— Нет, пьесу я написать не сумею, — сказал Муми-папа и покраснел.
— Сумеешь, сумеешь, милый, — сказала Муми-мама. — А мы все вместе выучим её наизусть, и все придут поглядеть на нас, когда мы будем играть в театр. Масса народу, всё больше и больше, и все говорят, как они польщены знакомством с тобой, и в конце концов Муми-тролль тоже услышит об этом и найдёт дорогу домой. Все возвратятся домой, и всё будет хорошо! — заключила Муми-мама и захлопала от радости в ладоши.
Все в нерешительности переглянулись.
Потом поглядели на Эмму.
Она замахала лапами.
— Разумеется, это будет нечто несусветное, — сказала она. — Но если вы непременно хотите нарваться на фиаско, могу дать вам несколько советов. Так, между прочим, когда у меня выпадет свободный час.
И Эмма продолжала рассказывать о том, как играют в театр.
К вечеру Муми-папа закончил пьесу и прочел ее остальным. Никто не прерывал его, и когда он кончил, воцарилась мёртвая тишина.
Наконец Эмма сказала:
— Нет. Нет-нет. Нет и ещё раз нет.
— Неужели такая плохая? — удрученно спросил Муми-папа.
— Из рук вон, — ответила Эмма. — Послушайте:
Я вовсе не боюся льва,
Их в день я убиваю два.
Это звучит ужасно.
— Я решительно хочу, чтобы был лев, — угрюмо сказал Муми-папа.
— Он должен писать гекзаметром! Гекзаметром! Без рифмы.
— Что ты разумеешь под гекзаметром? — спросил папа.
— Ну, это примерно так: тамтаратамтаратамтаратамтаратамтара, — объяснила Эмма.
Муми-папа просиял.
— Значит, так: страх мне неведом ничуть, льву я главу отсекаю? — спросил он.
— Это уже лучше, — ответила Эмма. — Перепиши всё гекзаметром. И помни: в приличной трагедии в добром старом стиле все должны состоять в родстве друг с другом.
— Но как же они могут так злиться друг на друга, раз они родственники? — осторожно спросила Муми-мама. — И нет ни одной принцессы? И нельзя ли, чтобы всё окончилось хорошо? Так печально, когда живые существа умирают.
— На то она и трагедия, дорогая, — сказал Муми-папа. — Кто-то должен умереть в конце. Скорее всего, все, кроме одного, а может, и этот один тоже. Так сказала Эмма.
— Хочу умереть в конце, и мир праху моему, — сказала Миса.
— А можно я буду тем, кто убивает Мису? — спросила дочь Мимлы.
— Я-то полагал, что Муми-папе следовало бы написать детективный роман, — разочарованно сказал Хомса. — Что-нибудь в таком духе, где всех подозревают, так что получаешь массу превосходных путеводных нитей, дающих пищу для размышлений.
Муми-папа с оскорблённым видом встал и собрал свои бумаги.
— Если вам не нравится моя пьеса, можете написать свою, — сказал он.
— Дорогой мой, — сказала Муми-мама. — Мы полагаем, она превосходна. Разве не так?
— Конечно, конечно, — в голос сказали все.
— Вот видишь, — сказала Муми-мама. — Она всем понравилась. Ты только чуточку измени содержание и манеру. А уж я позабочусь, чтобы никто тебе не мешал и чаша с карамельками была у тебя под рукой, пока ты работаешь!
— Ладно уж, — сказал Муми-папа. — Но лев непременно будет!
— Разумеется, лев будет, — подтвердила Муми-мама.
И вот Муми-папа засел за работу. Никто не разговаривал, не смел шелохнуться. Как только страница была готова, он зачитывал её. Муми-мама всё время пополняла чашу с карамельками. Все были взволнованы и полны ожидания.
Ночью засыпали с трудом.
Эмма ощущала прилив жизненных сил в своих старых ногах и не могла думать ни о чём, кроме как о генеральной репетиции.
Глава девятая,об одном несчастном папе
В тот самый день, когда Муми-папа писал свою пьесу, а Муми-тролль угодил под арест, Снусмумрик проснулся от шума дождя в своём шалаше из еловых веток. Очень осторожно, чтобы не разбудить своих малышей, а было их двадцать четыре, он выглянул наружу и увидел мокрый лес.
Совсем близко росли красивые зелёные папоротники на ковре из звездчаток, но Снусмумрик с горечью подумал о том, что лучше бы вместо них здесь росла репа.
«Наверное, всякий папа чувствует себя так, — подумал он. — Чем я их сегодня накормлю? Крошке Ми не так уж много бобов и надо, ну а эти заведомо слопают целый рюкзак!»
Он обернулся и посмотрел на детей леса, спавших во мху.
«Того и жди, что схватят насморк от дождя, — мрачно подумал он про себя. — И это ещё не самое худшее. Я не могу придумать ничего, чем бы позабавить их. Курить они не хотят. Мои рассказы их пугают. Стоять на голове целыми днями у меня нет времени: тогда я не поспею в Муми-дол до конца лета. Ах, если бы заботы о них взяла на себя Муми-мама! Муми-тролль! — с чувством внезапной признательности подумал он. — Мы опять будем купаться при луне, а потом сидеть и болтать в гроте…»
Тут одному из малышей приснилось что-то страшное, и он закричал. Все остальные проснулись и закричали за компанию.
— Так-так-так, — сказал Снусмумрик. — Прыг-скок! Глянь-погляди!
