– Опять всплывает это имя, – пробормотала Синтия.
– Допустим, это Тереза. Она дала кому-то ключ и назвала код. Какой в этом смысл? Мы установили сигнализацию не для охраны каких-то ценностей, а чтобы защитить себя после того, что произошло давным-давно. Человек, пытавшийся залезть сюда, думал, что дома никого нет. Он звонил в звонок и стучал в дверь, но Грейс не отвечала. Поэтому логично предположить, что он не собирался нападать на нее. У него имелась какая-то иная цель. Что у нас красть? Твои драгоценности?
Синтия усмехнулась.
– Или мою коллекцию редких монет? Десять тысяч наличными из-под матраса?
– Бессмыслица! – Она нахмурилась. – Мне придется поговорить с Винсом.
– Отличный план! Он в нас души не чает. Вчера вечером он был не дружелюбнее, чем когда мы с тобой навещали его в больнице много лет назад.
– Я с ним виделась.
– Когда? Недавно?
Синтия кивнула:
– Да. Он заезжал ко мне.
– Подожди… Значит, вы с ним встречались?
– «Встречались» – громко сказано. – Синтия отодвинулась от меня. – Так, простой разговор. После смерти его жены я послала ему открытку. Винс увидел меня, когда я ехала по улице, двинулся за мной, поблагодарил. Извинился за то, как обошелся с нами тогда.
– Передо мной он не извинялся, – заметил я.
– Наверное, твоя открытка с соболезнованиями затерялась на почте.
На это мне нечего было ответить.
– В общем, я хочу поговорить с ним, – заявила Синтия. – Надеюсь, со мной он будет откровеннее, чем с тобой.
– Я поеду с тобой!
– Нет, я сама. Грейс нельзя оставлять одну. С ней постоянно должен кто-то находиться.
Я не стал возражать. Откинувшись на спинку стула, сложил руки на груди.
– Ты долго за нами следила? – спросил я.
Жена прикусила губу.
– С самого переезда.
– Не могла же ты постоянно наблюдать за нами?
– Постоянно – нет. Чаще по вечерам. Я останавливалась за углом. Там есть дерево – ты его знаешь, оно растет напротив дома Уолмсли.
Я кивнул.
– Толстый ствол, за ним удобно прятаться. Я не могла уснуть, не убедившись, что вы оба благополучно вернулись домой. Особенно Грейс. Оттуда видно ее окно. Я ждала, пока она погасит свет, и только потом ехала домой. – Синтия сглотнула. – Хотела просто зайти, подняться к ней, поцеловать на сон грядущий, выключить у нее свет – и уехать. Но, боюсь, четырнадцатилетний человек уже слишком взрослый, чтобы позволить маме подобное самоуправство.
– А я думаю, что Грейс не возражала бы.
– После этого мне бы хотелось лечь с тобой. – Она шмыгнула носом. – Потом я бы уехала. Чтобы вернуться следующим вечером. И так раз за разом…
Как я сам не додумался? Я должен был с самого начала догадаться, что у нее только это на уме.
– Ты можешь простить меня? – спросила Синтия.
Я потянулся к ней, взял ее за руку и кивнул.
– За что? За то, что ты нас любишь? Наверное, могу.
Я собирался обнять ее, но помешал донесшийся сверху крик. Грейс! Вернее, это был не крик, а возглас. Мы с Синтией бросились к ней. Дочь сидела на своей кровати с телефоном в руках и с улыбкой. Когда я последний раз видел, чтобы она улыбалась?
– Что еще? – спросил я, первым вбежав в комнату. Синтия замерла у меня за спиной.
Счастливая Грейс подняла голову.
– Он жив-здоров! – сообщила она.
– Кто, Стюарт? – спросила Синтия.
– Он мне ответил! Он цел!
Дочь сунула телефон мне, и я взял его так, чтобы экран был виден и Синтии. Мы прочитали:
Грейс: «Дай мне знать, что ты жив».
