— Вы желаете говорить с моей женой ее светлостью герцогиней Станденской?
— Да, ваша светлость, — ответил гонец, не извинившись за вторжение. — У нас имеется ордер на ее арест. Герцогиня должна следовать за нами.
Отец Грейс с не свойственной ему живостью вскочил на ноги.
— Но это не укладывается ни в какие рамки. Мы празднуем свадьбу. Я думаю, вы можете подождать до завтра?
— Когда невеста и ее герцог убегут из страны? — возразил гонец. — Едва ли это возможно, сэр, — и, сурово посмотрев на Грейс, у которой от его взгляда по спине побежал холодок, сказал ей:
— Будьте так любезны, сударыня.
— Хорошо. Если вы уверены, что вам нужна именно я, — ответила Грейс слабым от страха голосом, поднимаясь на ноги. — Я в вашем распоряжении.
Обняв ее за талию, Станден повернул Грейс к себе лицом. Встретившись с его решительным взглядом, она услышала слова, сказанные мягко, но уверенно:
— Грейс, я горы сверну, чтобы вернуть тебе свободу.
Повернувшись к королевским гонцам, он сказал им:
— Не обижайте мою жену, господа. Мы обвенчались совсем недавно, и я не могу легко смириться с тем, что ее так скоро отнимают у меня.
Стражники нахмурились, словно соизмеряли озабоченность герцога безопасностью жены с произнесенной им угрозой. Затем старший кивнул, говоря:
— Мы будем защищать ее светлость от всех возможных опасностей, пока она находится под нашим надзором, ваша светлость.
Получив от стражников эти заверения, Станден помог Грейс спуститься с возвышения и проводил до большого холла, в то время как офицеры шли по обеим сторонам. Когда Грейс шла к выходу из банкетного зала, она чувствовала, что взгляды всех присутствующих устремлены на нее, опасаясь, что опозорит мужа перед гостями, если вдруг с ней случится истерика или она упадет в обморок раньше, чем они выйдут в коридор.
— Прежде чем заключить тебя в Тауэр они, по всей вероятности, доставят тебя в Хорс Гардс, — сказал Станден, накидывая на ее дрожащие плечи синюю бархатную накидку. — Помни, что я всегда с тобой, дорогая моя, — сказал герцог, целуя ее в лоб.
— Да, — прошептала она, прижимаясь к нему. — Я знаю, что мы будем вместе на небесах.
— Не истязай себя, — предупредил он, сжимая ей руки и пристально глядя в глаза. — Ты веришь мне, Грейс?
— Всем сердцем, Алан.
— Тогда отвечай правдиво на вопросы членов Совета, но знай, когда следует хранить молчание, — сказал он и тряхнул Грейс, когда она не сразу кивнула в ответ.
— Хорошо, — наконец вымолвила девушка.
— Я не могу пойти с тобой, — сказал герцог, еще раз прижимая ее к себе и целуя в последний раз перед тем как передать в руки королевских гонцов. — Но я предоставлю тебе своего адвоката для защиты. И мы навестим тебя в Тауэре.
17
Королевские гонцы посадили Грейс в шестиместный закрытый экипаж и доставили в Уайтхолл, где она была помещена в темную душную комнатушку без окон, которая по размерам была чуть больше кладовки. Едва она попала в свою тюрьму, как тотчас же ощутила висящую в воздухе густую мрачную обреченность, и в душу начал закрадываться удушливый страх, но ее поддерживала любовь и вера в обещание мужа.
И вот, когда она находилась в ожидании чего-то, на ум ей пришел совет отца творить молитву всегда и при любых обстоятельствах. Впервые в жизни она не знала, о чем просить Всемогущего, сомневалась даже, имеет ли она право обращаться к нему с просьбой. Мольба о свободе казалась ей кощунственной, ведь ее обвиняли в подстрекательстве граждан против своего правительства. Поэтому она просто попросила помощи, сочувствия, мужества, и просила справедливости.
Внезапно она ощутила такой несказанный покой, что не могла себе объяснить его происхождение. В этой темной яме она больше не была в одиночестве, и что бы ни случилось, она знала, она никогда не будет одна.
Когда, наконец, лязгнули засовы и Грейс из своей темной тюрьмы попала в ярко освещенный зал заседаний Совета, следователи, похоже, были изумлены, ибо ожидали увидеть сломленную, плачущую женщину, умоляющую о пощаде.
Пройдя в глубь огромного зала, она остановилась перед суровыми членами Совета, один из которых насмешливо проговорил:
— Мне сказали, что можно вас поздравить со знаменательным событием.
Свободно сложив руки на груди, Грейс спокойно ответила:
— Благодарю вас, милорд.
В ответ она услышала раздраженное:
— Для человека, которому предъявлены столь серьезные обвинения, вы держитесь чересчур нагло.
Сказав это, член Совета пошуршал бумагами, лежащими перед ним на столе.
— Просто я уверена, что вы признаете меня невиновной в соответствии с английскими законами, — ответила она. — Затем, открыто демонстрируя спокойствие, спросила:
— Будьте так добры, сообщите мне, что же я такого, как предполагается, совершила?
— Как раз для этого мы и собрали Совет, — ответил другой человек более доброжелательным тоном. — Определить, имело ли место преступление.
