– Мамуля, а ты можешь и меня сделать дракоманткой? – пищит малютка.
Что, опять?! Казалось бы, лишнее любопытство по поводу магии давно вытравлено из Тушканы-третьей, но тема упорно продолжает всплывать год за годом. Ни стирание памяти, ни запугивание кошмарами, ни изменения в наклонностях – не помогает ничего! Что не так с этим дракончиком?
Тушкана-первая испускает тяжкий вздох.
– Скажи, – устало обращается она к дочери, – вот будь у тебя магии всего на одно заклятие, чего бы ты пожелала?
Кана задумывается… и думает… и думает… Возврат в драконята немного оживил её разум, но с каждым новым исправлением она снова тупеет.
– Знаю! – улыбается наконец она. – Я бы сделала так, чтобы в один миг переноситься к тебе откуда угодно и когда захочу.
Мать ласково прижимает её к себе.
– Зачем, доченька? Мы же и так всегда вместе, не расстаёмся.
Показалось, или по мордочке дракончика пробежала тень огорчения?
– Я знаю, – вздыхает она, – это просто на всякий случай. Вдруг случится что-нибудь плохое, и нас разлучат.
– Хорошо, – улыбается Тушкана, – я сделаю, что ты хочешь. – Подбирает с песка нежно-розовую морскую раковину с тёмно-красной каймой.
– А мне самой… – начинает Кана, но получает тычок хвостом и умолкает, слушая заклятие.
Вот и готово – раковина тут же переместит её к матери, стоит только одной из них захотеть.
Очень кстати получилось, думает Тушкана. Шестьсот двадцать лет назад, а до этого четыреста, двести пятьдесят и ещё несколько раз Тушкана-третья пыталась сбежать. Теперь, конечно, она этого не помнит. Возня с поисками и возвращением блудной дочери – такая морока… но теперь все трудности позади, зачарованная раковина сработает сама.
Дракомантка просверливает когтем дырку, продевает шнурок из кокосового волокна и вешает новый амулет на шею дочери.
– Ну вот, видишь, никакой своей магии тебе не нужно. Только попроси, и мамочка сделает, если желание будет разумным.
Кана послушно кивает, но радости от подарка выказывает маловато. Добавить, что ли, ей в характер ещё благодарности? Да ладно, теперь уж поздно – а такой приятный момент упущен. Разве что придумать что-нибудь новенькое, а то за тысячу лет всё уже приелось.
– Давай, я сделаю тебе братика? – предлагает Тушкана. – С ним нам будет веселее.
В глазах малышки мелькает… ревность? В самом деле, после стольких лет вдвоём непросто поступиться частью материнской любви.
– Его тоже будут звать Тушканой? – спрашивает Кана.
– Нет, зачем же? – смеётся дракомантка. – Каким ты хочешь, чтобы он был – умным, весёлым?
Дочка хмуро ковыряет лапой в песке.
– А ты правда можешь так? Ну, чтобы он был каким хочется.
– Ну конечно! Можно даже заставить его любить скучные дела, которые нам с тобой не нравятся – к примеру, собирать хворост или вскрывать панцири омаров.
– Мне нравится собирать хворост, – поднимает Кана удивлённый взгляд.
Ах да, это ведь уже добавлено к её характеру – совсем недавно, когда Тушкана устала летать за хворостом сама и ей надоело вечное нытьё дочери.
– Ну тогда что-нибудь другое… и да, пускай растёт очень медленно, чтобы оставался милым маленьким дракончиком. А если вдруг начнёт капризничать, пускай сразу засыпает и спит всю ночь – не как ты, которую не уложишь.
– Но я… я же всегда сплю долго и очень люблю спать! – снова удивляется Кана. – Даже днём иногда засыпаю.
– Ах да, я забыла, – морщится дракомантка. – Ну так что, подарить тебе новую игрушку?
Дочь не отвечает и на этот раз думает ещё дольше – какая скука! Мать уже готова рассердиться, но Кана вдруг поворачивается и ныряет ей под крыло.
– Нет, не хочу братика, – бормочет малышка, – нам и вдвоём хорошо, правда? Хочу быть твоим единственным дракончиком.
Эх, надо было не спрашивать, а сразу решать, послушная дочь не стала бы спорить. Ладно, в самом деле, и вдвоём бывает достаточно весело, особенно когда Тушкана растит её музыкантшей или рассказчицей историй… а из братика ещё неизвестно что получится.
Малышка под крылом дрожит всей чешуёй.
– Всё, всё, – успокаивает её Тушкана, гордая своим материнским счастьем, – никаких больше дракончиков, только ты и я.
– Правда-правда?
– Правда-правда.
Обещания даются ей легко, стереть их из памяти дочери проще простого. Если однажды всё-таки захочется другого дракончика, заведёт, а Кана будет рада и даже не вспомнит о сегодняшнем разговоре.
Пока надо подумать о каком-нибудь новом развлечении. К примеру, они давно не захватывали рабов. Попробовать, что ли, радужного дракона? Они красивые, а едят совсем немного. Да, пожалуй, зачарованный слуга внесёт в жизнь немного разнообразия.
Как же она устала! Перелёт с дочерью с гор в хижину на побережье занял целый день, да ещё и на отдых в оазисе остановиться не удалось, слишком много внизу толпилось песчаных драконов. С ходом столетий население королевства росло, а Тушкана старалась избегать лишнего общения, особенно после тех неприятных случаев, когда дочь просила их «спасти» её – надо же додуматься до такого бреда!
