Ночная вахта была только у боцмана, но после рассказа калеки никому не спалось.
– Он бешеный, – сказал Лерой. – Бешеный. Полсебастьяна говорил, как он его избил на Ослиной Челюсти? Сначала они просто встретились. Дени сходу обозвал его мужеложцем и ещё по-всякому. Ни за что. Просто так! А потом вернулся и так излупцевал, что живого места не оставил.
– А нас? – воскликнул Гудрон. – Нас-то за что?
– Он бешеный, – повторил Лерой и все моряки согласились, потому что боль напоминала о неистовой потасовке, которую учинил Дени после возвращения с затонувшего судна.
– Так, может… – Гудрон сгоряча пнул стальную раму, зашипел сквозь зубы и поджал пальцы. – За борт? – выговорил он с нескрываемой злобой.
– За борт, – разделил его ярость Лерой.
– По-тихому сделаем, когда пойдёт в гальюн, – предложил Уголёк. – Пригласим на палубу поговорить.
– А если не пойдёт?
– А ты сделай так, чтобы пошёл.
– Подождём, когда заступит на вахту.
– Водолазов освободили от вахт.
Негры заговорили все вместе и разом замолчали, оказавшись в тупике.
Боцман кашлянул.
– Встанет в гальюн, приложим свайкой по затылку и за борт, – рассудительно сказал Баклажан.
Матросы все разом закивали и тихо загалдели, что это самая дельная мысль, а Жан – голова.
– Кого вы собрались бить?
Жёсткий славянский акцент заставил негров встрепенуться, а когда они узнали голос старшего помощника, сердце у них ушло в пятки. Старпом хорошо говорил по-французски, а, значит, понял всё, что смог услышать, незаметно прокравшись на ют.
Офицер осветил ручным фонариком пугливо скукоженные лица. Он опознал всех заговорщиков и назвал их по именам.
– Так-так, – с расстановкой, для пущей вескости, произнёс он по-русски. – Ага! Вот, вот…
Его тон не сулил ничего хорошего. Секундой позже до матросов дошло, что сейчас была не вахта старпома. Неужели его кто-то предупредил? Но искать предателя среди своих сенегальцы даже не помыслили. Скорее всего, старший помощник наткнулся на них случайно, когда проснулся и вышел проверить службу.
– Ну, мартышки? – рявкнул он. – Кого собрались мочить?
Черномазые физиономии как радарные решётки повернулись в направлении главной цели. За всех должен был отвечать боцман.
– Дени приносит беду, – Баклажан повернулся спиной к личному составу и состроил виноватую мину, но говорил при этом уверенно, хотя и смягчил тон. – Полсебастьяна всем твердит о его дикой выходке на острове. Доктор Мишель рассказывал ему, что Дени приносил беду в других рейсах. Из-за него гибли водолазы, а когда он пошёл с нами на «Мона Лизу», случайно подстрелили Симона. Что ещё должно произойти, пока мы не убедимся, что этот монстр нас угробит?
– Идиоты, – процедил старший помощник. – Кто позволил вам решать, что делать на моём судне? Вы выполняете команды, а не выполняете – списываетесь на корм скоту. Давно не купались? Здесь много акул. Есть желающие с ними познакомиться?
Он шагнул к матросам. Негры подались назад, сбиваясь в кучу как овцы.
– Ну? – надавил он, слепя фонариком в глаза.
Заговорщики притихли, демонстрируя покорность.
– Я вас запомнил, – пообещал старпом. – Будете первыми на раздаче пряников, если что-нибудь случится. Благодарите, что я ничего не скажу капитану, – он посветил каждому в глаза персонально. – Сами не проболтайтесь, кретины. Поймаю ещё раз, всыплю плетей.
Негры торопливо кивали.
За спиной старпома зажёгся яркий фонарь.
– Вся досмотровая группа в сборе. Как славно, – раздался как гром голос капитана. – И о чём мы тут договариваемся?
Все, пойманные в луче света, замерли как мыши под ведром.
– Кто не на вахте – в кубрик, – спокойно распорядился капитан. – Господин старший помощник, прошу вас зайти ко мне.
Выслушав объяснения старпома, капитан приказал вахтенному матросу разбудить и привести португальца.
– Вот урод, – вздохнул он, оглядывая калеку. – Что ты нёс про Гидроматроса? Переведи, про урода не надо, – приказал он старпому.
Капитану было не с руки объясняться с матросом самому. Пусть подчинённый возится, тем более, что он был более способен к языкам.
Калека невнятно оправдывался. Старпом рявкал ему по-английски отрывистыми фразами, из-за чего Посебастьяна волновался всё больше и чирикал всё непонятнее. Капитан налил себе коньяка и осушил бокал, а они всё пререкались.
– Что несёт эта убогая пародия? – наконец, не выдержал он. – Три часа ночи, сука, мы до утра тут будем заикаться?
Старший помощник смолк, собрал мысли в кучку, развернул плечи и доложил:
– По смыслу, он говорит примерно следующее. Море ненадолго отпускает одного, чтобы с его помощью забрать всех.
Капитан наморщил лоб, усваивая эту ахинею.
– Что? – переспросил он.
– По смыслу так, – деревянным голосом повторил старший помощник.
Капитан смотрел на калеку, медленно закипая.
