К числу таких образов, помимо уже отмеченных, следует отнести и представителя старой гвардии рабочих дядюшку Риглера — стойкого бойца-коммуниста, прошедшего суровую школу подполья. Риглер — человек крайностей, он излишне подозрителен, болезненно самолюбив, несамокритичен, своими сектантскими замашками он подчас вредил партии, отталкивая от нее честных, но недостаточно сознательных и решительных людей. Однако Риглер скорее готов умереть за родную народную власть, за дело партии, чем вступить в сделку с совестью, сдать позиции классовому врагу.
Колоритной фигурой предстает в романе и бывший жандармский капитан Адам Фараго, ставший во время событий главарем одной из банд мятежников. Фараго — заклятый враг народной демократии. Вернувшись после второй мировой войны в Венгрию, он занимается шпионско-диверсионной деятельностью в пользу американской разведки. По ее заданию он создает агентурную сеть для ведения шпионажа против Венгерской Народной Республики и Советского Союза. Возглавив в дни событий «отряд повстанцев», попросту говоря шайку фашистских бандитов, Фараго маскируется под «идейного борца», разглагольствует о революции, призывает людей к «борьбе до победного конца». Однако наедине с самим собой или с теми, кого ему нет нужды опасаться, он цинично признает, что мятеж в Венгрии — авантюра, обреченная на провал. Фараго мстителен, коварен и жесток. Образ хортистского охранника, ставшего в мрачные дни мятежа полковником «национальной гвардии», напоминает о необходимости высокой бдительности по отношению к классовому врагу.
Роман «Опасный водоворот» не свободен и от некоторых недостатков, что вполне естественно, ибо это, как мы уже говорили, первое крупное произведение писателя. В нем есть недоработанные места, неубедительно раскрытые образы; автор сбивается порой на стиль репортажа; чувствуется известная перегрузка романа побочными сюжетными линиями, которые могли бы быть опущены без особого ущерба для книги (например, образ профессора-коммуниста Борбаша). Но все эти погрешности отнюдь не снижают общей ценности романа.
«Опасный водоворот» вызвал горячие отклики венгерских читателей, в том числе и военнослужащих. Писатель получил много писем, в которых воины венгерской Народной армии благодарили А. Беркеши за хорошую, правдивую книгу о венгерской контрреволюции. Например, участник подавления мятежа старшина Шандор Пирити пишет: «…Вы написали очень интересную и поучительную книгу, главным образом поучительную для молодежи. У нас в подразделении ее прочли многие товарищи, и всем она понравилась…»
«Дорогой товарищ Беркеши! Разрешите выразить Вам свою благодарность за то полезное дело, которое Вы сделали, написав «Опасный водоворот»…», — начинает свое письмо к писателю старшина Мартон Ковач.
И таких писем автор получает очень много.
А. Беркеши уже закончил второй том своего романа. В нем те же герои, что и в первой книге, но они действуют уже в новой обстановке, сложившейся в стране после подавления вооруженного выступления контрреволюции, участвуют в борьбе за сплочение всех здоровых сил венгерского народа, за ликвидацию последствий мятежа и создание условий для дальнейшего успешного строительства социализма.
О. Громов.
ОПАСНЫЙ ВОДОВОРОТРоман
Между двумя мужчинами стояла женщина. Ее лицо, белое как полотно, выражало ужас, щуплое худощавое тело била дрожь. «Господи, помоги мне», — мысленно просила она и, как бы защищаясь, подняла худую руку. Взглядом она умоляла мужа успокоиться и заслоняла собою молодого человека.
От безудержного гнева лицо Брукнера перекосилось, побагровело, на шее вздулись жилы. Ему хотелось кричать, но нужные слова не приходили в голову. Брукнер судорожно глотал слюну, словно только что принял хину. Он понял, что снова потерпел поражение, как уже не раз за многие годы их совместной жизни, когда Юлиш смотрела на него такими же умоляющими глазами. Воля его была словно парализована, и кулак, поднятый для удара, медленно опустился. Так сползает со скалы сдвинутая с места каменная глыба. Брукнер глубоко вздохнул, метнул злой взгляд в сторону молодого человека и, повернувшись, вышел.
У женщины закружилась голова. Напряжение, до предела натянувшее нервы, спадало, но головокружение усиливалось. Она закрыла глаза и, тяжело дыша, инстинктивно схватилась за край буфета. «Нужно вздохнуть, поглубже вздохнуть — и все пройдет», — успокаивала она себя, вспомнив, как еще в детские годы советовала ей мать: «Вздохни поглубже, доченька, вот увидишь, сразу станет легче». И действительно, головокружение стало проходить, и она почувствовала, что ей немного лучше.
