду. — Надо их выкурить орудийным дымом.
Снова завыли снаряды во дворе резиденции. От выстрелов вздрагивала земля: у Гарриса прибавилось пушек.
Снаряды разворотили плиты в нескольких местах двора. Женщины и дети, спасаясь от обстрела, ушли под защиту самого корпуса здания.
Пушечная бомба пробила кровлю здания. Все двери в доме вздрогнули, штукатурка посыпалась со стен.
— Спасите!.. Спасите! — Люди, прятавшиеся во втором этаже, побежали вниз.
Удар и грохот… Новый снаряд разворотил угол дома. Женщины, заметавшись, бросились со двора на террасу, стеснились здесь, отсюда забежали в нижний зал, где лежали раненые.
Частая ружейная пальба затрещала вдруг под самыми окнами. Даже раненые приподняли головы. Один, рослый, с забинтованной головой, привстал на койке и выглянул в окно.
Окна главного зала выходили на улицу, ведущую к воротам дворца.
— Смотрите, смотрите! — закричала какая-то женщина, подбегая к окну. Дженни подошла к окну вслед за нею. Оглушительный треск ружейной стрельбы приближался из-за угла, сипаи наискось перебегали улицу, яростно отстреливаясь. Не понимая толком, что происходит, Дженни прижалась, побледнев, к решетке незастекленного окна. Еще чаще затрещали выстрелы, крики послышались совсем близко. И тут рослый сипай с забинтованной головой сорвался с койки и пошел к выходу. Макферней, бросив свои бинты, побежал вслед за ним.
— Нельзя! — кричал шотландец. — Не позволю!.. Еще не зажила рана!.. Нельзя!..
Но сипай уже выбежал из ворот резиденции на улицу. Это был Инсур. Он поглядел направо, налево и быстро оценил положение. Большая колонна повстанцев отступала под натиском британских солдат к воротам шахского дворца. Второй отряд британцев подходил с поперечной улицы, чтобы перерезать путь отступающим. Надо было, во что бы то ни стало задержать этот второй отряд, дать сипаям уйти под защиту дворцовых стен.
Двое-трое сипаев, отстреливаясь, пробежали мимо. Один упал, тяжело раненный в грудь, у самых ног Инсура и выронил карабин.
— За мной, сипаи! — Инсур поднял упавший карабин и бросился наперерез через улицу.
— Братья, за мной! — кричал он.
Большая группа повстанцев побежала за ним. На заворачивающих из-за угла британских солдат неожиданно посыпался град пуль, обнаженные штыки засверкали перед их глазами. Британцы затоптались на месте и повернули назад.
Дженни всё стояла у окна и смотрела. Она видела, как Инсур с горстью людей теснит большой отряд британцев, как дрогнули и кинулись врассыпную британские солдаты, как Инсур дальше и дальше бежит по улице, гоня врага. На повороте она увидела на одно мгновение лицо сипая: еще бледное от недавнего ранения, упрямое и мужественное лицо.
«О господи! — подумала Дженни, — как они бьются!.. Как они ненавидят нас!»
— Внимание, Дик! Там какие-то передвижения. Взгляни!..
Гаррис взял бинокль из рук капитана Бедфорда.
Он увидел, что отряд сипаев теснит британских солдат и отгоняет их в поперечную улицу.
— Откуда же они взялись?
— Очевидно, прятались в здании резиденции. Там, невидимому, засели главные резервы мятежников.
— Да, ты прав, Генри.
Полковник Гаррис велел перетащить свои пушки несколько правее.
— По главному зданию резиденции — огонь!
Сержант Джонсон нерешительно подошел к полковнику.
— Разрешите доложить, сэр.
Сержант вытянулся, и в его тусклых серых глазах Гаррис прочитал что-то, похожее на неодобрение.
— Что такое? — нетерпеливо спросил Гаррис.
— Разрешите доложить, сэр… Лазутчики говорили: в этом здании содержатся одни только женщины и дети… И раненые, сэр.
