Она отвернулась и сказала с мрачной улыбкой:
– Едва вы раскроете брату всю правду, он придет в ярость, и я лишусь издателя.
– Пресвятая Дева! – Он схватил ее за руку, развернул к себе. – Вы действительно думаете, что я способен на такое? Что вы мне совершенно безразличны?
Она посмотрела на него серьезно и печально. В глазах ее стояли слезы.
– Если бы я была вам небезразлична, Себастьян, вы бы понимали, что я испытываю, когда мою музыку приписывают отцу.
– Кажется, я понимаю это, ангел мой.
Она с трудом вздохнула.
– Как вы можете это понимать, ведь вы даже не представляете себе, что такое сочинять музыку. Собирать в себе боль всех утрат, а потом изливать ее в мелодии. И искать в душе своей кристальные ключи радости. – Она перешла на шепот. – Просыпаться глухой ночью, когда музыка переполняет тебя и кажется, ни времени, ни нот не хватит, чтобы записать ее. – Она склонила голову. – Если бы вы понимали, как это бывает, вы знали бы, как я страдаю, когда признание получает мой отец, который не в силах оценить и трели соловья.
Себастьян не мог больше себя сдерживать. Рука его легла на ее плечо. Как он хотел утешить ее!
– Мне не нужно разбираться в сочинительстве, чтобы понять, какие страдания вы испытываете. Все это написано у вас на лице.
Но почему он не может пообещать ей, что сделает все, что в его силах! Она ведь не поверит ему.
– Но страдания вашего брата важнее, – холодно ответила она.
– Черт возьми, Корделия! Вовсе нет! И вам это прекрасно известно. Неужели вы не понимаете, что все связано? Пока мой брат ваш издатель, ваша судьба зависит от него. – Он дотронулся до ее подбородка. – Все, что вы говорите, неважно. Я… я к вам очень привязан. Не знаю, как мне убедить вас!
Она встретилась с ним взглядом. Лицо ее было удивительно спокойно. Выдавали ее лишь глаза, исполненные тоски и боли. Этот взгляд раздирал ему душу.
– Вы можете доказать свою привязанность лишь одним, – сказала она дрожащим голосом.
Он растерянно молчал, боясь того, что скрывалось за ее напускным спокойствием, потом хрипло спросил:
– И чем же?
Глаза ее потемнели, голос упал до шепота.
– Подарите мне ночь любви!
15
Как она смогла произнести это, Корделия сама не понимала. Себастьян побледнел, отвернулся от нее, подошел к камину и стоял молча, уставившись на огонь.
Корделия вздохнула. На самом деле она прекрасно знала, почему сказала это. Будущее представлялось ей тусклым и монотонным. Неужто ей вечно суждено ухаживать за отцом-пьяницей и сочинять музыку, которую она не сможет назвать своей?
Неделя с Себастьяном принесла ей больше радости, чем три года жизни с отцом. Путешествие подходит к концу, через несколько дней они будут в его поместье. Отец встретится с лордом Кентом и Генделем, и все будет кончено.
И с чем она останется? После того что рассказал Себастьян о своем брате, она не могла тешить себя иллюзиями насчет того, что ему удастся уговорить лорда Кента издавать ее сочинения. И надеяться на то, что Себастьян обеспечит ей независимый доход, она тоже не могла. Несравненная Джудит, какой беспорочной она бы ни была, вряд ли это одобрит.
Нет, все вернется на свои места и она опять останется в Белхаме одна-одинешенька. Так пусть у нее будут хоть воспоминания. К голосу совести Корделия решила не прислушиваться. Ее жизнь принадлежит ей и только ей; к чему же жить, сокрушаясь об упущенных возможностях!
Она подошла к нему сзади и тихо сказала:
– Если я вам действительно небезразлична, докажите это. – Руки ее обвили его талию, она прижалась щекой к его спине.
Она почувствовала, как Себастьян напрягся.
– Не верю, что вы можете сказать такое.
– Но я говорю это. Я хочу, чтобы вы любили меня. Хочу, чтобы доказали свои чувства. Прошу вас…
Он развернулся к ней, тяжело дыша, и бросил на нее отчаянный взгляд.
– Именно потому, что вы мне небезразличны, я не стану этого делать. Вы заслуживаете лучшего, вы еще встретите человека, который женится на вас, будет любить и заботиться о вас. Я же – увы! – этого сделать не могу. – Он отвернулся и шагнул к двери. – Я не смею разрушить ваше будущее и не воспользуюсь вашим отчаянием.
Она бросилась к нему, не давая уйти, схватила его за руки.
– Неужели вы не понимаете? На мне никто никогда не женится! – Голос ее звенел. – Как вы думаете, где сейчас мой отец? Где?
Он молчал.
Она не отпускала его.
– Ваш отец не смог побороть пристрастия к спиртному, так ведь? Мой тоже не сможет, и вы это прекрасно понимаете. Он сидит сейчас в кабаке и напивается. Да, конечно, завтра он будет раскаиваться, обещать, что больше это не повторится, но все останется по-прежнему.
– Этого вы знать не можете, – возразил Себастьян.
– Сколько раз это повторялось! – Руки ее скользнули к его ладоням, она притянула его к себе, положив его руки себе на талию. Он держал ее осторожно, словно она была хрупкой фарфоровой статуэткой, и смотрел в сторону.
