Михаил старался поддержать диалог добродушного мужичка. Ведь если дали ему место в телеге, то одной монетой не расплатишься, надо и разговор поддержать, ведь человек существо такое, что перед скукой не всегда выстоишь, а если человек простой, открытый, то все его мысли в присутствии спутника сразу в речь превращаются. Михаилу же нравилось помолчать, подумать, поразмышлять о красоте окружающего мира, обдумать прочитанное на досуге или почерпнутое из бесед с интересными людьми. Его творческая натура порой требовала одиночества, в неге которого он мог полностью раствориться, закрыть глаза. Михаил достал толстую тетрадь, в которой решил сделать записи об этой поездке.
Наконец, они остановились. На черном небе, покрытом вышивкой созвездий, висел, будто повешенный на крючок, яркий полумесяц. "Тут заночуем", — сказал Епифан, зевая во весь открытый рот. "Что за деревня?" — спросил Михаил. Но Епифан уже задремал сидя, склонив голову. Михаил спрыгнул с телеги. Его окликнули: "Помочь могу вам чем-то, ваше милосердие?" Михаил обернулся в сторону пожилого мужичка с палочкой и, дружелюбно ему улыбнувшись, сказал: "Даже не знаю, в каких краях я, что за деревня такая, а еще хотел бы знать: есть ли здесь, где переночевать одинокому путнику"? Дедушка улыбнулся и ответил: "Деревня эта называется Медведь, да, чудно название, но вот странно, ведь медведей здесь давным-давно уж нет. Зато кров тебе найдется. Пойдем". Не прошло и 10 минут, как над головой его оказался кров, а под ним матрас. Его приютил первый встречный. Скромная комнатушка в избе, маленькое окошко, из которого виден бескрайний океан звезд. Михаил устроился ко сну, закрыл глаза, воображение рисовало ему: окно, печка в углу и небо… Потух огонек, уставший путник впал в сон.
Петухи кричали во все горло, перекрикивая птичек, порхающих с ветки на ветки. Вставать было легко. Свежий воздух, звуки природы… Усевшись на кровати и не вылезая из-под одеяла, Михаил смотрел в окно, солнце было такое яркое, что казалось, что оно постукивает по окну и призывает путника идти дальше и дальше. Подошел к окну, достал тетрадь. Зарисовав пейзаж и перелистнув страницу, он с улыбкой вдохновения на лице стал записывать:
Восходит солнце, месяц уплывает.
Рассвет, туман над речкою витает.
Природа словно оживает.
Вода журчит, птенцы летают.
Проснувшись, лишь открыв глаза,
Вернулся ты из царства сна.
Вскочил с постели али сполз,
Улыбка на лице иль скорбь?
Что думать!
Мысли тут не может быть иной.
Проснулся ты, так пой
С тем соловьем, что под окном, наперебой!
Спустя несколько минут на заднем дворе Михаил вылил на себя ведро холодной воды и надел свежую белую рубаху. Его накормили творогом и молоком. Толпа ребятишек бегала вокруг него, норовила схватить и потрогать странника из Петербурга. Футляр с принадлежностями для рисования лежал на столе под присмотром, чтобы любопытные дети не ухватили себе новые игрушки из вещей гостя. После завтрака он потянулся, откланялся и пошел во двор, прихватив кисти, холст и мольберт. Через несколько минут полдеревни собралось посмотреть на человека в черных сапогах и белоснежной рубашке, устанавливающего на траве у поля непонятный им деревянный прибор. Вскоре на него был взгроможден холст, и рука художника потянулась к краскам.
Черное вспаханное поле потихоньку переносилось на холст, вскоре на горизонте появится темный старый лес, и покосившийся сарайчик на краю деревни, и птицы, летящие низко над землей. Это к дождю. Да и облака начинают сгущаться. Нет, не успеет он сегодня завершить пейзаж. Гром грянул, дети, наблюдавшие за художником, бросились врассыпную. Михаил спешно стал собираться. И вот картина! Художник, который несколько мгновений назад сидел в чистой одежде и с задумчивым проникновенным взглядом неторопливо взмахивал кистью, изредка поправляя волосы, бежал, подпрыгивая, с намокшей головой. Вот он в избе. Маленькой, но теплой и уютной. На удивление — картина почти не пострадала. А что с одеждой — ему все равно.
Гость не стал долго задерживаться, как и тучи. Как только они разошлись, Михаил откланялся хозяевам, с усердием вручил им пару монет, хотя они не хотели их брать и кланялись ему. Вещи были погружены в телегу. Немного подвыпивший Епифан приветливо улыбался и расспрашивал седока, как тот провел время и был ли накормлен, напоен. Получив удовлетворительные ответы, он улыбнулся, повернулся и, взявшись за вожжи, гаркнул: "Пошли, родные!" Тронулись. Михаил лежал с тростинкой в зубах, и взгляд его тонул в голубом небе, которое совсем недавно вырвалось из-под тирании мрачных туч.
Мирное покачивание телеги привело их к нескончаемым просторам озера Ильмень. Берега противоположного не видно, синева воды стремится в бесконечность. В душе Михаила восторг и любовь к красоте первозданной природы.