Грейс: «Я с ума схожу, что с тобой что-то не так. Отзовись».
Грейс: «Не можешь сам, пусть со мной свяжется кто-то другой».
Грейс: «Я в тебя попала? Хоть на это ответь».
Все это она написала утром. Прошлым вечером она отправила десятки сообщений того же содержания. И только сейчас появилось это:
Стюарт: «Привет».
Грейс: «Ты в порядке?»
Стюарт: «Да. Прости, если напугал тебя».
Грейс: «Напугал? Да я с ума схожу».
Стюарт: «Пришлось сбежать. Прости, что оставил тебя там. Мой отец бесится».
Грейс: «Ты-то цел?»
Стюарт: «Да».
Грейс: «Ты где?»
Стюарт: «Пока прячусь. Босс отца тоже бесится».
Грейс: «Я в тебя попала?»
Стюарт: «Вот еще! До скорого».
Мы с Синтией переглянулись, потом уставились на сияющую дочь.
– Самая лучшая новость в моей жизни! – воскликнула она.
Глава 39
– Алло!
– Регги, это я.
– Сейчас не время, дядя. Давай я тебе перезвоню.
– Он мне звонил.
– Кто тебе звонил? Ты о чем?
– Он знает.
– Кто что знает?
– Куэйл.
– Господи! Подожди… Я выхожу из кафе. Дай сяду в машину. Не отключайся. Ну вот. Давай сначала.
– Мне звонил Куэйл. Он знает, что это я.
– Невероятно! Элай ничего не говорил ему, точно. Он…
– Что?
– Кофе пролилось… Что-то я не пойму, дядя. Как Куйэл мог догадаться?
– Нанял детектива. Наверное, Элай все-таки звонил ему насчет сделки, но больше не перезванивал, и Куэйлу приспичило его найти. Для этого он нанял частного детектива.
– Что сказал Куэйл? Дословно.
– Он знает, что это я. Должен был сразу догадаться. Регги, он наверняка заключил с Элаем сделку.
– Что?
– У него ее нет, она у детектива. Куэйл сказал, что они проверяют отпечатки пальцев. Будут искать мои отпечатки.
– Чушь какая-то, дядя. Это ловушка. Он блефует.
– А если нет? Найдут мои отпечатки – обратятся в полицию. Меня арестуют. А потом пронюхают про Элая, про то, что с ним произошло.
– Дай мне подумать, дай подумать… Если бы мы знали, кто этот детектив…
– Он сообщил.
– Что?
– Назвал имя детектива. Хейвуд Дугган. Я посмотрел в справочнике. Он настоящий частный детектив.
– Может, у тебя и адрес есть, дядя?
Глава 40
Винс заперся в своем кабинетике при мастерской. Горди подошел к двери и сквозь дымчатое стекло справился о самочувствии босса.
– Дай минутку передохнуть. – Винс плюхнулся в кресло у письменного стола. – Где Берт?
– Сейчас явится.
– Когда он вернулся с фермы? – Винс выдвинул ящик, достал маленькую рюмку и бутылку «Джек Дэниелс», плеснул себе немного, опрокинул, плеснул еще.
– Часа в четыре утра. Мы проверили вдвоем еще парочку домов и расстались.
– Куда он девал «бьюик» Элдона?
– Оставил у себя. На встречу со мной прикатил на своей машине. Послушай, по-моему, все более-менее нормально, – продолжил Горди. – Вот только в одном из домов у него возникла проблема.
– В котором? – уточнил Винс.
Горди объяснил.
– Говорит, позвонил в дверь, потом постучал. Он был уверен, что дома никого нет, но там оказалась девчонка, а потом еще жена объявилась, чуть его не переехала.
Синтия.
– Вот дерьмо! – простонал Винс.
– Ты уже говорил с Элдоном? Он с минуты на минуту появится. Не хотелось бы мне открывать ему глаза. Пусть услышит все от тебя. Ну, ты понимаешь… Все-таки ты босс.
– Элдон не приедет.