Она в отчаянии обняла его за шею.
– Какое будущее вы можете разрушить? В этом будущем ни семьи, ни детей, ни свободы. Вы же отлично знаете. что я никогда не оставлю отца. – Она дрожала от возбуждения. – Так пусть будут хоть воспоминания. Если вы действительно питаете ко мне чувства, о которых говорите, вы не откажете мне.
Лицо его было сурово, но глаза – глаза пылали.
– И это все, что вам от меня надо? Нет, я не жеребец, который станет удовлетворять девичье любопытство.
Слова его ее потрясли. Она не думала о том, как воспримет он ее дерзкое предложение, и уж никак не могла предположить, что он обидится.
Но он – обиделся! Стыд душил ее.
– Я… я не это имела в виду… Я лишь хотела… Ну, вы раньше говорили… Дали понять, что вы…
– Страстно вас желаю? – Он медленно окинул ее взглядом. – Этого я не отрицаю. Но я не подарю вам ночи страсти лишь затем, чтобы вам было что вспомнить, когда вы почувствуете себя одинокой. Уверен, что это вы сможете получить от множества других мужчин. Например, от того музыканта.
Боже, он ее понял совсем неправильно!
– Мне не нужен другой мужчина. Мне вообще никто не был нужен, пока… не появились вы. Пока вы до меня не дотронулись. Мы скоро расстанемся, и у меня не останется ничего. Я этого не вынесу, Себастьян!
Диким блеском засветились его янтарные глаза.
– Никто никогда не пробуждал во мне подобных ощущений. – Она говорила, потому что не могла больше держать это в себе, но говорила, преодолевая страх. Если он отвернется от нее после того, как она раскроет перед ним свою душу, ей останется только умереть. Она прикусила губу, пытаясь сдержать слезы. – Я… я никогда не осмелилась бы предложить такое, если бы не думала, что вы испытываете то же самое.
Он больше не владел собой. Со стоном притянул он ее к себе, приник к ее губам – страстно, настойчиво. Рука его стиснула ее стан, рот был так требователен, что у нее перехватило дыхание.
Потом он отпрянул. Лицо его было дико.
– Испытываю то же самое? Черт подери, я с ума схожу при мысли о том, что вы не можете быть моей.
Она коснулась пальцами его губ.
– Сегодня ночью я могу быть вашей, Себастьян.
– Как я могу обладать вами и – и уйти? Вы же знаете, я связан словом чести, я не могу принадлежать вам всецело.
– Ну и что! Вы нужны мне. – И это было правдой. – Я хочу быть с вами, пусть лишь од-нажды…
– Пресвятая Богородица! – воскликнул он и поцеловал ее с таким пылом, что сердце ее готово было разорваться. Потом он захлопнул дверь и снова стал осыпать ее поцелуями.
– Корделия, прекрасная и опасная Корделия! – шептал он, распуская ей волосы. Шпильки с легким шуршанием падали на мраморный пол, прическа была испорчена окончательно, но она не думала об этом.
Все ее мысли были сосредоточены на нем. Страстно желая дотронуться до него, ласкать его так же, как он ласкал ее, она ухватилась руками за его сюртук, и он одним движением скинул его на пол.
– Завтра мы оба будем жалеть о случившемся, – шепнул он, расстегивая ее корсаж.
– Для нас нет завтра. Его и не было никогда, к чему говорить о нем сейчас? Есть только сейчас, и мне этого достаточно.
Он отбросил в сторону ее корсаж.
– Мне этого никогда не будет достаточно, – сказал он и вдруг остановился, глядя на ее смущенное лицо. – Неужто тебе действительно достаточно?
Нет, и никогда не будет, подумала она, но не посмела произнести вслух. Она не смеет думать о завтра. Будет только сегодняшняя ночь. И это лучше, чем жизнь, полная сожалений.
Чтобы избежать ответа, она расстегнула платье и спустила его на кринолин. Потом она прижалась к его губам своими, и он, застонав, ответил на ее поцелуй с пылом, от которого у нее перехватило ды-хание.
Сердце ее под кружевным корсетом гулко билось, ей хотелось сбросить скорее и его. И Себастьян, словно прочитав ее мысли, стал быстро корсет расшнуровывать. Через несколько мгновений она осталась в одной нижней юбке.
Но руки его были проворны, он расшнуровал и снял и ее, быстро, словно очищал яблоко. Корделия и чувствовала себя фруктом – сочащимся зрелостью, ждущим того, чтобы его попробовали.
Кринолин упал на пол, и тут она ужаснулась тому, что делает, будто до этого кринолин защищал ее, как клетка, а теперь она осталась лишь в чулках и нижней рубашке, низкий вырез которой едва прикрывал ее грудь. Никогда раньше она не стояла в таком виде перед мужчиной.
«После сегодняшней ночи, – с горечью подумала она, – я уже не буду прежней».
И она отринула все колебания, отринула застенчивость. Она подняла на него глаза с видом дерзкого сорванца, пойманного на мелкой краже. Нет, она не будет бояться того, что прочтет в его взгляде.
Но глаза его светились лишь восторгом, он окинул взором всю ее, с головы до пят, и прошептал:
– Я лишь мог догадываться, как ты стройна и изящна. – Он провел руками по ее талии и бедрам. – Но ты – ты прекрасна как ангел, Корделия. Как можно скрывать такое чудо под кринолинами?