Протянув ей книгу, он спросил Грейс:
— Узнаете ли вы этот сборник эссе, озаглавленный «Истории про петушков и быков»?
Грейс приняла книгу и несколько мгновений листала ее. В книге не содержалось ничего, кроме ее собственных статей. По ее мнению, в книге не было ничего преступного или клеветнического, разве что там, где речь шла о весьма распространенном в аристократической среде адюльтере. Но все до последнего слова принадлежало ее перу, и поэтому она сказала:
— Да, милорд.
Помедлив, второй член Совета сказал:
— Вы можете сказать нам, кто написал эти статьи?
— Я написала, милорд.
— Вы?
— Да, милорд. До последнего слова.
— Вы хотите, чтобы я поверил, будто женщина может поучать мужчин?
— Вы мне льстите, сэр, если вы находите в моей работе нечто ценное.
— Вы извращаете мою мысль, ваша светлость. Я хочу напомнить вам о словах Святого Павла, что женщина должна учиться в молчании и подчинении.
Помимо своей воли, Грейс нахмурилась. Этот отрывок приводился несметное число раз мужчинами, чей авторитет ставился под сомнение думающими женщинами.
— Я считаю, — сказала она, — что скорее советовал опасаться тех женщин, которые хитростью заманивают в свои сети падких до прекрасного пола мужчин.
— Это опасная философия, ваша светлость, — грозно заметил первый следователь.
— По-вашему, женщина не может иметь собственного мнения?
— Будет лучше, если вы станете следовать наставлениям вашего отца, а теперь — вашего мужа, — сказал ей второй член Совета.
— Надеюсь, моему отцу не придется отвечать за то, что я написала, — сказала Грейс, вдруг испугавшись, что эти люди хотят заставить страдать еще и ее отца. — Он всегда был весьма занят, выполняя свой долг перед прихожанами, и я не посвящала его в содержание своих сочинений. И могу только надеяться, что вы позволите мне отправиться домой, чтобы выполнять наставления моего дорогого мужа.
— Там будет видно, — ответил первый, которого Грейс про себя назвала «врагом». — Интересно, как это вам, с вашими нестандартными взглядами на аристократию, удалось добиться того, что его светлость герцог Станденский взял вас в жены? С помощью женских чар?
— Это до сих пор остается для меня загадкой, — со всей честностью ответила Грейс. — Спросите лучше об этом у герцога.
— Спросим, мадам, — ответил он угрожающе, так, что у Грейс учащенно забилось сердце.
Как она жалела, что впутала Алана в свои неприятности. В обществе, где за проступки жены полную ответственность должен нести ее муж, даже герцогу Станденскому едва ли удастся избежать наказания, в случае, если Грейс признают виновной. Эти люди должны понять, что она сама должна отвечать за свои взгляды.
— Прошу вас принять во внимание, что взгляды, отраженные в моей книжке, сформировались у меня задолго до нашего знакомства с герцогом Станденским.
Ответом ей было лишь нечленораздельное «пфф», потому что члены Совета либо тасовали бумажки, либо что-то писали на листах пергамента.
Подавшись вперед, Грейс сказала:
— У меня будет неспокойно на душе, пока вы не скажете мне, что ему не придется отвечать за мою глупость.
— Глупость? — вопросил ее «враг», вставая со стула. Подойдя к Грейс, он посмотрел на нее через монокль. — Вы намереваетесь отречься от ваших мыслей?
Глотая подкативший к горлу комок страха, угрожавший раздавить с трудом сохраняемое спокойствие, Грейс ответила:
— Я не могу так просто отказаться от своих убеждений, * милорд.
— Почему же нет, ответьте нам.
— Если тому или иному человеку даровало Господом высокое положение в обществе, по моему мнению, этот человек должен принять на себя некоторую ответственность.
Ее обвинитель одарил Грейс холодной улыбкой своих тонких бескровных губ и спросил:
— И потому вы берете на себя полную ответственность за ваше подстрекательское сочинительство?
Когда Грейс лишь беззвучно кивнула, следователь бросил на нее полный ярости взгляд и сказал:
— Мы не слышим ответа, ваша светлость.
Насмешливое повторение титула Грейс, вне сомнений, отражало его презрительное отношение к обвиняемой.
— Да, милорд, — ответила Грейс. — Я написала то, что считала справедливым и правильным, Бог мне свидетель.
— Не ссылайтесь на Всемогущего, — холодно заметил ее обвинитель. — Он вам не адвокат, но судья.
Быстро взглянув на стражников, стоящих слева и справа от Грейс, он бросил:
— Уведите ее в Тауэр.
Когда она спускалась по лестнице, один из настырных газетчиков, которые роились вокруг, словно мухи, держа карандаш и блокнот наготове, закричал:
— Одну секунду, ваша светлость. Как могло такое случиться, что один из самых благородных людей в стране обманулся настолько, что взял себе в жены предательницу?
И хотя вопрос бессердечного репортера доставил ей сильную боль, она повернулась к нему и ответила тихим голосом:
— Надеюсь, что мой муж не обманулся во мне.
После чего охрана, отгоняя журналистов, поспешила отвести Грейс в закрытый экипаж и с грохотом закрыла дверцу перед их носом. Всю дорогу до Тауэра у нее в ушах звучали назойливые крики газетчиков.