ственно, дом со стрельчатыми окнами, распахнутыми сейчас настежь. Двухэтажный, с колоннами перед фасадом, весь какой-то воздушный, так что, казалось, в нем даже легче было дышать. У порога Никифора с Машей встретила горничная, опрятная пожилая женщина, и, поздоровавшись, взялась сопроводить их в комнаты. К Машиному облегчению, комнаты у них с Никифором оказались раздельные. Но, как и следовало ожидать, располагались рядом, почти что дверь в дверь.
— Ну вот, обживайся, Машенька, — сказал ей Никифор с порога. — Сегодня, я думаю, никуда не пойдем, отдохнем с дороги. А с завтрашнего дня скучать тебе не придется.
— Хорошо, — коротко кивнула Маша, оглядывая свои апартаменты. Светлые, с мягчайшими диванами, с мебелью в кремовых тонах, где местами включалось белое и нежно-розовое, и кое-где ненавязчиво золотое. В гостиной, в напольных вазах, стояли охапки роз, в тон всему остальному. В спальне цветов не было, но роскошная кровать под нежным кисейным пологом сама была чем-то похожа на цветок. А ветерок, льющийся в приоткрытые огромные окна, едва заметно шевелил кисею занавесей. И пах упоительно. Маша постояла на пороге между спальней и гостиной, разглядывая весь интерьер. Ей очень хотелось бы знать, как давно были здесь устроены эти явно женские покои? С тех ли пор, когда Никифор не имел никаких проблем и возил сюда других женщин, или сделаны были недавно, специально для нее? Но тогда для этого нужно было очень постараться, учитывая короткий срок и качество работ. Маша решила, что в такой обстановке даже превратности судьбы будет встречать куда приятнее. При условии, что таковые вдруг все же появятся.
Она и не думала, что ждать этих превратностей придется совсем недолго и что для этого не потребуется даже наступления утра. Первой же ночью Машин сон был прерван в самом своем разгаре каким-то тихим посторонним звуком. Распахнув глаза, она резко села. Одеяла на свою тончайшую шелковую ночнушку ей накинуть не удалось: оно оказалось отброшенным, то ли ею самой, во сне, то ли тем, кто сидел сейчас перед ней на постели.
— Кто здесь?! — испуганно спросила Маша, видя перед собой лишь темный силуэт. Хотя могла бы и сразу догадаться, ведь кто бы еще посмел войти к ней среди ночи? В ее роскошные апартаменты, в которых было практически все, кроме дверных запоров?
— Это я, Машенька, — тихо ответил Никифор Львович, подсаживаясь поближе. Его рука скользнула по Машиной голени, все выше, под коротенькую ночнушку. Маша замерла, стараясь ничем не выдать своей паники и не содрогнуться. Ведь считалось само собой разумеющимся, что она не будет против подобных действий, раз приняла предложенный Никифором договор. Но как нелегко его оказалось выполнить! Только сейчас Маша в полной мере осознала, как опрометчиво она поступила, не послушавшись Глеба! Но отступать было некуда, и руки чужого престарелого мужчины жадно скользили по ее телу. Потом, взяв ее руку в свою, Никифор побудил ее коснуться его гениталий. К счастью, почти не подающих признаков жизни, но все равно это было так отвратительно, что Маша еле сдерживалась, чтобы только не выскочить из кровати. Нет, святошей она не была, но в такой ситуации, как эта, ей бывать еще не доводилось. Это было какое-то длительное и извращенное изнасилование, без собственно секса, в котором сама Маша играла не последнюю роль. Но в конце концов, знала ведь, на что шла! Хотя Глеб заранее знал это, кажется, гораздо лучше ее. Не зря ведь предупреждал, чтобы она ни в чем Никифору не перечила, о чем бы он ни просил. Глеб, черноглазый Уголек, успевший столкнуться с жизненными трудностями еще тогда, когда Маша даже не подозревала об их существовании, и знающий не понаслышке очень разных людей. Пользуясь темнотой своей спальни, Маша попыталась представить себе, что сейчас с ней совсем не Никифор, а тот, другой, которого она даже в мыслях своих старалась теперь не называть по имени, чтобы когда-нибудь случайно не обмолвиться вслух. Хотя в реальной жизни она даже представить себе не могла такой ситуации, в которой Глеб надумал бы вот так вот к ней подойти. И все Машины ощущения говорили ей о том, что это не он, ведь у пожилого человека даже дыхание имеет совершенно иной запах, чем у молодого мужчины.
Наконец, то ли пресытившись этой забавой, то ли просто утомившись, Никифор откинулся на спину, оставив Машу в покое.
— Ты просто прелесть, Машенька! — выдохнул он.
