В самом начале всей этой схемы?
— А я, по-твоему, чем занимаюсь?
— Я имею в виду на официальном уровне.
— Слишком мала доказательная база. Я вот точно знаю о семи случаях, хотя реально их было больше, но ни один не могу доказать. Даже до суда дело пока не довести, не говоря уж о том, что на суде его развалят ушлые адвокаты. Вся беда в том, что слишком много препятствий для сбора доказательств, и народ, способный быть свидетелем, частенько слишком напуган: они же прекрасно понимают, что в случае чего будут иметь дело с матерыми убийцами. В общем, куда ни ткнись, всюду все слишком. Это помимо того, что где-то в прокуратуре у Никифора имеется свой человек, и он его покрывает, в чем я уже смог убедиться.
— Я постараюсь тебе помочь, чем смогу! — горячо заверила Маша.
— Ты больше не появишься здесь и не будешь мне звонить. — Глеб покосился в сторону стола, с которого так и не взял ни кусочка, наверное, прикидывая, а не заставить ли Машу забрать все это обратно с собой. Но потом, видимо, решил, что это будет уже перебор, и снова обратил все внимание на нее: — Я же тебя просил, объяснял тебе! Так нет, ты все равно сделала по-своему. Только хуже.
— Да что хуже-то? Я получила доступ в неприступную крепость, за которой ты в лучшем случае можешь только издали наблюдать.
— И что? Ты начнешь для меня шпионить? А ты не подумала, что они, по некоторым событиям, могут догадаться об утечке информации? И кого они заподозрят в этом? В самую первую очередь? Да как раз последнего пришедшего в их логово человека! Тебя! Была бы ты нашей сотрудницей, такой риск был бы еще понятен, но так…
— Так возьми меня к себе на работу, напарничек!
— Машка! — вспылил он. — Да когда хоть у тебя детство перестанет в одном месте играть?! Для тебя же все забавы да приключения, а на самом деле это не игрушки, а жизнь! Реальная жизнь, которую ты с детских лет даже и не нюхала под крылышком у родителей!
— Нюхала! — огрызнулась разом помрачневшая Маша. — В больнице, когда папа умирал! И в ресторане, будь уверен, тоже успела хлебнуть!
— Да это самая макушка айсберга, грязного и жестокого! И что, теперь ты хочешь поглубже нырнуть, чтобы увидеть побольше? Да уже нырнула, прямо в выгребную яму.
— Ну уж не настолько, как ты тут себе вообразил. К твоему сведению, Никифор предложил мне работу. Просто работу, потому что ему нравится смотреть на меня.
— Ну да. Вначале посмотрит, потом потрогать захочется…
— Вакантов, он деловой человек, и сразу сказал бы, если бы ему было нужно от меня что-то большее. Так что это просто такой каприз большого человека, который при желании мог бы сколотить себе целый гарем, не хуже, чем у царя Соломона.
— Так он что, импотент? Исходя из того, в каких он наблюдается клиниках…
— Этого я тебе не говорила, не приписывай.
— Я не приписываю, я работаю головой. Мне известно про его операцию. Так же, как и про то, что он сейчас вваливает деньги на свое лечение, не считая. Официально — на химию и прочую профилактику рака. А неофициально, да еще учитывая, что он тебе — тебе! — предложил просто работу… Машка, но ты не боишься, что у него, учитывая все сделанные капиталовложения, однажды все-таки встанет? Я уж не говорю о том, что он наверняка будет мечтать об этом всю дорогу. Готова ты будешь платить по счетам?
— Что об этом сейчас-то говорить? Ведь еще не встал. А если что-то пойдет не так, то что мне помешает тогда просто взять и уйти? Люди, как известно, иногда расстаются.
— Только не в этом случае, Маш! Никифор — не тот человек, которого можно бросить, понимаешь? Он тебя может, а ты его — нет, так что даже и не пытайся, что бы ни случилось, ради спасения собственной жизни. Потому что он тебе этой попытки не простит.
— Ерунда! Откуда такая тяга к накалу страстей? Ты что, Шекспира недавно начитался?
— Я его вообще никогда не читал, он не в моем вкусе. А уж если трагедий захочется, то вместо него можно парочку протоколов прочитать. Составленных на месте обнаружения тел тех девчонок, которые пытались дать отставку своим «возлюбленным», как раз того сорта, к каким и твой Никифор относится. Вот уж где разгул фантазии, ни одному писателю не угнаться! И страстей тоже хватает, но только не таких, какие в книгах описываются. Ни про любовь, ни даже про ревность там речь не идет. А только про уязвленное мужское самолюбие. Как же так: он в нее столько денег вбухал, а она его кинула! Ну и потом, с ним такого просто не может быть, чтобы его надумала бросить какая-то девка! А если попыталась, то и не жить ей за это! И заметь, так рассуждают хлопцы рангом куда пониже Никифора. А если ты думаешь, что все они сидят за содеянное, то могу тебя разочаровать: и тут им зачастую удается выйти сухими из воды. Подчищенные следы, железно сколоченное алиби — не подкопаешься! Даже если знаешь, что виновный сидит перед тобой и ухмыляется тебе в лицо, все равно доказать ничего не можешь. Никифору же тем более будет нечего бояться, потому что он свою месть скорее всего даже не своими руками осуществит. Возможно, что и убивать тебя не станет, просто искалечит всю дальнейшую жизнь. Ох, Машка, Машка! — Глеб тяжело вздохнул. — Говорил же я тебе не соваться туда! В такую передрягу иные даже случайно боятся вляпаться, а ты специально ввязалась, хватило ума!
