Тут Авдотья Павловна смахнула со щеки слезу и сглотнула слюну. Трудно было узнать в этой расплывшейся женщине со слезами на глазах ту барыню, которая в гневе своем извела некогда смуглянку и велела подбросить в Москве ее кудрявого младенца. (Уже не сама ли сердобольная старушка и выполнила поручение?) Могло ли произойти такое разительное изменение в характере, могла ли такая барыня стать чувствительной читательницей сентиментальных романов? Да, такие гибриды несообразности естественны. Очень часто рационализм соединяется с чувствительностью, нравственный идеализм, мечтательность с тиранством, грубостью.
В тот самый момент, когда к Авдотье Павловне вошла старушка, барыня как раз закрыла книгу и повернулась к двери.
— Чего тебе? — спросила.
— Барыня, сказывали вы как-то, дескать, желали бы патрет Петруши заказать, наследника. На кухне у меня пришлый человек. Желаете, так призову…
Авдотья Павловна, еще во власти романа, оживилась:
— Живой, настоящий и умеет это? Давай его сюда.
Авдотья Павловна осмотрела вошедшего и, похоже, осталась довольна. Кудряв, черняв, статен, румянец во всю щеку. И не без приветливости спросила:
— Живописец? Ремеслом сим промышляешь?.. Много ли берешь за одно лицо?
Выслушав ответ, поджала губы, полюбопытствовала:
— Откуда и куда путь держишь?
— А цель моя — посетить одного здешнего помещика.
Авдотья Павловна смотрела милостиво, еще не обсохли на ее глазах слезы, вызванные чтением романа. Однако одним ли только романом… Героиня романа Софья родила младенца и подбросила его чужим людям. Это вызвало у барыни воспоминание о своем грехе, что сделалось с тем младенцем, которого она невесть куда выбросила — в жизнь ли, в смерть ли. Она долго молчала, наконец окрепла лицом и сердцем и уточнила:
— Какого помещика думаешь посетить? — спросила рассеянно.
— Львова Николая Александровича, — отвечал он.
— Что-о-о? — Рассеянности как не бывало, барыня поднялась во весь рост. — Того самого?
— Не знаю, что имеете вы в виду, — смиренно отвечал Михаил.
— Да знаешь ли ты, что нет никого хуже его! Дрова жечь не велит, мол, есть какой-то торф, уголь наш, не аглицкий. И гордец на всю губернию. Крестьян сгоняет дома земляные строить, глиняные. Ох, прости Господи! Теперь-то его уж наказал Господь, говорят, лежит недвижим.
Михаил не мог стерпеть слов невежественной барыни, не удержался и дал ей отповедь.
— Вот и едь, едь. А нам такие люди не надобны. Видали мы таких мазилок. — У нее даже задрожали щеки.
Михаил заторопился.
— В какой стороне их имение?
— A-а, не хочу и говорить! — закричала Авдотья Павловна. — Язык до Киева доведет дурака.
"Еще одна тетеха", — подумал Михаил, покидая дом, в котором когда-то произведен был на свет. Не помнил он того дома, не помнил и ту, что когда-то приказала выбросить его, как щенка. Не узнал, и слава Богу! Дом — не тот, где родился, а тот, где воспитался человек.
А сгорбленная старушка все же дождалась его в липовой аллее и показала, в какой стороне деревня Черенчицы, принадлежавшая Львову.
В пути наш герой набрел еще на один помещичий дом. Там его приняли с распростертыми объятиями и упросили изобразить все семейство. Михаилу пришлось немало потрудиться, чтобы усадить и написать бабушку, деда, родителей, их большеглазого сынка и девчушку с косами. Целую неделю прожил Михаил в усадьбе, кормили его, поили, еще и денег на дорогу дали. А он? Фамилии своей под картиной не оставил, поблагодарил, поклонился и зашагал дальше…
Последуем же и мы за неутомимым странником. Ни единому слову той "тетехи" не поверил, однако царапало волнение, и надо было поторапливаться. В дороге мысли были все о Львовых. К деревне он приближался в самом возвышенном состоянии духа.
Дело шло к вечеру. Впереди чернел лес, сквозь него рубинами пылало закатное солнце. Буйствовали птицы.
Так Михаил оказался в имении Львова. Рядом с домом был маленький флигель, ему предложили там пожить.
Только, увы, добравшись до имения, он не встретил ни Николая, ни его прекрасную супругу Марию. Дворовые замахали руками, причитая: "Не велено пущать, не велено пущать, ступайте с Богом. Барин болен, уже полгода не встает. А барыня чуть ли умом не повредилась". Но Михаил все-таки обошел дом, нескромно, но заглянул в окна. Похоже, что в одной комнате увидел Львова, исхудавшего, почерневшего, в беспамятстве. Жена его замахала руками: уходите отсюда, не мешайте. Дворовые шептали на ухо приезжему: "Барин-то наш больно умный, любознательный, да непрактичный. Не знает, что из чего получается. Считал, что нужно не лесом, а торфом топить печи. А тут и загорелось… Вы уж, господин, извиняйте, езжайте мимо. Выздоровеют Николай Александрович, тогда и приезжайте. Все жалел леса и поэтому привез много торфа, да только не соединил одно с другим". И снова запричитали: "Просим нас простить. Доктор не велел".
Мог ли Михаил в беде оставить своего дорогого друга? Он решил остаться и дождаться, когда Николаю Александровичу будет лучше.