Маша промолчала в ответ. Больше всего ее волновал сейчас вопрос о том, когда он уйдет, потому что мучительно захотелось под душ, смыть с себя потоками воды ту грязь, в которую она словно окунулась. К счастью для Маши, Никифор не стал долго докучать ей своим обществом. Прошептал еще несколько комплиментов, в очередной раз пообещал, что она не пожалеет о своем выборе, поцеловал ее на прощание и в конце концов ушел к себе. Маша тенью скользнула следом, к двери. Прислушалась там, желая убедиться, что он больше не вернется. Но он, судя по звукам, сразу улегся на свою кровать. Маша выждала еще немного, чтобы уж чувствовать себя свободной наверняка, а потом метнулась в ванную и выкрутила краны настолько, насколько лишь позволял это сделать шум льющейся воды. И долго полоскалась и терлась натуральной губкой, выбрав один из приготовленных для нее французских гелей. Все, что окружало Машу, вплоть до мелочей, было качественным и дорогим. И наверное, если бы она решилась на всю эту авантюру с Никифором ради денег, то могла бы быть сейчас счастливейшей из смертных, потому что пережитые в постели неприятные минуты окупались бы тогда сторицей. Но она на свою беду бросилась в этот омут не за деньги, а «за идею». И пусть роскошная обстановка тоже не оставляла Машу равнодушной, но это было все же совсем не то, ради чего она была готова день за днем терпеть в своей постели Никифора. А между тем интуиция уже подсказывала ей, что встречи, подобные сегодняшней, будут регулярными, особенно после тех оздоравливающих процедур, за которыми Никифор сюда и приехал. Ведь, беседуя с Машей при их первой встрече, он обещал ей, что между ними пока не будет близости, но не обещал, что не будет мечтать об этом и всячески стараться осуществить. И в то же время та же самая интуиция подсказывала Маше, что добыть сведения, которые могут оказаться полезными Глебу, будет не так-то просто. Во всяком случае, вряд ли Никифор будет обсуждать свои преступные дела со своими помощниками за утренней чашечкой кофе. И теперь, после пережитого, это очень угнетало Машу, и она спрашивала себя, а не может ли случиться, что ее жертва вообще окажется напрасной? Не говоря уж о том, что, по словам Глеба, выбраться из нынешней ситуации ей будет непросто.
Терзаемая этими черными мыслями, уснула Маша поздно. Проснулась, соответственно, тоже не рано. Никифор, как выяснилось, уже уехал к своему целителю. На вилле была только русскоговорящая горничная, известившая Машу, что завтрак готов, да один из четверых Никифоровых «помощников», вроде бы по прозвищу Ворот. Оставленный, надо думать, в качестве Машиного телохранителя. Он лишь кивнул издали Маше, садящейся за накрытый к завтраку стол, не делая попытки приблизиться. Она сама подозвала его, попросив разделить с ней компанию. Не то чтобы ей действительно приятно было его общество, но она решила, что для осуществления ее шпионских мероприятий ей неплохо было бы наладить контакт с теми, кто был замешан в развернутой Никифором преступной деятельности. Ворот подсел к ней за стол, явно робея в ее присутствии, что яснее всяких слов указывало Маше на ее новый статус: в обычной жизни этот «браток» вряд ли стал бы церемониться при общении с женщиной. Во всяком случае, насколько помнила Маша, в ресторане этот тип вел себя ничуть не лучше, чем остальные его «собратья по цеху». Маша мысленно спросила себя: а как, интересно, стал бы теперь вести себя с ней тот подонок, который когда-то напал на нее в ресторане? Тот, еще до Керубино, избивший потом вступившегося за нее повара Ванечку? Маша не оставляла надежды расквитаться с бандитом за то, что он когда-то сделал. Но на его счастье, с тех пор, как она начала поддерживать отношения с Никифором, этот подонок еще ни разу не попадался ей на глаза. Впрочем, учитывая короткий срок отношений, пока это было неудивительно.
— Ты давай, съешь что-нибудь, не сиди истуканом, — обратилась Маша к Вороту между своими мыслями и двумя глотками воистину чудесного кофе.
— Да мы ели недавно, пока ты еще спала, — пробубнил тот в ответ.
— Ну, возьми хоть что-нибудь, чтобы я не чувствовала себя единоличницей, — попросила Маша. — Здесь еда такого качества, что не грех и лишнее зажевать, — и, подводя разговор к интересующей ее теме, спросила: — Чем хоть, если не секрет, Никифор Львович таким занимается, что получает такие королевские барыши? Ты-то, как его помощник, должен знать? Хотя бы в общих чертах?
— Бизнесом, — ответил Ворот, потянувшись за сладкой булочкой. — А подробностями тебе лучше голову не забивать. Трать деньги, получай подарки, живи в свое удовольствие. И спи спокойно, не заморачиваясь ерундой.
— Ну, этот бизнес-то хоть не сильно криминальный? — попыталась Маша зайти с другой стороны.
— Да как сказать? — Ворот между делом покончил с булочкой и, постепенно осваиваясь, потянулся за следующей. — Если по понятиям, так нет. А если по закону, так законы у нас для дураков только писаны. Для тех, кто всю свою жизнь согласен перебиваться с хлеба на воду.
«Или для тех, кто не согласен, но расстается с жизнью из-за вашей деятельности», — подумалось Маше. Но, не желая показаться подозрительно настойчивой, она больше пока не стала продолжать разговор на затронутую тему. Вместо этого начала расспрашивать Ворота о здешнем климате и об имеющихся в городе развлечениях. За этой беседой ее и застал вернувшийся Никифор. Свежий, довольный, с подарком для Маши — с браслетом из оправленных в золото опалов. А так же с предложением покататься по городу с ознакомительной экскурсией. Маша не стала отказываться — ей только и оставалось жить теперь в свое удовольствие, как советовал Ворот. Ну или брать от этой жизни по максимуму в качестве компенсации за те неприятные часы, что ожидали ее по ночам. А в том, что ожидали, Маша даже не сомневалась — достаточно было взглянуть на радостно оживленного и даже как будто помолодевшего Никифора, чтобы это понять. Но во время своих ночных размышлений Маша для себя уже решила, что при этом будет воображать себя медсестрой, выполняющей пусть неприятные, но жизненно необходимые для пациента процедуры. Как-нибудь сумеет продержаться. Главное, чтобы только лечение Никифора не оказалось настолько эффективным, как он сам об этом мечтал.