— Что нужно делать, по-твоему?
— По-моему, — ответила девушка, — нужно помешать объединению контрреволюционных сил. Надо оторвать от них честных, но заблуждающихся людей… Необходимо внести ясность. Нужно посеять смятение в ряды противника. Этому послужит выпуск листовок, в которых будет сказано, что мы не отдадим назад заводы, землю, что мы хотим строить социализм. Пусть люди подумают. А потом мы пойдем дальше. Ротатор я уже достала.
— Хорошо, начнем, — сказал Кальман, — но сегодня не будем говорить с профессором. Лучше утром… Я сам поговорю с ним.
Эржи разбудила какая-то возня у дверей. Сначала щелкнула ручка, потом кто-то стал поворачивать ключ в замке. Сердце ее сжалось от страха, она боялась шелохнуться. Лежала и ждала, что будет. Грудь ее тяжело вздымалась. Она дышала порывисто, неровно. «Пришли за мной!» — пронеслось в мозгу.
Она в ужасе открыла глаза. В комнате было темно. «Все, спасения нет… Конечно, пришли за мной…»
Она никогда еще так не боялась. «Мужчины в таких случаях храбрее. Почему боятся женщины? Было бы по крайней мере оружие или яд… Говорят, цианистый калий быстро убивает… за несколько секунд. Но отравившиеся выглядят безобразно. Правда, я не видела отравившихся, но девушки говорили…»
Она услышала, как открылась дверь и кто-то вошел в прихожую. Зажегся свет. «Вот сейчас, сейчас войдут», — подумала она, но, оцепенев от страха, не могла шевельнуться. Шаги приближались. Вот они уже у двери, кто-то взялся за ручку… медленно нажимает ее… Вот он остановился, прислушивается… «Ой!..» — и она закрыла глаза.
Дверь тихо открылась, кто-то вошел в комнату. Сквозь ресницы пробивался свет. Она не двигалась… Мучительной была эта мертвая тишина.
Ласло окаменел от удивления. Он оторопело смотрел на лежавшую на тахте девушку и не мог отвести глаз от ее волнистых каштановых волос, матового цвета овального лица, белой кожи рук, выглядывавших из-под одеяла, и маленькой, упругой груди, которая то поднималась, то опускалась.
«Укрою ее, — пронеслось в мозгу, — ей холодно…» Но застыл на месте. «Нет, еще минуту посмотрю на нее… Конечно, это нехорошо, низко, но я так мечтал увидеть ее, все ее тело». Он чувствовал, что теряет самообладание. Потом, овладев собой, на цыпочках подошел к кровати. Еще шаг, другой…
Эржи не могла шевельнуться, словно разбитая параличом. Веки ее невольно приподнялись, чуть-чуть. Она смотрела сквозь густые сомкнутые ресницы. Перед нею вырисовывалось лицо, все яснее, все четче. Она увидела перед собой знакомые черты: бронзовая от загара кожа, густые брови, худощавое мужественное лицо, на котором кожа натянулась еще больше, чем раньше. В ней словно что-то оборвалось, тело стало невесомым. Напряжение, скованность, оцепенение — все прошло. Она широко открыла глаза. Радостно забившееся сердце, казалось, наполнило своим стуком всю комнату, а на глаза почему-то навернулись слезы…
Она почувствовала на своих губах губы юноши. Две сильные руки обняли ее пылающее тело. Они сжимали ее, словно железные клещи. И она не сопротивлялась. Она позволяла это, она желала, чтобы ее ласкали, обнимали, целовали, защищали, прижимали к себе ее трепещущее тело… Она видела перед собой светлые курчавые волосы любимого, ощущала на своей груди его горячие губы, наслаждалась прикосновением его обветренных ласкающих рук… А потом она почувствовала, как горячо его тело. Они прижались друг к другу и понеслись, понеслись, погружаясь в какую-то туманную глубину…
Они упивались друг другом. Они дали волю затаенным чувствам, которые хранили до сих пор в глубокой тайне, и теперь тела их обнажили эту тайну. Потом девушка, утомленная счастьем, отдыхала на широкой груди юноши. Они не решались заговорить. Не решались задавать вопросы, боясь нарушить волшебное очарование этих мгновений… Пусть они длятся вечно. Как хорошо и покойно друг подле друга, в объятиях того, кого любишь больше всего на свете. Слушать биение сердец, чувствовать, что они полны жизни. Скорей бы миновать этот опасный водоворот! Потом снова будет светить солнце, и ничего, ничего не надо будет спрашивать о прошедших днях, ни о чем не надо будет вспоминать. Пусть это забудется… И простить все, и примириться, и любить, любить вечно…
В окно проникал свет раннего утра. «Что меня ждет? — думал юноша. — Что дальше? Если Эржи но пойдет со мной, если техник Немет говорил правду, если Эржи действительно сражалась вместе с работниками госбезопасности, — все равно я останусь с ней. О заблуждениях Эржи мы забудем, ведь мы никогда больше не расстанемся. Не можем расстаться. Эржи моя жена, она навеки принадлежит мне». Он погладил шелковые волосы девушки.
