Негры бросили награбленный лут и ринулись на «Чёрный песец», толкая друг друга. Команды на пиратском корабле выполнялись бегом. Мигом втянули трап. Муромцев впервые видел, как действительно рубят концы – на носу топором, на корме негр орудовал мачете. Шхуна содрогнулась от движения винтов. Машина сразу заработала на диких оборотах, как мог выдать только электромотор. Посреди огорода пришельцев, над Разломом Дьявола, моряки не скрывались от инопланетян. Было для них что-то пугающее в ложном дне, о чём Муромцев не догадывался. Из носовой надстройки выскочил пожилой бородач в тропической форме, порысил на корму, прижимая к груди лакированный ящик.
– Глубина восемьдесят, подъём продолжается, – гаркнул громкоговоритель другим голосом. – Установить взрыватели на семь метров!
Негры сдирали брезент с загадочного горба на юте. Из-под тента открылись черные бочки, лежащие на наклонных салазках кормового бомбосбрасывателя. Такую допотопную конструкцию Денис видел в детстве в Военно-морском музее. Он вообразить не мог, что глубинные бомбы кто-то может использовать, когда подводные лодки давно исчезли. Но гражданские моряки возобновили их изготовление. Муромцев покрылся холодным потом, поняв, что за ложное дно поднимается сейчас из глубин.
Минёр опустился на колено перед бомбой, раскрыл ящик. Достал взрыватель величиной с полруки, ключ. Повернул кольцо, устанавливая глубину подрыва. Шхуна набрала ход, её всё меньше качало на волне. Негры отстегнули леера перед бомбой.
– Глубина тридцать, подъём продолжается, – железным голосом известил громкоговоритель и добавил прочувствованно: – Давай, Петрович, по готовности! Нам сейчас кранты.
Минёр вкрутил взрыватели. Извлёк чеку. Потянул рычаг бомбосбрасывателя. Бочка скатилась с лотка в кильватерный след. Тут же дерганул ещё раз и рухнул без сознания.
Муромцева накрыло. По сравнению с телепатической атакой амфибии мощь бактериального мата была подобна взрыву авиабомбы. Лаборант вскочил, ринулся за борт, но удержали наручники. Он повис на цепи, тщась перевалиться через планшир, не дотягивая всего чуть-чуть. Длины руки не хватило, и он старался растянуть её как резиновую. Неистово хотелось нырнуть вниз головой и грести-грести-грести на глубину, погружаясь в пучину до самого дна. Денис завыл от отчаяния, он драл из браслета кисть, срывая кожу, но никак не мог сжать кости и протиснуться в стальное кольцо.
Шибануло по ступням. Наваждение исчезло, Денис без сил повалился на палубу. Снизу ударило снова. Муромцев лежал, обмякнув как тряпка. Из тела словно вынули кости. Не было ни желания двинуться, ни даже вздохнуть. Он мог только смотреть перед собой. Видел палубные доски, железную стенку фальшборта. Чуть погодя взгляд сам собой переместился на ют. Третья чёрная бочка лежала в лотке. Белый пенистый след от винтов расходился за кормой. Шхуна шла, предоставленная самой себе. Казалось, в мире сделалось поразительно тихо, только в ушах толкается с шипением кровь, а больше ничего на свете нет. Оно где-то было, но Денис его не воспринимал. А вот живого ничего не осталось. Муромцев видел пустую палубу. Инженер минно-взрывного дела и помогавшие ему негры исчезли.
Гафельная шхуна «Black polar fox» шла под парусами к западному берегу Африки, удаляясь от растревоженного района активности пришельцев и бросив на произвол судьбы яхту с неполным экипажем.
– Для нас наступило время сугубых обстоятельств, – глухо сказал Казаков, он сидел, ссутулившись, сцепленные кулаки опустил между коленей. – Надо держаться. При этом вести себя осмотрительно. Больше никаких эксцессов, Денис, слышите? Капитан сказал, что за следующую выходку нас расстреляют.
Коллеги расположились на его койке в матросском кубрике в жилом трюме на корме. Пленных учёных поселили с неграми, чтобы осваивались в команде и не могли сговориться. Сенегальцы, ходившие несколько лет на «Чёрном песце», понимали русский язык.
– Жизнь – экзамен, на который вы приходите, имея пятёрку, – вкрадчиво произнёс Смольский. – Главное, не испортить её своими ответами. Это вас, Денис, касается в первую очередь.
– Где вы, там – беда, – веско отмерил Казаков.
Услышав извращённый девиз морской пехоты, Муромцев вспыхнул, но сдержался.
«Интеллигенты», – подумал он.
– Считаете, что я приношу беду как Утопленник? – тихо возмутился лаборант.
– Беду приносит не Утопленник, беду приносите вы, Денис.
– Вы не меня бойтесь. Вы отморози бойтесь, которая тут мумба-юмбой рулит.
Кубрик тускло освещали экономичные диодные лампочки. С дальней койки поблескивали белки глаз подвахтенного матроса Уголька, тогда как самого Уголька не было видно.
– Тише, тише, – испугался Смольский.
– Чего тише-то? Что нам скрывать? Что эти макаки – человеческий негатив? Или что рулевые тут конченые твари? Так они давно за себя всё знают. Нельзя показывать слабость. Она действует как приправа, где мясное блюдо мы.
