Тогда мне еще не довелось побывать в Советском Союзе. Пришло в голову: наверное, где-нибудь рядом, в парке например, есть дополнительные строения, а в них не только уборные, но и ванные комнаты. Ну ладно, в парке, а как быть в городах? Куда втиснуть санузел между тесно примыкающими друг к другу зданиями? И что вообще происходит: неточные чертежи?.. Какое там неточные – тщательнейшие, в любом здании использовано все до метра, описано каждое помещение, больше ничего не впихнешь. Значит, уборных нет, и вся недолга.
Я слегка потряслась и не поверила себе. А первая возникшая было мысль оказалась правильной. В самом деле, например, в ялтинском театре уборные оказались на улице, в зелени, две деревянные будки, мужская и женская, внутри осмотреть их не удалось, двери крест-накрест были забиты досками. Временно не действовали. Не знаю, сколь долго продолжалось это «временно».
Альбом с русскими дворцами культуры использовала в своих писаниях, по-моему, очень дипломатично. Насчет уборных выразилась деликатно, все равно Люцина при наведении порядка мои соображения выбросила. Зато во весь голос я могла писать про наши уборные, и эффектный спектр раскинулся весьма колоритно.
Хахаль повлиял на меня очень позитивно, в прямо противоположном направлении, нежели семья, и укрепил мой дух. Кто он, не скажу ни за что на свете, оказалось, влюбился, когда мне было пятнадцать лет. И не наврал, по-видимому, совсем тогда задурил себе голову, потому как в деталях помнил платье, в котором я бегала на танцульки, гораздо лучше, чем я. Встретились мы случайно, он восхищался мной как женщиной, а не как трудочеловеческим фактором, создал атмосферу безграничной влюбленности, на столе благоухали ландыши (и где в такую пору года раздобыл?). Играла приглушенная музыка, и вместе с ландышами благоухало «Азотоксом» – в доме недавно морили клопов. Что ж, дело житейское, клопы любят навещать старые дома.
Самочувствие мое решительно улучшилось, с хахалем осталась в дружбе, иных последствий эта трогательная минута не имела, на смену пришла другая минута, еще краше. Окончательно в вертикально-стоячую позицию вернул меня Петр, дай Бог ему здоровья.
Мы сидели в «Блоке» за столиком с кофе...
Нет, сперва я все-таки закончу с мастерской, по времени все совпадает. Мастерская именовалась «Блок», полностью: Архитектурно-проектная мастерская, Государственное предприятие «Блок». Мы, естественно, этого боа-констриктора сокращали, в сокращении звучало: Архпромасгоспредблок. Директор Гарлинский, прекрасный организатор, основал многоотраслевую и многопрофильную мастерскую со всеми нужными специальностями: архитекторы, конструкторы, электрики, сантехники, администрация, кадры и бухгалтерия. Технологи, дорожники и озеленители работали по договорам. Таких мастерских в Польше было три: наша, Пневского, а третья где-то в Катовицах.
Коллектив «Блока» описан в "Подозреваются все!", но по мере необходимости кое-что дополню. Петр у нас не работал, они вместе с Юреком Петшаком занимались интерьером, и Гарлинский энергично привлекал их к работе даже в Швейцарии. Оба частенько забегали к нам. В тот раз мы сидели за кофе вдвоем с Петром, я в полной хандре и предвкушении дряхлой старости. Петр разозлился.
– Дура ты, – выдал он доброжелательно. – Ничего не смыслишь! Молодая красивая женщина, про какую старость речь, идиотка, вся жизнь впереди! Бога благодари – от этого своего муженька избавилась, да оглянись ты вокруг – весь мир к твоим услугам!
Петр выдал свою тираду энергично, убежденно, я растрогалась и... поверила. Насчет красоты – дело вкуса, в манию величия я не впала, зато и вправду вдруг увидела перед собой мир. Не один раз мы поддерживали друг друга в жизни, да на его долю выпало со мной больше хлопот. А результатов он добился весьма весомых.
Гурце у меня то и дело буксовали. Проект делала из чувства долга, сроки поджимали, а тут, как назло, одно здание чуть не добило меня. Цех сравнительно небольшой кубатуры, зато с гигантской программой. В этой кубатуре разместить надлежало кран, оставить часть свободной площади, выделить место под лабораторию, под раздевалки для рабочих и санузлы, причем по нормативам раздевалки полагались двойные – грязная и чистая, плюс к тому душевые, умывалки, кабины – короче говоря, люкс, и все это на неразрешимо ограниченном метраже. В пояснительных записках к идиотской концепции ничего подобного не предусматривалось. Санитарная часть изводила меня две недели, пока вдруг в троллейбусе не осенила неожиданная идея, когда я ехала к матери за детьми. Нашла прекрасное решение: раздевалки, душевые, уборные – все как надо; проехала свою остановку, бегом вернулась, помчалась домой и рухнула у чертёжной доски. Успела-таки зафиксировать увиденное в троллейбусе решение до того, как чертова фантазия сменила пластинку.
Тринадцатого сентября 1962 года я подвела итоги хандре за этот период. Как расправиться с хандрой, изложила в «Крокодиле из страны Шарлотты», но могу и повторить.
