Наряд фотографа выглядел категорически неуместно для англичанина, но стоило ему произнести пару слов, как Уинстон понял, что это заезжий американец. Еще и южанин.
Бонни заговорилась с девушками, а американец приобнял Уинстона за плечи волосатой рукой с тяжеленными золотыми часами, отвел в сторону и шепотом спросил:
- Как мне узнать, готовы ли они заняться любовью у меня на яхте и сколько это будет стоить? Я могу сам у них спросить, но это не будет неприлично?
- Минутку.
С одной стороны, предложение посредничать между предполагаемой проституткой и клиентом не особо лестное для порядочного человека. С другой стороны, когда явный миллионер старается соблюдать правила приличия с очевидно нижестоящими, стоит одобрить подобное поведение.
Уинстон шепотом передал вопрос Бонни, а потом передал ответ.
- Та, что слева, берет триста за ночь. Два другие – приличные женщины и стоят дороже. Обсуждать с ними подробности можно, но в сторонке и тихо.
- Спасибо, - американец аккуратно сунул в нагрудный карман собеседника свернутую сотенную купюру.
- Ага, вот вы где!
Уинстон обернулся. Их с Бонни окружила компания в семь человек. Двое в синих комбинезонах и пятеро в черных, в том числе Эдвард. Одному из черных за тридцать, старший из синих примерно того же возраста, а остальным около двадцати.
- Предъявите документы, - сказал старший черный, - Генри Сатклифф, партийный контроль.
- На каком основании? - спросил Уинстон.
- Непристойное поведение при свидетелях.
Уинстон посмотрел по сторонам. Ситуация скверная. Сдадут охране, составят протокол. Чисто технически это не страшно и можно смело сдаваться. По протоколу за непристойное поведение их должны «пропесочить» на партсобрании по месту работы. Но Бонни беспартийная, и место работы у нее липовое. Уинстон номинально сотрудник Министерства, но Плезенс вряд ли будет ради него собирать собрание.
Эти избалованные бездельники стопроцентно наехали не для того, чтобы составить протокол и забыть. Отделаться взяткой на таком уровне нереально.
- Граждане, не задерживайте, - сказал старший из синих, крупный и мускулистый.
- Товарищи! – к компании подошел Мерфи в черном комбинезоне, державший под руку женщину в темном деловом костюме. Уинстон никогда раньше не видел его в такой одежде. Вслед за Мерфи подтянулись еще двое черных.
- Мы, кажется, немного знакомы, - начал Мерфи, подчеркнуто не торопясь.
Эдвард ощутимо испугался и подергал за рукав «партийного контролера». Тот обернулся к подошедшим.
Его спутница обошла черных и шепнула Уинстону и Бонни:
- Быстро уходите! Бегом.
Взяла их за руки и потянула за собой. На них оглянулись, но не преследовали. Синие, потому что черт его знает, что за черные у этих в друзьях. Черные, потому что со стороны партийной молодежи стало бы крайне невежливо развернуться и уйти перед лицом неизвестных высокопоставленных партийцев.
- Вы Уинстон и Бонни, - сказала она на ходу.
- Да.
- Я Элизабет Мерфи, жена Уильяма.
- Очень приятно.
- Он просил передать, что вы ни в коем случае не должны ни с кем здесь ссориться. Лучше сразу бегите. Просто бросайте все и бегите, как не бегали никогда в жизни.
- Убегать невежливо, - сказал Уинстон.
- Это лучше, чем вступить в конфликт сразу с несколькими змеями в этом гадюшнике. Черные чрезвычайно злопамятны, а их родители очень влиятельны. Если вы рассчитываете на нашу крышу, то среди черных у нас очень ограниченные возможности. Очень. И Уильям не любит, когда ему создают проблемы на ровном месте.
- Это он про нас сказал? – спросила Бонни.
- Нет, это я про него знаю.
- Спасибо.
- Приятно было познакомиться. Где у вас места?
- На галерке.
- У них наверняка в партере или в ложах. После спектакля уходите как можно быстрее.
По пути к галерке попался еще один знакомый.
- Смит!
- Амплфорт!
Амплфорт в Министерстве Правды занимался исправлением стихотворных произведений. Последний раз Уинстон видел его арестованным в подземельях Министерства Любви. С тех пор Амплфорт сильно изменился. Стал более уверенным и менее сутулым. Взялся следить за собой настолько, что даже убрал волоски, росшие на ушах. Как будто он теперь мелкий, но начальник.
- Я думал, Вас отменят, - сказал Уинстон.
- Я думал, что Вас, - ответил Амплфорт.
- Я слишком ценный сотрудник. Меня вернули.
- Туда же?
- Нет, в другое место. А Парсонса на старое.
- Раз за вас обоих, - Амплфорт искренне улыбнулся, - А меня не вернули, но карьеру я сделал.
- Как это?
- Сначала вел тюремную стенгазету. Потом поднялся до внутренней многотиражки. Потом до внешней. У них там есть «Башня радости», которая внутри здания, и «Горизонты свободы», которая печатается для филиалов по всей Эйрстрип Ван.
- В статусе арестанта? – удивился Уинстон.
- Сначала да. Потом повысили до «капо», когда я стал выпускающим редактором. Потом оформили амнистию и стали повышать быстрее, чем я успевал удивляться.
- Кадры решают все, - Уинстон улыбнулся.