БЕСЕДА В РОТОНДЕ
Спустя месяц Николаю Александровичу стало лучше. Во многом ему помогло присутствие его друга, и, конечно, все та же итальянская палка Мишеля поддерживала (страховала) его, когда Львов вышел навстречу к нему. А в последующие дни они уже сидели рядом в ротонде и вели продолжительные беседы. Воспоминания всплывали одно за другим. У них было о чем вспомнить: тайное венчание в тот вечер, когда отец, тайный советник, танцевал на балу, а его дочь Мария бежала под венец.
Но не только о любовных приключениях говорили они. В те долгие месяцы, пока был недвижим Львов, он обдумывал новую идею. Она касалась не живописи, не архитектуры, а его новой технической затеи. Еще давно, общаясь с Яковом Брюсом, он запомнил одно слово, произнесенное им — "рудознатцы". Оказалось, что залежи железа, меди влияют на цвет растений, растущих над ними: вырастают рыжие корешки, красноватые стебли. Вот и решил Николай Александрович заняться поиском тех руд, делом полезным для государства Российского.
Однако настало время ответить и Михаилу на вопрос старшего друга: "А твои планы каковы, Михаил?"
Наш герой вскинул плечи, взглядом обвел небо и негромко ответил: "Хочу познать Россию, пройти пешком аж до самого Урала. Понять этот край, его людей. Ведь весь Южный Урал поднял (разбудил) Никита Акинфиевич Демидов — промышленник знатный, хозяин Урала. А в Москве он построил Воспитательный дом для таких сирот, как я, — благое дело". Михаил хлопнул ладонями по своим коленям, поднялся.
Львову пора было отдыхать. Михаил написал ему свой петербургский адрес. Тут же друзья обнялись и простились.
И СНОВА ПЕТЕРБУРГ
Михаил вернулся в Петербург. И вот он уже стоит перед Михайловским замком и вспоминает историю последней любви Павла I к его избраннице Анне Лопухиной.
Бедный Павел! Бедный Павел! Как он был предан и служил своей прекрасной даме! Даже дворец в ее честь он покрасил под цвет ее перчаток. И как здесь не вспомнить Дон Кихота и Дульцинею Тобосскую…
Львов также вернулся в Петербург, но живет он в доме графа Соймонова.
Царя Павла I уже нет, императором стал Александр I. Чувствуя свою вину перед отцом, Александр решил удалить приближенных отца из своей петербургской свиты. Анну Лопухину вместе с ее мужем, князем Гагариным, Александр I отправил на остров Сицилия, Ивана Долгорукого — в город Владимир, княгиню Куракину с мужем — во Францию. В новой свите Александра I появились Павел Строганов, князь Чернорыльский и др.
Однако начинался новый период русской истории. Александр I приступил к делам. В папке Академии наук среди множества документов нашел прошение Львова разрешить научную экспедицию на Кавказ. Он уверен, что там найдет не только много полезных ископаемых, но и минеральные источники. Зачем ездить в Баден-Баден, когда на Кавказе есть лечебные минеральные воды.
Львова император помнил, но, говорят, он сильно болен. Александр наложил резолюцию на ходатайство: выделить Н.А. Львову необходимую сумму для экспедиции. Мало того, он решил навестить больного. А Львов, встретив Александра I, бодрился и говорил только об одном — о своей идее. (По-видимому, Николай Александрович обладал интуицией, научным чутьем и знаниями.)
Нечасто бывало подобное в истории, когда короли и императоры навещали своих подданных: ученых, художников, музыкантов. Подобна и встреча нашего повествования — император навещает архитектора и художника.
Широко известна картина о последних днях Леонардо да Винчи, которого опекал король Франциск I. Фамилия художника мало кому известна, но картина великолепна. На кровати лежит Леонардо, у него совершенно седая борода, а ведь ему всего 60 лет. Рядом в кресле — король Франции Франциск I. Это человек богатырского телосложения, у него рыжие волосы и борода. Глаза его полны скорби и сочувствия к обожаемому ученому, художнику, эрудиту.
Что касается дальнейшей судьбы наших главных героев, то вы узнаете краткие сведения о них из эпилога.
Эпилог
Последующие дни и годы жизни наших замечательных главных героев.
Всем известно, что Петр I прорубил окно в Европу и принудил дворянских сынков и даже девиц отправляться за знаниями на Запад. Отцы прикидывались больными, чтобы не остаться без сыновей, юноши упрямились, а девицы даже плакали: ну-ка остаться без отца и матери на чужбине, среди чужих людей! Добавим, однако, что не первым открывателем Европы был Петр I, а еще за 200 лет до него первым был царь Иван Ш. Он и сам бывал не раз в Европе. А обращаясь к новгородцам на вече, которые соперничали с Москвой как с будущей столицей, Иван склонял их объединиться, не противиться Московии. Петр понимал, что патриархальная Русь отстает от Европы, вот почему он сделал мощный рывок навстречу просвещенному Западу. Дворянские дети учились в Европе математике, физике, астрономии и т. д. В книге "Учение с приключениями…" нашли отражение некоторые моменты этой истории. Однако учиться в Европу поехал не дворянский сын, а простой дворовый по имени Михайло — сирота, который получил рекомендательное письмо от своего покровителя и отправился в Париж к французской художнице Виже-Лебрен.