Эржи тоже обуревали мысли. Она еще чувствовала во всем теле сладкую истому любви… «Если я спрошу сейчас, что будет? Ласло должен остаться со мной: если он меня любит, то останется со мной. Утром зайдет Бела… Мы пойдем втроем. Может быть, в первые дни у Ласло закружилась голова, но сейчас он должен ясно видеть, что происходит… должен видеть! Наверное, он был на площади Республики и его отрезвил вид растерзанных тел… О, только не говорить об этом… Я теперь не могу расстаться с ним, теперь я принадлежу ему. Ласло! Я его жена… счастливая жена… И может быть, у меня под сердцем скоро будет биться новая жизнь… А утром придет Бела… О, хоть бы скорей все решилось! Теперь я буду бояться еще больше! Я не хочу, я не могу потерять Ласло!» Становилось все светлее. В маленькой комнате бледнели тени, темнота понемногу растворялась, уже можно было различить цвета, на бледно-зеленых обоях обозначились узоры, оживал на стене итальянский пейзаж.
— Ласло, — еле слышно произнесла, наконец, девушка, — нужно вставать…
— Еще немного, еще немного, Эржи, — прошептал юноша.
Голос его звучал ласково. Девушка еще крепче прижалась к груди юноши, словно ища у него защиты.
— Я думал, ты еще спишь…
— Нет, милый, я давно не сплю.
— Любишь?
— Очень, очень люблю, навеки! — ответила Эржи. Она повернулась на бок. Одну руку положила под голову юноши, а другой гладила его лицо. — Я сейчас приготовлю завтрак… Хорошо? — И она поцеловала Ласло в закрытые глаза.
— Не вставай, — попросил Ласло, — так хорошо с тобой…
И губы их слились в долгом поцелуе.
— Нет, не сейчас… не надо… потом… — сказала девушка и высвободилась из объятий. — В другой раз… Мне нужно вставать. А сейчас отвернись!
— Глупенькая, неужели ты стесняешься?
— Нет, но ты не смотри… Не будешь смотреть, ладно?
— Нет…
— Обещаешь?
— Обещаю.
Она выскользнула из-под одеяла, набросила на себя ночную сорочку и побежала в кухню. А Ласло уснул… Его разбудил крепкий поцелуй в губы.
— Завтрак готов, извольте вставать! — услышал он голос Эржи.
Он открыл глаза. Девушка стояла перед ним, свежая, чистая, счастливая, с веселой улыбкой. На ней был красивый шерстяной свитер, который он подарил ей в день рождения. Синие лыжные брюки подчеркивали стройность ее фигуры.
— Куда ты спешишь?
— Сейчас придет Бела Ваш. Нужно торопиться.
— Бела? — удивился Ласло.
— Да! Что ты смотришь на меня такими глазами? Я была вместе с Белой все время с двадцать третьего.