Однако столь приятная и благостная картина раннего утра неожиданно была омрачена происшествием. Михаил вышел прогуляться к Ильменскому озеру. Он увидел, как неподалеку прогуливалась женщина с маленькой дочкой. Подул сильный ветер, вздыбилась волна, ударила о берег и выхватила из рук женщины ребенка. Волна увлекла девочку за собой. Женщина бросилась к ней и успела ее подхватить. Девочка была спасена, но ужасно напугана. Михаил был потрясен происшедшим.
Вскоре в руках его появляется бумага, на ней карандаш воздвигает низкопарящие облака, водные просторы и солнце, рисующее на воде свои собственные картины. На обратной стороне художник оставил несколько слов: "Потерян горизонт, обрушен в воды небосвод, и синева слилась их воедино". Впереди показалось несколько сереньких домиков, возле первого сидел старичок, опираясь на палку. "Что это за деревенька? Или это хутор?" — спросил его Михаил. "Да то, Озерки, милай. То не село, не деревня, то хутор в глухом лесу".
И снова в путь. Спустя пару часов они увидели Великий Новгород. Прекрасный старинный град близ озера Ильмень. Копыта зацокали по городским улочкам, и взгляду их предстали красные стены кремля, над ними своды белоснежные церквей и золотые купола. Они остановились в центре города. Епифан поклонился ему и сказал грустно: "Тут путь наш и окончен. Спасибо вам! Не поминайте лихом!"
Вскоре Михаил нашел комнатку в центре города по сносной цене, оставил там вещи, взяв с собой только самое необходимое. Он вышел к набережной, где он запечатлеет древние стены кремля, и озеро, и белизну соборов. Михаил пробыл там весь день. Он то рисовал, то просто наслаждался единением природы и величественным творением рук человеческих. Так поэтично и легко было на душе его, что не заметил он, как луна сменила солнце и как подул холодный ветер. Вернувшись домой совсем поздно, он отужинал в харчевне и пошел спать.
На следующий же день наш молодой художник решил продолжить знакомство с Великим Новгородом и побродить по его старинным улочкам.
Своей белизной и величием поразил Михаила собор Святой Софии. Мост через реку Волхов, по которому он прошел, видимо, новый, блестел и отливал янтарем. Михаил записал в дневнике: "Вот мы и прибыли в Новгород. Я обошел всю главную площадь, на которой в былые годы собирался честной народ, чтобы голосовать и выбрать достойного правителя города".
Михаил соскочил с телеги на булыжную мостовую, покрестился на собор, с каким-то особенным воодушевлением обошел всю площадь. Здесь он обнаружил несколько церковных лавок. В одну из них он зашел. Чего там только не было! Многие иконы повторяли те, что он видел в Псково-Печорской лавре: Богородица, Господь Вседержитель, Николай-Угодник… А это что? Удивительно. Перед ним оказалась картинка, не маленькая, на которой был изображен сытый, солидный кот С усами, как у Петра I, а под ней подпись мелкими печатными буквами. Он прочел: "Мыши кота хоронили". Это был лубок — картинка, простой незатейливый рисунок. Его осенила мысль: "Вот это да! Ведь так же и я мог бы нарисовать какой-то причудливый домик или пейзаж, сопроводив рисунок подписью. Нужно будет попробовать…" Вдохновленный этой идеей, он вспомнил еще и образ Марфы-посадницы, и других новгородцев, которые прославили свою землю в борьбе за первенство с Москвой.
Несколько дней бродил Михаил по городу, завороженный его красотой. Местные жители показали ему дорогу к церкви Спаса на Ильине с росписями XIV века Феофана Грека. Его поразил своим возвышенным достоинством собор, посвященный Михаилу Архангелу, и маленькие церквушки, встречавшиеся повсюду.
В своем дневнике Михаил записал: "В Новгороде мы прожили 10 дней. Погода была великолепная, ко всяким удовольствиям нужно прибавить еще и пьянящий аромат сирени, который сопровождал нас повсюду. Новгородцы очень приветливы, и я тоже отвечал им добром".
СТАРАЯ ЛАДОГА
На перекладных мы доехали до Старой Ладоги. Необъятные массивные башни и стройные стены крепости захватывают дух и будят мое воображение", — продолжал свои записи Михаил. Взяв карандаш, он зарисовал эти башни со всеми подробностями. "А теперь подпись, — подумал он. Башни крепости такой толщины, что ее могут обхватить шесть-семь человек. — Назову-ка я ее Тетка Устинья". Какие великолепные фрески внутри, почти как во Флоренции. Все стены были изрисованы каким-то неизвестным великим художником. Михаил не мог оторваться от них, обошел с одной стороны, с другой, но наверху их было плохо видно, и он подумал, что надо подняться повыше, разглядеть их получше и зарисовать.
Сделав несколько набросков, он стал спускаться вниз, взглянул на свой рисунок, покачнулся и рухнул на пол. Почувствовал страшную боль в ноге. Как же он встанет? Попробовал снова встать, вновь острая боль пронзила его, Михаил застонал. Откуда ни возьмись, появились два монаха, осмотрели ногу, привязали к ней деревяшку. Потом, пошептавшись о. чем-то, подняли его и понесли, как оказалось, к знахарке Матрене.
Целый месяц Михаил пролежал в доме у тетки Матрены, которая ухаживала за ним, заботливо опекала, лечила и поила молоком. Михаил слушал ее, хорошо питался и делал упражнения для больной ноги. Через месяц он достал из поклажи свою итальянскую палку (которую сам смастерил еще в Италии) и, опираясь на нее, начал ходить. Однако нельзя было расслабляться.