— Ну и что толку теперь после драки кулаками махать? — Маша нахмурилась, слова Глеба не оставили ее равнодушной. Она-то рассчитывала, что сможет выйти из этой игры в любой момент, как только поймет, что уже сделала все, что могла, или как только запахнет жареным. И что бы Глебу раньше все это подробно было не расписать? Впрочем, до всего этого ей стоило бы додуматься и самой. Кроме того, Маша сомневалась, что и этот вовремя прозвучавший рассказ смог бы ее остановить. Да, теперь на душе у нее чувствовался холодок. И мысль о том, что теперь она расстается со своей веселой компанией старинных школьных друзей не на какой-то отрезок времени, а неизвестно насколько, тоже не радовала. Но ведь не просто так она идет на такие жертвы! А ради борьбы со злом, ради торжества справедливости!
— Теперь, конечно, уже поздно, — ответил на ее слова Глеб. — Поэтому и пытаюсь предупредить тебя еще раз. Моего совета не лезть в эту банду ты не послушала, так хоть этот не забывай: до чего бы вы с Никифором ни дошли, не вздумай ему перечить и уж тем более заявлять, что уйдешь от него. Я понимаю, что однажды это может оказаться очень непросто, но можешь ты мне все-таки это пообещать? Машка, видит Бог, все, чего я хочу, — это чтобы ты вышла из этой передряги живой.
— Я тоже ничего против этого не имею, поэтому постараюсь сделать для этого все возможное. А ты смотри, никому про Никифора не проболтайся, потому что мне это было доверено под строжайшим секретом, так что даже тебе я не собиралась ничего говорить.
— И не сказала. А мои домыслы — это только домыслы и есть, но даже о них я никому ни звука, будь уверена.
— Ну, тогда я за себя спокойна, — вздохнула Маша.
— А вот я — нет, — подавшись вперед, Глеб долгим взглядом посмотрел ей в глаза, как будто хотел прочесть по ним Машино будущее. Маша не шевельнулась, отвечая на этот взгляд, но думала при этом не о будущем, а о том, какие у Глеба все-таки красивые глаза. Бездонные, завораживающие. Ох, не зря по нему в школе девчонки сохли! А некоторые из них при этом еще и недобро косились в Машину сторону, замечая, что он выделяет ее среди остальных. Пусть и не слишком выделяет, но все-таки. Ведь добиться от подобного дикаря даже самых незначительных знаков внимания стало для многих девчонок непосильной задачей. Маша усмехнулась, представив себе, как бы отреагировали даже сейчас некоторые девчата из ее компании, если бы вдруг узнали, что завтра с ними в сауну она не пойдет, но зато сегодня ночью у нее свидание… ну, почти свидание с самим Угольком.
— Что хоть смешного нашла? — Глеб уже не смотрел ей в глаза, а просто наблюдал за сменой выражений на ее лице. — С одной стороны, конечно, хорошо, что ты еще ухитряешься веселиться. Но с другой стороны, ведь ни единого повода нет.
— Найдем, Глебушка, найдем! Я оптимист по натуре, а ведь еще, как говорится, не вечер.
— Уже не вечер, — поправил он, взглянув на часы. — Причем уже давно. Так что если ты уже согрелась, то давай-ка я тебя все-таки домой отвезу. Вот, оденься. — Он подал ей вчерашнюю куртку.
— Избавиться от меня торопишься, да? — поинтересовалась Маша, поднявшись и просовывая руки в рукава.
— И это тоже. — Он кивнул, даже не подумав смущаться или оправдываться. Так что пришлось Маше снова выходить во двор, к мотоциклу. Уже там она спохватилась, что не сообщила Глебу самого главного:
— Кстати, через три дня мы с Никифором улетаем в Италию, недельки на две.
— Чудненько! — вопреки своим словам, он нахмурился.
— Чего это ты? — заметила его реакцию Маша. — Не думаешь ли ты, что они и меня могут вывезти для того, чтобы тоже пустить там на органы?
— Нет. Для этого Никифору не требовалось бы разыгрывать целый спектакль, все можно было бы обставить куда примитивнее. Но… здесь я бы хоть издали мог наблюдать за тобой, хоть немного контролировать ситуацию, чтобы при случае хотя бы попытаться помочь. Там ты будешь для меня вне зоны доступа. Так что, Машка, помни то, что я сказал тебе про Никифора! Повторяй мои слова каждые вечер и утро, хоть на лбу их себе запиши. Ведь если вдруг что, то тебе там, в отличие от родной России, даже сбежать будет некуда.
— Надеюсь, что и не придется. — Маша, не любившая заранее тревожиться из-за еще не существующих проблем, отмахнулась от его слов.
— Как же трудно с тобой разговаривать! — Глеб тяжело вздохнул, оседлывая мотоцикл. — Такое ощущение, что у тебя в одно ухо влетает только для того, чтобы сразу из другого вылететь. Ни проблем ты не желаешь осознавать, ни о последствиях задумываться.
— Ну так я же блондинка! — Маша села у него за спиной и, прежде чем обхватить его, сунула руки ему под куртку, шаловливо провела пальцами по ребрам.