— С Белой? — переспросил он, и что-то кольнуло его в сердце. — Где вы были вместе? Что у тебя общего с Белой?
— Как что общего?.. Ничего… Он мой товарищ. Мы вместе с ним воевали…
— Где? — голос Ласло прозвучал глуше.
— В разных местах… с ним и с другими товарищами. — Сердце девушки тоскливо сжалось. «Ну, сейчас все прояснится», — подумала она. — Пойдешь с нами? Нет, правда, Ласло, пойдешь? Мы больше никогда не расстанемся?
«С двадцать третьего числа Эржи была вместе с Белой Вашем, — думал Ласло. — Почему именно с Белой? И… и… почему она так легко отдалась мне? Она всегда сопротивлялась, а сейчас… почти сама хотела. Нет! Нет! Это неправда! Но тут что-то есть, она была не похожа на неопытных девушек… и объятия у нее совсем женские… Почему она отдалась так легко, даже упрашивать не пришлось? — Лицо юноши помрачнело. На лбу собрались складки. — Значит, Бела Ваш… Я нужен был только для подстраховки…»
Пережитые за последние дни события измотали нервы Ласло. Душевные муки, постоянный страх за свою жизнь, колебания, усталость — все это удесятеряло его ревность.
— Эржи! — крикнул он, и глаза его сверкнули безумным гневом. — Ты и Бела Ваш…
— Ласло! — девушка с рыданиями обеими руками обняла его за шею. — Ласло, ради бога, неужели ты думаешь… Глупости, милый, поверь… Нет… Почему ты думаешь об этом? Это невероятно… клянусь… — она опустилась на колени у тахты и в отчаянии смотрела на пылающее лицо юноши.
— Нет, нет, не верю… не могу поверить… — он сбросил с плеч обнимавшие его руки. — Эржи, ты обманывала меня… Ты уже жила с другим! Да? Признайся! Скажи правду!
— Нет! Нет, Ласло, единственный мой… Это неправда!
Юноша вскочил. Гнев клокотал в нем.
— Эржи, ты была влюблена в Белу Ваша, ты сама говорила.
— Ласло, милый, это было давно… ты же знаешь…
— А почему ты именно с ним была всю эту неделю, почему ты не ждала меня у Оперы?
— Я была там, Ласло, поверь мне…
— Но не дождалась, потому что у тебя было свидание с Белой Вашем, — крикнул Ласло, и его еще сильнее, чем прежде, охватила ревность. Он вспомнил медсестру Анну. «И у Анны был жених, а она отдалась мне. В такие дни любовь недорого ценится». Кровь ударила ему в голову. Всматриваясь в полные слез голубые глаза девушки, в ее искаженное отчаянием лицо, он все больше убеждался, что его догадка справедлива. Легким движением Ласло сбросил на пол одеяло.
Эржи удивленно следила за движениями Ласло. «Что он, с ума сошел? — подумала она. — Почему он смотрит на меня с таким укором?» Она тоже посмотрела на кровать. Простыня была чуть примята, но чиста и бела как снег. На лице Ласло появилась ироническая улыбка, а его взгляд обжег Эржи презрением. В мозгу девушки молнией сверкнула догадка. «Ты безумец! — хотела крикнуть она. — Это еще ни о чем не говорит… Я была так же чиста, как эта белоснежная простыня!» Но Эржи ничего не сказала и грустно поникла головой. «Как объяснить этому большому ребенку, что женщина… что у девушки… не всегда… Но я ничего не буду объяснять, к чему объяснения?» Она чувствовала себя оскорбленной, словно ей дали пощечину… «Разве я заслужила это? Значит, мое слово он ни во что не ставит? Нет, я не стану его упрашивать… Может быть, у меня хватит сил перенести страдание, превозмочь слабость». К горлу ее подкатился комок. «Нет, я еще раз постараюсь убедить его. Мы не должны сейчас ссориться из-за такой глупости».