- Да. У них нет грамотных людей, чтобы заниматься газетой. Там бывали такие ошибки, что в нашем Министерстве Правды за них бы отменили со скоростью звука. Даже со скоростью стука. У «умников» спокойнее. Они просто недостаточно умные, чтобы замечать те политические некорректности, которые замечаю я. Те, которые я пропущу, они тем более пропустят. Ты даже не представляешь, что у них проходит незамеченным.
- Что?
- Например, когда мне показывали редакцию «Башни радости», у них на стенде висел их последний номер. Первый разворот - первая и четвертая полоса, второй разворот - вторая и третья полоса. На первой полосе заголовок передовицы «Спасибо Большому Брату», а на четвертой полосе, это же тюремная газета, заголовок «За попытку изнасилования». Тем же шрифтом, почти напротив.
- Ужас… - прошептал Уинстон, чувствуя, как над лысиной встают гипотетические волосы.
- Ужас, - спокойно ответил Амплфорт, - У нас бы головы полетели от выпускающего редактора до последнего наборщика. А у них никто не заметил.
- Да, слушай, есть разница.
- Еще какая. А ты тоже сменил работу?
Амплфорт не мог не заметить существенно более здоровый вид бывшего сослуживца, который раньше сутулился и кашлял.
- Да. Я тоже редактор, только в Министерстве Изобилия.
- Поздравляю. Не хочешь к нам?
- Зачем?
- Если тебя действительно интересует творчество, то настоящий креативный класс сидит в тюрьме. Художники, поэты, режиссеры, актеры. А какие там танцовщицы!
- В тюрьме?
- В женском отделении. Знаете, американцы придумали танец на шесте. Так вот, наши в ответ придумали танец на решетке. На вертикальной решетке, не спускаясь на землю.
- С трудом представляю.
- Это надо видеть. Ты не представляешь, как в женских тюрьмах обожают мужчин, которые могут оценить талант по достоинству.
- В каком смысле?
- В прямом. На прослушивании из кожи вон лезут. Не говоря уже об одежде. Я предложил начальнику поставить эротический спектакль для высшего руководства, и меня тут же назначили продюсером. Вот, билет дали, чтобы набирался опыта…
Разговор прервал звонок. Начиналось второе действие.
Во втором действии президент Линкольн при поддержке английских товарищей боролся против европейских рабовладельцев, захвативших южную половину страны. Оказывается, негры столетиями эмигрировали из французской, немецкой, испанской и особенно из русской Африки в самую свободную страну мира. Со временем в Африке возник острый дефицит трудолюбивого местного населения, и европейские работорговцы при участии антипартийных местных властей устроили массовые закупки потомков черных эмигрантов в Штатах.
В финале на сцене весело танцевали под латиноамериканский ритм освобожденные негры, минимально одетые юноши и девушки. Софиты повернулись на ложу около сцены. В ложе поднялись и поприветствовали зрителей Авраам и Мэри. Раздался выстрел. Президент схватился за сердце и упал.
Софиты повернулись на сцену, где стоял человек с револьвером. В финальном дуэте он начинал петь «Allons enfants de la Patrie», «Deutschland uber alles» и «Soyuz nerushimy», но Мэри каждый раз перебивала его куплетами «Звездно-полосатого флага». Зал встал еще на первых нотах американского гимна, стоя слушал дуэт и стоя аплодировал, когда из-за кулис вышел полицейский и застрелил убийцу на последних нотах.
- Уходим, - сказал Уинстон.
Они вышли в числе первых и почти бегом спустились к выходу. Со стула у стены поднялся один из тех синих. Тот, что постарше и покрупнее. Он, скорее всего, засиделся и потерял бдительность. А еще не знал, по какой лестнице спустится искомая парочка.
- Добежать бы до выхода, - Уинстон повернулся к дверям.
Английские театры отличаются от континентальных тем, что там, как правило, нет гардероба, куда церемонно сдают шубы. Почтенная публика не толкается в метро и не бегает под дождем, а приезжает в теплом крытом экипаже сразу в той одежде, в которой будет сидеть в зале.
Быстрый шагом они с Бонни долетели до дверей, но навстречу шагнул второй синий, а сзади уже торопился первый.
В фойе первого этажа немноголюдно. Только-только появляются первые торопливые зрители. Сидят на всякий случай пожилые вахтеры. Проходят по своим делам служители муз в униформе.
«Парадно-выходной» синий комбинезон не дает преимущества перед другим таким же. Это не полицейская форма и не черный, вышестоящий, цвет.
Молодой синий из компании с Эдвардом, наверное, привык разговаривать с людьми сверху вниз. Он заступил дорогу, и Уинстон, не останавливаясь, толкнул его в грудь. Тот не был готов к отпору, упал на задницу и выругался, а Уинстон и Бонни перешли с быстрого шага на бег и выскочили за дверь.
Теоретически, в театрах не должно быть подобных конфликтов. Но что за контингент там «достает» места? В меньшинстве потомственные интеллигенты, дисциплинированные офицеры и высшая элита, обросшая напускной солидностью как корабль ракушками. В большинстве пролы, относительно недавно поднявшиеся из грязи. Или через угождение начальству в белой части экономики, или через «нетрудовые» доходы в черной ее части. В обоих случаях, они не сразу понимают, чем театр отличается от, например, футбольного стадиона, и почему там нельзя вести себя так же.