Так вот: берете листок бумаги, лучше всего в клетку, расчерчиваете на четыре рубрики и вписываете: плохо; хорошо; сальдо; выводы. Под «плохо» занести по пунктам все, что изводит. Под «хорошо» поместить, тоже по пунктам, все позитивное и утешительное. Под «сальдо» вписать, как справиться с очередными делами. Ну а «выводы» – это выводы, понятно и так, должны оказаться с плюсом.
В моих итогах от тринадцатого сентября в рубрике «хорошо» содержится лишь одна информация: перпендикулярно крупными печатными буквами написано: ДЕРЬМО. Остальное выглядит так:
Выводы и в самом деле утешительные, один большой плюс. Что касается свиньи с конструкторами, объясняю: хоть ответственность за проект всецело висела на мне, никаких прав требовать от других отделов у меня не было. Конструктор мог валять дурака сколько ему вздумается, а я никак не могла стребовать с него работу, оставалось одно – донести в дирекцию. Каспер (настоящее его имя Влодек, да больно уж много в мастерской развелось Влодеков, а посему в "Подозреваются" я назвала его Каспером) как раз срывал мне все сроки, и я вознамерилась лететь с руганью к Гарлинскому. Удержалась, не полетела; Каспер в конце концов сделал все расчеты. Сантехники же потеряли всякий интерес к моему проекту из-за упомянутого озерка посередь территории. Возможно, они чуток и поизмывались надо мной, но это пустяки, в основном оказались правы, и позже начались всякие кошмары, гораздо похуже обычного идиотизма.
Технологию делали заново, первоначальная вообще никуда не годилась, новую проектировал по договору некий Геня, мой знакомый по курсу английского. Геня английский выучил, а я нет. Технологию он мне подбрасывал исключительно по ходу дела, почти параллельно с архитектурным проектом, и от этого я чуть не спятила.
Озерко и сантехники совсем меня заели, участие в заседании принял и дорожник. Звали его Курдель, не знаю, где он сейчас, на всякий случай прошу у него прощения. Фамилией его Бог наградил, мягко говоря, нетипичной, в принципе никогда не цепляюсь к фамилиям людей, но тогда черт меня, видимо, попутал, а может, просто бессознательная ассоциация, во всяком случае ввалилась я как-то в нашу среднюю комнату, во всю глотку распевая «Курдель. Курдель над Курделями!» на мотив курдеша – старинной плясовой с застольем. Ясное дело, Курдель оказался именно в этой комнате. Меня словно метлой вымело из помещения, а песнь заглохла на полуслове.
К объекту, над которым я билась, следовало подвести железнодорожную ветку – по воде ее не проведешь, – а всю территорию укрепить. Я пошла на то, чтобы пол-озерка засыпать, другую половину оставить в качестве противопожарного водохранилища, а все вместе поднять привозной землей и щебнем. Одни только земляные работы намного превысили заложенную смету, и Збышек Гибула, проектировщик сантехники, позже наш главный инженер, вовсе не щадил моих чувств.
– Канаву вдоль шоссе можем сделать, пожалуйста, – констатировал он холодно. – Но представьте себе, вдруг пойдет дождик, к примеру. С этих четырех гектаров укрепленной и поднятой территории хлынет вода и сметет все с поверхности земли. Вы что, собираетесь поставить на шоссе знак «въезд воспрещен»?
Ставить ничего не собиралась – спохватилась раньше, и Геня со своей технологией тоже; без мелиорации всего района шиш построишь. Збышек тоже так думал. А заказчик настаивал на своем, ну и черт с ним, пускай будет. Впрочем, мелиорации я в конце концов добилась после трех скандальных заседаний, но уже значительно позже...
Ну и о чем же я рассказываю... ведь собиралась в рамках хронологии.
Спала я в ту славную пору два-три часа в сутки, мое лошадиное здоровье выдержало. И хахаль был, почему бы нет. В общем, постоянный. И опять не скажу кто. Приобретенная благодаря Петру вертикально-стоячая позиция оказалась устойчивой, и вопреки всем жизненным трудностям я сохраняла некоторую безмятежность духа и веселое настроение. Неожиданно расцвели во мне все одиннадцать лет, подмятые замужеством, теперь начинала жить сама, а не в качестве приложения к мужу. Такой процесс мне импонировал, окружающих я, как можно судить из последующего, в высшей степени развлекала. Витек Пясецкий, сперва зам Гарлинского, а после руководитель мастерской, однажды высказался весьма разумно:
– Кабы ты спала со всеми, кого тебе приписывают, не имела бы возможности даже забежать на работу. А посему разреши не поверить ни в одного вообще.
Да, Витек единственный мыслил логически. Я просто с удовольствием валяла дурака – наконец-то могла это себе позволить.
Мебель у меня дома была самая необыкновенная. Столик, за которым я просидела в качестве жертвы судьбы две недели, состоял из четырех ног и древесноволокнистой плиты, соорудила его собственными силами, правда, не собственным рукомеслом. Кресло рядом того же происхождения, только сработано малость набекрень. На стройке водопроводчики снабдили меня трубой, трубу свернули кольцом, а к ней дружественный спец приварил соответственно выгнутые арматурные стержни. Увы, в самый ответственный момент спец напился пьян и приварил их наоборот, вверх ногами. Пришлось ноги поотрывать и снова варить,