– Зачем мы взяли на борт этого урода? – это был не вопрос, а реплика сожаления. – Вот кто приносит несчастье! – объявил он помощнику. – Здесь говорят по-русски, пидор гнойный, – желчно высказал в лицо калеке. – Учи, сука, язык господ!
Полсебастьяна понял по интонации и очень обиделся. Он никогда не был содомитом и презирал содомитов, но его всё время после болезни называли содомитом. Это его бесило и он никак не мог выяснить причину. Из-за внешности или потому что считали слабым? Так они ошибаются!
Полсебастьяна пискляво зарычал и бросился на капитана с кулаками, но споткнулся.
– Что-то у дурачка совсем планка соскочила, – сделал умозаключение капитан, когда старший помощник прекратил пинать скрюченного калеку. – Запри его в канатном ящике до завтра.
– А не сдохнет?
– Сдохнет, и чёрт с ним. Не сильно нужен. У нас теперь есть годный кок и сортировщик добычи, с дипломом и учёной степенью. Сейчас шлюха поправится, её тоже поставим на обработку. Они все учёные и даже Гидроматрос в этом деле умнее нас с тобой.
Глава 26
Муромцев думал, пока его не начало накрывать азотное опьянение. На сорока семи метрах был мрак. Густая планктонная взвесь парила в воде, сносимая слабым течением. Шлемовый светильник не мог пробить её мути. Луч рассеивался в ней, создавая шар метра на полтора перед Муромцевым. Чтобы рассмотреть грунт, надо было наклоняться. Чтобы отодрать от камней животных, надо было присаживаться.
Приходилось работать за двоих и проводить на грунте больше времени. За это ждала расплата. Водолаза расплата всегда подстерегает на выходе. Казакова уже свалила кессонная болезнь. Без особого экстрима вроде кровотечений, но он лежал на койке и трясся. Мышцы ломило как при тяжёлом гриппе, анальгетик от доктора Жлоба мало облегчил боль. Судовой врач только развёл руками и сказал, что без барокамеры привести его в порядок не получится. Капитана это не озадачило. Он разрешил Казакову отлежаться и завтра начинать готовиться к новому спуску. Ему было всё равно, сколько протянет пленник. Даже если он умрёт под водой, скафандр всё равно вытянут и уберут в рундук.
Лаборант подковырнул широким бронзовым ножом Xenocerianthus obconica, собирать которых настаивал Смольский, несмотря на то, что Полсебастьяна их выкидывал. Денис подумал, что делает ненужную работу, но всё равно сунул ядовитую актинию в сеть. Он подумал, что механически выполняет чью-то волю, как бессловесное орудие. Всегда выполнял. Другие командовали им и считали его лучшим в роли инструмента. Даже Арина.
Несмотря на то, что они удивительным образом сблизились.
Удивительным?
«Почему она это сделала?»
Потому что он вернулся оттуда, откуда не вернулся Карлос да Силва? Потому что он безоговорочно полез в опасное место добывать редкие экземпляры, чтобы не провалить экспедицию?
Спасти репутацию начальника партии? Спасти деву в беде. Не из прагматичного расчёта и не колеблясь.
И Казакова увлёк за собой.
Всё это происходило прямо перед ним, но обнаружил он это только сейчас. Потому что раньше он был недостаточно циничен для этого.
«Какая же она прагматичная, расчётливая сука!»
Цинизм прирастает потерями.
Задавать себе вопрос «почему» оказалось не только познавательно, но и досадно. Муромцев решил впредь делать это чаще.
Возможно, сейчас он опять ошибается.
Но, когда он сформулирует и задаст себе следующий вопрос «почему», ответ приблизит его к истине.
И сделает ещё циничнее.
Может быть.
Если только этот следующий раз в его жизни будет. Пираты могут отправить его на тот свет частыми погружениями и небрежной выдержкой для декомпрессии. Казаков уже болен.
Лаборант решил сделать так, чтобы следующий раз был.
Ради познания.
Он положил ещё одну Xenocerianthus obconica в питомзу.
– Как там этот пидор, не сдох? – капитан посмотрел на часы и перевёл взгляд на матросов, разгружающих сетку с добычей.
– Пять минут назад стучался.
– Выпусти его. Десять минут привести себя в порядок и пусть дует в трюм, а то Мишель на разделке не справляется. Я там был. Сидит по уши в рыбе.
– Есть выпустить! – старпом умёлся к канатному ящику.
Капитан достал из нагрудного кармана пачку «Physalia» и выколотил последнюю сигарету. Горячая парная духота тропического дня дурила голову, заставляла не по-хорошему чудить. Смял пачку, бросил под ноги.
– Вахтенный! Почему грязь на палубе? – гаркнул он, чтобы взбодрить Лероя.
Когда Дениса подняли с трёх метров, где он делал последнюю остановку для декомпрессии, оставалась пара часов до ужина. Он спустился в трюм. Там было прохладно, работала вытяжка. Густо пахло йодом и остро – потрохами тварей. Разделочные столы были завалены добычей. За дальним копался Полсебастьяна, торопливо шуруя шкерочным ножом. Стол ближе к трапу находился во владении Смольского, который не спеша отскребал внутренности очередной несчастной морской собачки. Ведущий научный сотрудник лаборатории фармакологии выглядел собранным и почти торжественным.