Научные сотрудники опять зашикали, а Казаков осторожно произнёс:
– Вас тут ценят только как водолаза. Ещё одна выходка…
– Выходок не будет, – жёстко сказал Денис. – А Рощину я спас. Она сейчас лежит в лазарете в гордом уединении вместо того, чтобы её насиловала вся банда. У неё теперь будет время заинтересовать пиратов ещё чем-нибудь, кроме того, что она женщина.
Жизнь на борту пиратского судна ценилась не дороже той пользы, которую человек мог принести. По оценке офицеров, естественно.
– Или за это время ещё что-нибудь поменяется, – в присутствии негров Смольский старался говорить обиняками. – Время для нас тоже ценность.
– У нас есть новый рекорд, двадцать четыре часа без ЧП, – с оптимизмом сказал Казаков.
Муромцев схватился за голову.
– Хороший показатель для нашей экспедиции, – заключил Смольский.
– Давайте так держать.
Ксенофунгелл убрали далеко в трюм, чтобы их запах не вызывал на откровенность и не провоцировал конфликты. Весь награбленный лут перешёл в распоряжение экипажа. Видя в чужих руках свои вещи, учёные старались помалкивать. Чёрные как смоль сенегальские пираты не вызывали желания пообщаться. Картину слегка разбавлял Миксер, да ещё Ганс, но кок в кубрике не появлялся. В рубке рядом с камбузом находилась койка его и помощника кока, чтобы не удалялись от своего места на корабле.
Муромцеву дали отлежаться и через день вызвали потолковать в кают-компанию. Звероватый даже для дикаря боцман Жан смотрел на мир исподлобья. Он носил рваный синий свитер, измаранный до фиолетовости, и жутко смердел. Все негры воняли по-особому, по-негритянски. На юте, где они спали и жрали, можно было вешать топор, невзирая на кондиционер и постоянно действующую вытяжку. Из машинного отделения потягивало этанолом. Однако Жан пах ещё мощнее, ядрёным мускусным секретом, как старый свин, и был по-кабаньи свиреп. Он крепче других матросов дуплил Дениса после поножовщины. Он верховодил в кубрике. И хотя он больше не поднимал руку на белых пленников, это не мешало ему порыкивать. Учёные боялись Жана, а Денис шкурой чувствовал, что выяснение отношений неминуемо.
По главной палубе хода на бак не было. То ли чтобы не доносило неграми к офицерским каютам, расположенным подальше от глубинных бомб, то ли для затруднения бунта средний трюм был наглухо отгорожен от жилых помещений. Жан вывел Дениса наверх. От свежего воздуха закружилась голова. Всё время на «Чёрном песце» лаборант провёл в кубрике, отлучаясь только в расположенный за переборкой гальюн.
Он остановился. Глубоко вздохнул, опёрся на планшир.
– Погоди.
Боцман гавкнул, но остановился, заметив, что пленника пошатывает. Денис стоял, прислонившись к фальшборту, глубоко дышал. Голова прояснялась. Даже настроение улучшилось, потому что виды открывались сказочные. Вечерело. Солнце уходило за перистые облака. Задувал свежий ветер. Шхуна шла под полными парусами и была прекрасна, если смотреть только вверх и не оглядываться по сторонам. Из рубки на Муромцева таращился вахтенный, сзади сопел дикарь, впереди предстоял конкретный разговор с реальными пацанами.
Денис скрипнул зубами. Разжал пальцы.
– Пошли.
– К капитану обращаться «месье капитань», поняль? – где только можно смягчая согласные, предупредил Жан.
Между собой сенегальцы говорили по-французски, но объясниться на корявом русском или хотя бы понять, что им говорят, могли все.
Они прошли в надстройку и спустились по короткому трапу в жилую палубу. Носовые помещения совершенно не походили на матросский свинарник. Коридор был отделан пластиковыми панелями под дерево, горели светильники из ярких, приятных глазу жёлтых диодов, на полу лежал синтетический ковролин.
Жан остановился у двери, постучал. Осторожно отворил, словно боясь летящего в голову башмака.
– Месье капитань, по вашему приказанию доставлень.
– Заходи! – пригласил хриплый баритон. – Баклажан, закрой дверь с другой стороны и не подслушивай.
Негр мотнул головой, придерживая дверь за ручку. Муромцев протиснулся меж ним и наличником. Не зная, как общаться с пиратами, он решил вести себя как в армии.
– Разрешите войти?
– Давай, заходи.
В иллюминаторы кают-компании подсвечивали закатные отблески с воды. На их фоне массивная фигура капитана казалась вытесанной из красного дерева. Даже верхнее освещение салона не могло испортить впечатления. Кряжистый мужчина за пятьдесят с квадратным подбородком и носом картошкой сидел во главе стола, положив волосатые кулаки по обе стороны от планшета, очень похожего на гаджет Виктора Николаевича. На буром лице выделялись светлые пятна вокруг глаз – от любви к солнечным очкам. Сами очки, в блестящей стальной оправе, висели на левом кармане мятого белого кителя.
Баклажан закрыл дверь снаружи.
– Стой там, – сказал капитан.
Муромцев осматривался. Стол, уставленный грязной посудой. Офицеры кончили ужинать и нашли время для развлечения. По правую руку от капитана разместился глава абордажной команды, о котором было известно, что он старший помощник. Других офицеров «Чёрного песца» Денис видел впервые. Рядом сидел чернявый мужик лет тридцати трёх, длинноусый, снулый и бледный. По левую руку был лысый, обрюзгший, одних с капитаном лет. Дальше – мутный блондин без возраста, будто пьяный. С края стола – молодой с жёлтыми патлами сосульками. Все, кром