Крылья болят, в голове туман от усталости… вот и потеряла бдительность.
Что это? Едва она шагнула через порог хижины, куда прежде вошла Кана, как всё тело от крыльев до хвоста вдруг застыло, не в силах пошевелиться, а лапы стали замерзать, покрываясь коркой льда.
С трудом повернув онемевшую шею, дракомантка замечает дочь в дальнем углу. Тушкана-третья сидит, направив что-то на мать.
Иглы дикобраза! Собрав их недавно в горном лесу и связав в пучок тонкой лианой, дочь попросила о новом заклятии.
– Хочу, чтобы тот, на кого я нацелю эти иглы, тут же застыл и не мог двинуться с места! – гордо изложила она свою идею. – Они помогут мне охотиться!
Тушкана тогда посмеялась над лентяйкой, но просьбу исполнила, почему бы и нет? Дочь ничего не просила уже много лет и вела себя послушно, да и заклятие придумала полезное и вполне безобидное.
Как оказалось, не вполне.
– Что это ты задумала? – злобно шипит дракомантка и тут же сбавляет тон, добавляя медово-просительные нотки: – Доченька, дорогая, ты случайно направила своё охотничье оружие на меня… убери его, пожалуйста, скорее.
– Нет, не случайно, – отвечает Кана, её голос дрожит от напряжения.
– Что?!
Тушкана лихорадочно припоминает слова того охотничьего заклятия… что надо сказать для его отмены? Холод уже поднимается от когтей к коленям. Она дышит огнём на ледяную корку, но лёд магический, не тает.
– Теперь тебе придётся отвечать, – говорит Кана. – Сколько всего заклятий ты на меня наложила?
– Разве можно все упомнить? – хмыкает дракомантка. – Они накладывались столетиями.
– Так давно? – Взгляд дочери на миг затуманивается.
Когда у неё последний раз стиралась память? Тушкана пытается вспомнить, ледяной холод путает мысли.
– Да, – шипит она наконец, – одиннадцать столетий или около того.
– Три луны! – Кана прикрывает глаза лапой. – Почему же я ничего не помню? – Тушкана-первая пожала бы в ответ крыльями, но они совсем онемели. – Всё понятно, ты стирала мне память, – отвечает младшая сама себе. – Вот почему я так часто не понимаю, о чём ты говоришь… просто не помню.
– А ещё потому, что всегда плохо соображала! – шипит мать.
– Откуда тебе знать? – рявкает Кана, хлеща хвостом. – Что во мне осталось от себя самой? Даже любить тебя, и то заставляет магия, верно?
– Нет, доченька, любовь настоящая, – пытается подольститься Тушкана. – Ты любишь меня, а потому сейчас отпустишь, правда ведь?
Она опускает взгляд и видит, что почти вся уже покрылась ледяной коркой, остались только голова и неподвижно приподнятые крылья.
– Ты сама не любишь, так зачем заставляешь любить? – Дочь сердито смахивает с глаз слёзы.
– Такую – не люблю!
– Ну так не беда, – усмехается Тушкана-третья, – можно снова подправить – чуточку здесь, капельку там, да? – Она показывает матери свиток.
Тушкана-первая в ужасе таращит глаза. Это же… список заклятий, наложенных ею на дочь!
Надо было держать их в голове, как остальные, но их накопилось так много, в том числе и довольно сложных, что пришлось зачаровать особый свиток, всё записанное в который исполнялось само собой. Как же эта мелкая паршивка до него добралась?
– Где ты… его… взяла? – удаётся с трудом выдавить, пасть и глотка немеют.
– «Стать послушнее», – читает Кана вслух, развернув свиток, – «стать ещё послушнее», «жевать с закрытым ртом», «не разговаривать с другими драконами», «забыть, что другие драконы существуют», «вспомнить, что другие драконы существуют, но не спрашивать о них», «всегда оставлять мне самую большую рыбу»… – Дочь с горечью кивает. – Теперь всё понятно.
Холод, лютый холод пронизывает тело Тушканы.
– Знаешь, что я обнаружила? – вновь усмехается Кана. – Сюда может писать кто угодно, не только ты. Смотри! – Она берёт перо и старательно выводит, читая: «Хвостовой шип позеленеет». – Ядовитый шип на кончике её хвоста мгновенно становится изумрудно-зелёным. – Здорово, правда? – Новая запись: «Хвостовой шип станет прежним», – и возвращается привычный буровато-жёлтый цвет.
Тушкана уже не чувствует своего тела. Лёд сковал шею, и голову уже не повернуть. Ничего выговорить тоже не получается.
– Нет, на самом деле, – задумчиво продолжает дочь, – я хочу не зелёный хвост. Ты знаешь, чего я хочу больше всего, просила уже – думаю, много-много раз, только это осталось в стёртой памяти. – Я хочу овладеть магией!
Нет, никогда! Тушкана пытается наложить заклятие мысленно, чтобы вырвать свиток из когтей дочери, но он лишь слабо трепыхается.
– Извини, что разочаровываю тебя – в миллионный раз, наверное. – Кана с усмешкой смотрит, как перо в её лапе разламывается пополам. – Не старайся мне помешать… потому что ничего записывать уже не надо – всё нужное сделано.
Тушкана смотрит, как перо вновь срастается, и только теперь с ужасом понимает, что спасения нет. Дочь не собирается торговаться, а просто устроила спектакль. Все заклятия отменила и теперь в услугах матери не нуждается… как и в ней самой.