Это не помогло.
— Ты вовсе не кажешься им весёлым дяденькой, — объявила крошка Ми. — Последуй примеру моей сестры, скажи им: если не замолчите, я убью вас! А после этого попроси прощения и дай им карамелек.
— И это поможет?
— Ещё как! — сказала крошка Ми.
Снусмумрик приподнял свой шалаш из еловых веток и забросил его в можжевеловый куст.
— Вот как надо поступать с домом, в котором ты жил, — сказал он.
Дети леса разом умолкли и наморщили носы под моросящим дождём.
— Дождь идёт, — сказал один.
— Хочу есть, — сказал другой.
Снусмумрик с беспомощным видом посмотрел на крошку Ми.
— Постращай их Моррой! — предложила она. — Моя сестра всегда так делает.
— И ты становишься паинькой? — спросил Снусмумрик.
— Разумеется, нет! — сказала крошка Ми и расхохоталась.
Снусмумрик вздохнул.
— Ну-ну! — сказал он. — Вставайте, вставайте. Поторопитесь, и тогда вы кое-что увидите!
— Что именно? — спросили малыши.
— Так, кое-что… — неопределённо сказал Снусмумрик и помахал в воздухе лапой.
— Да ты сам не знаешь, — сказала крошка Ми.
Они шли и шли.
А дождь всё лил и лил.
Дети леса чихали, теряли башмаки и спрашивали, почему им не дают бутербродов. Некоторые ссорились друг с другом и затевали драки.
Один набил полный нос хвои, другой укололся о ежа.
Снусмумрик уже почти начал жалеть сторожиху в парке. Посадив одного малыша на шляпу, двоих на плечи и взяв двоих под мышки, он шёл, мокрый и несчастный, спотыкаясь о кустики черники.
И тут, когда ему стало совсем невмоготу, перед ними открылась прогалина. Посреди стояла маленькая избушка — труба и столбы калитки были увиты гирляндами из увядших листьев.
Снусмумрик, едва держась на подкашивающихся ногах, прошёл к двери избушки, постучался и стал ждать.
Никто не открывал.
Он опять постучался. Никакого ответа. Тогда он распахнул дверь и вошёл в избушку. Дома никого не было. На столе стояли увядшие цветы давно остановившиеся часы. Он отстранил от себя детей и подошёл к холодному очагу. На нём лежала оладья. Он прошёл в чулан. Малыши безмолвно следили за ним глазами.
Некоторое время всё было тихо. Потом Снусмумрик вернулся с бочонком бобов и поставил его на стол.
— Теперь вы будете есть бобы, пока не станете поперёк себя шире, — сказал он. — Потому что мы ненадолго остановимся тут и успокоимся, и я узнаю, как зовут каждого. Зажгите мне трубку!
Малыши, как один, бросились зажигать трубку.
Немного погодя в очаге уже горел огонь, все платьица и штанишки висели для просушки. Посреди стола стояло большое блюдо дымящихся бобов, а снаружи, с монотонно серого неба, лил дождь.
Они слушали, как капли шелестят по крыше и в очаге потрескивают дрова.
— Ну, как вы себя чувствуете? — спросил Снусмумрик. — Кто хочет играть в песочнице?
Дети леса посмотрели на него и засмеялись.
Затем они налегли на коричневые бобы Филифьонки.
Сама же Филифьонка сидела под арестом за вызывающее поведение и не подозревала, что у неё гости.
Глава десятая,о генеральной репетиции
Шла генеральная репетиция пьесы Муми-папы, и все лампы горели, хотя до вечера было далеко.
За обещание получить бесплатные билеты на премьеру бобры поставили театр на почти ровный киль, но сцена всё равно имела лёгкий наклон, и это пусть не сильно, но всё же давало себя знать.
Перед сценой висел занавес, красный и таинственный, перед ним покачивалась на волнах маленькая флотилия лодок с любопытствующими. Они ждали уже с восхода солнца и захватили с собой обед, ведь генеральные репетиции всегда тянутся бесконечно долго.
— Мама, а что это такое — генеральная репетиция? — спросил один ежонок в одной из лодок.
— Это когда тренируются в самый последний раз, чтобы быть в полной уверенности, что всё сделано так, как надо, — объяснила ежиха. — Завтра будут играть пьесу по-настоящему, и тогда нужно будет платить за просмотр. А сегодня просмотр бесплатный, для бедняков вроде нас с тобой.
Но за занавесом отнюдь не были уверены в том, что всё сделано так, как надо. Муми-папа сидел и переписывал пьесу.
Миса плакала.
— Мы же сказали, что хотим умереть в конце обе! — заявила дочь Мимлы. — Почему только её должен съесть лев? Невесты льва, сказали мы. Помнишь?
— Хорошо, хорошо, — нервничая, отозвался Муми-папа. — Лев съест тебя, потом Мису. Только не мешайте мне, я стараюсь выдерживать гекзаметр!
— А как обстоит дело с родством? — озабоченно спросила Муми-мама. — Вчера дочь Мимлы была замужем за твоим отлучившимся сыном. А теперь за ним замужем Миса, а я её мама? А дочь Мимлы незамужняя?
— Я не хочу быть незамужней, — быстро вставила дочь Мимлы.
— Они должны быть сёстрами! — в отчаянии воскликнул Муми-папа. — Стало быть, дочь Мимлы твоя невестка. То бишь моя невестка. То бишь твоя тётка.