– Почему?
– Дождемся Берта, я расскажу вам обоим. Ты сделал то, о чем я тебя просил?
– Эсэмэски? Послал. Но я хотел узнать…
– Говорю тебе, дай мне минуту.
Горди отошел от дымчатого окна в двери. Винс смотрел перед собой невидящим взглядом. Он в третий раз налил себе виски, выпил, положил ладони на стол. Сосредоточился на дыхании. Медленный вдох, медленный выдох. У него кружилась голова, и дело было не в выпивке. В груди гнездилась физически ощущаемая тревога. Ему показалось, будто сейчас его стошнит. Уж не это ли называют панической атакой? За дверью опять появилась тень.
– Берт подъехал, – доложил Горди.
– Подождите, я скоро выйду.
Винс вспоминал видеосюжеты о катастрофах, которые видел на канале «Дискавери». При падении самолета или при столкновении поездов, оказавшихся на одном пути, всегда имеется несколько причин. Бомба не в счет. Беда не приходит одна. Ошибка пилота плюс неисправный прибор. Поломка семафора плюс увлекшее дежурного постороннее видео на смарфтоне.
Винс был убежден, что на сей раз события ополчились против него. Надо же было Стюарту влезть в дом именно тогда, когда кто-то другой вздумал его обчистить! Вокруг него все рушилось. Он чувствовал, как его империя – уж какая есть, что выросло, то выросло – расползается по швам. Даже до того, как начались события последних суток – господи, и суток еще не прошло, хорошо, если половина! – она съеживалась, скукоживалась.
Одри. Наверное, Джейн права. Он действительно тогда трусил. Не мог вынести это зрелище – жена на больничной койке в последние недели ее жизни. У Винса сердце разрывалось, он погибал от отчаяния и ярости. Знал, что должен забыть о себе и позаботиться о жене, побыть с ней. Но навещать ее было недопустимым риском. Винс всегда должен был выглядеть несокрушимой скалой. Такой человек, как он, неуязвим для горя. Чаще всего Винс щеголял в этой маске.
Всюду – но не в палате Одри, где она умирала у него на глазах. Довольно с него и того, что жена, открывая глаза, видела его таким уязвимым, с дрожащим подбородком, с глазами на мокром месте. А если бы в палату вошел еще кто-нибудь – медсестра, лечащий врач, Джейн, Элдон или Берт – и увидел его таким? Винс был бы унижен на всю жизнь.
Так это Винсу представлялось тогда. Но не теперь. Он так заботился о том, чтобы не потерять лицо, когда терял Одри, что теперь рисковал потерять Джейн. Хотя она и не родная дочь… Пусть так. Но, чтоб ее, он ее любит! С того момента, когда Одри, войдя в его жизнь, притащила с собой Джейн, Винс что-то такое чувствовал в этой девчонке. Суровость и одновременно уязвимость. Другие мужчины, начиная с родного папаши Джейн, залетавшие на орбиту ее матери, так часто обижали ее, ранили своим безразличием, что она отчаялась обрести отца. На взгляд Джейн, все мужчины, с которыми столько лет связывалась мать, были отпетыми мерзавцами.
Винс был готов согласиться, что он мало отличался от них, но он, по крайней мере, заботился о Джейн, не то что другие. А все потому, что у него когда-то была дочь. Совсем недолго. Но это воспоминание никогда не отпускало его. Винс часто думал о девочке, которой не было. Кем бы она стала, если бы выросла? Какой была бы в возрасте, например, пяти лет? Десяти? Пятнадцати? Когда они с Одри стали жить вместе и рядом постоянно крутилась Джейн, Винсу нетрудно было представить ее своей дочерью. Своевольная. Упрямая. Не боящаяся идти напролом. Иногда даже коварная – если это отвечало ее целям. И при всем том ужасно надоедливая. Но если бы родная дочь Винса стала такой, как Джейн, он бы гордился ею. Такая сумеет о себе позаботиться. Такую не проведешь.