Юлиш медленно повернулась. Теперь они стояли лицом друг к другу — женщина и молодой человек. Взгляд карих глаз, окруженных сетью глубоких морщин, остановился на возбужденном лице Ласло, на коротко остриженных светлых волосах, окинул его напряженное, словно готовое к прыжку, мускулистое тело, загорелые, сжатые в кулак руки, снова скользнул вверх и задержался на черных петлицах кителя и медных эмблемах рода войск, отражающих свет лампы. Глядя на сверкающие изображения танков, она ощущала, как покой разливается по всему ее телу. Хорошо было чувствовать, что Ласло жив, дома, что, если она захочет, может обнять его. Юлиш вспомнила, что она видела вчера вечером. На улице Барош стоял подожженный танк, и из него выскакивали испуганные солдаты в горящей одежде. «Лаци жив, он здесь, со мной… Но сейчас ему нужно уйти, пока Йожи не успокоится». Но она не давала воли своим чувствам, потому что парня следовало наказать. Он грубо, надменно говорил с Йожи. Правда, и муж не выбирал выражений. Ведь не контрреволюционер же Лаци. Конечно, нет. Он взялся за оружие вместе с другими молодыми людьми, во имя чего — они знают. И еще неизвестно, прав ли Йожи. А если Ласло все-таки стал контрреволюционером, их вина здесь тоже есть — ведь они воспитывали его с четырнадцатилетнего возраста.
Тихим голосом она примирительно сказала:
— А сейчас иди! Не нужно тебе оставаться здесь… Приходи завтра… или лучше послезавтра…
Ласло сжал губы. Лицо у него нервно подергивалось. «Так… Значит, меня выгоняют. За то, что сказал правду… Видимо, у Брукнеров прав тот, кто старше по возрасту… Нет, упрашивать их я не буду». Он с трудом сдерживал возбуждение.
— Хорошо, я уйду, — упрямо проговорил он. — Значит, вы меня выгоняете, тетя Юлиш? Ладно. Эржи передайте… Впрочем, нет, ничего не передавайте!
Решительным движением он накинул на шею ремень автомата. У порога на мгновение остановился и, запрокинув голову, посмотрел в темное, затянутое тучами небо. Он ждал, что женщина окликнет его, позовет обратно, будет упрашивать остаться, но не было слышно ни звука. Вокруг — тишина. Но вот откуда-то издалека ветер донес глухие звуки перестрелки. Это вывело его из оцепенения. Автоматные очереди словно выбивали барабанную дробь тревоги. «Да, мое место там… Там, где сражаются мои товарищи», — мелькнула у него мысль, и он быстро зашагал в непроглядную октябрьскую ночь.
Площадь Матьяша окутал густой туман. Даже очертания деревьев едва выделялись в этой влажной пелене. Молочно-белая мгла жадно поглощала желтоватый свет фонарей, окаймлявших площадь. Молодой человек беспокойно озирался по сторонам. Поднял воротник шинели. Он понимал, что тревожиться нечего — здесь всю местность контролируют люди из отряда Фараго, но все же путешествовать в такое время одному не очень приятно.
«Мерзавец! Подлец!» — стоял у него в ушах хриплый голос дяди Йожи. «Мерзавец? Это я мерзавец? Я, каждую минуту рискующий жизнью ради свободы? О, если бы это сказал не дядя Йожи, а кто-нибудь другой, он бы так дешево не отделался! Но что поделаешь с этим стариком, который ничего не понимает и даже сейчас, на второй день революции, не хочет сбросить с глаз шоры? Как он смеет называть меня контрреволюционером? Меня и других, которые сейчас проливают свою кровь?.. Ничего-то не понимает дядя Йожи. Зачем он противопоставляет себя молодежи? Ведь и газета «Сабад неп» — орган партии — оправдывала движение среди студенческой молодежи. Весь мир с изумлением следит за нами, потому что мы подняли оружие за свободу Венгрии. Нас приветствуют главы правительств авторитетнейших государств, видные ученые, а этот старый упрямый сектант против, несмотря ни на что. Ему нужны прежние руководители! Жаль, Эржи не было дома. Вдвоем мы бы, конечно, убедили старика. Эржи! Где она может быть сейчас? Хорошо бы сражаться рядом с ней. Нужно найти ее. Но где, где ее искать?»
Ласло дошел до угла улиц Барош и Сигетвар. Остановился. Прислушался. «Где-то здесь должны быть Доктор и его товарищи. Им стоять на посту до полуночи. Где они? Правда, в таком тумане видно всего на несколько метров, но все равно я бы уже должен был их заметить. Может быть, они устали и зашли отдохнуть в какую-нибудь квартиру? Безобразие! Революционные бойцы так не поступают! Надо будет немедленно сменить их. Разве можно воевать с такими людьми?»
Ласло пошел по улице Сигетвар, сжимая в руках автомат. В любой момент он готов был открыть огонь.
— Стой! — Оглушенный резким окриком Доктора, Ласло вздрогнул, но на душе у него стало легче. «Ребята на своем посту, а я сомневался в них!» Ласло остановился. Из ворот вышли двое вооруженных мужчин: один в лыжном костюме, другой — в ватной куртке и сапогах.
— Это я, ребята, Ласло Тёрёк, — радостно ответил Ласло. С измученным, осунувшимся от переутомления лицом, на котором резко обозначались морщины, в очках в черной оправе, сползших на самый кончик носа, Доктор был похож скорее на добрую старую тетушку из сказок, чем на революционного бойца. Его спутнику от силы можно было дать лет семнадцать. В огромных сапогах он неуклюже передвигал ноги. На поясе у него висели три гранаты с длинными ручками — видимо, ему хотелось придать себе более воинственный вид.
Закурили.
— Мы чуть не проглядели тебя, — тихо заговорил Доктор. — Такой густой туман, совсем ничего не видно.