Гаррис пожал плечами.
— Вас никто не просил мне об этом докладывать, Джонсон.
Несколько часов подряд артиллерия расстреливала нарядное здание резиденции.
В кровле в четырех местах уже зияли большие пробоины.
Вода фонтана текла, смешиваясь с кровью раненых. Дженни трудно было отличить в толпе от других, — растрепанную, с запавшими глазами, в изодранном платье. Даринат, взяв на руки свою раненую девочку, села рядом с нею и обняла ее за плечи.
И тут, сидя на ступеньках террасы, слушая стоны умирающих, разрывы новых снарядов, дрожа и прижимаясь к индийской женщине, Дженни поняла слова Лелы Панди: «Вот каковы они, твои британские подданные».
К трем часам пополудни рухнули каменные ворота резиденции, пробитые в ряде мест.
Британцы увидели несколько десятков испуганных, сбившихся в кучу женщин, плачущих детей и с полсотни раненых, умирающих на камнях двора.
— Собрать всех, кто на ногах, и под конвоем погнать на Королевский Луг, к христианской церкви! — приказал Гаррис.
Сам он не стал заниматься пленными женщинами и детьми; только что вестовой, прискакавший от Вильсона, привез ему новый приказ генерала:
«Все орудия, находящиеся в вашем распоряжении, сосредоточить в одном участке боя, на правом фланге, центральный огонь обрушить на здание шахова дворца».
Гаррис послал Бедфорда на соседнюю батарею, а сам стал распоряжаться установкой своих пушек на новом месте.
Британские солдаты двойной цепочкой охватили группу пленных и повели на Королевский Луг.
— Пускай идут побыстрее, — распорядился Гаррис. — Кто будет медлить, — подгоните как следует.
И он занялся своими орудиями.
Минут сорок спустя сержант Джонсон вернулся и доложил:
— Все пленные доставлены на Королевский Луг, сэр.
Только после того, как закончились бои за город, полковник Гаррис узнал, что среди пленных, доставленных на Королевский Луг, была обнаружена британская подданная Джеральдина Гаррис — его дочь.
Глава сорок вторая
СИГНАЛ СЕЛИМГУРА
На девятый день штурма пал Арсенал. Сдалась вся южная часть города и Большая Мечеть. У Аймерских, Туркменских, Делийских ворот встала британская стража. Только несколько сот сипаев, засевших во дворце Бахадур-шаха, еще оказывали сопротивление. И попрежнему неуязвимым оставался для британских пушек древний форт на речном островке под стенами дворца — Селимгур.
Бахадур-шах давно бежал из города через южные ворота. Во дворце засел Инсур-Панди со своим отрядом.
Сипаи расположились у большого фонтана в центре двора.
Две мощные батареи четвертые сутки крушили раскаленным металлом высокие тёмно-красные стены знаменитого дворца.
Настало утро двадцатого сентября. Дворец держался.
— Окружить здание и взять бунтовщиков живьем, любой ценой! — отдал приказ генерал Вильсон.
Из дворца было только два выхода: восточный — к берегу Джамны, и западный — в город, в руки врага.
Около пятисот человек укрылось за его высокими стенами: остатки Тридцать восьмого пехотного полка и человек двести бенгальской артиллерии.
Инсур велел подтащить к западным воротам старые бронзовые дворцовые пушки и забаррикадировать выход изнутри.
— Мы будем биться до конца! — сказал Инсур.
Несколько сот измученных людей, четыре старых бронзовых пушки, замолчавшие ружья, — у сипаев уже не было пороха, — и упорство, священное упорство повстанцев, которые решили умереть, но не сдаться, — вот всё, что мог противопоставить Инсур тяжелым орудиям британцев.
Две больших батареи без отдыха, без передышки били по высоким, сложенным из мощных глыб красного песчаника стенам, окружавшим огромное здание.
Инсур-Панди метался по просторному двору, среди замолчавших пушек. Его лихорадило от недавней раны, глаза блестели, ввалившись меж почерневших век.