– Господи, ты жива?!!
В этот миг я вспомнила железнодорожную катастрофу. Навстречу кто-то едет, пляску мы исполнили без подготовки, этот кто-то, вовсе не ожидая такого, мчится, вот-вот врежется, как тот экспресс. Слабость улетучилась в мгновение ока, эмоция вызволила поток слов, которые не стану цитировать, хоть они и представляют собой весьма популярное приглашение покинуть помещение в драматических обстоятельствах. Эти слова я еще дополнила разъяснением, что с нами сделает этот встречный.
Все вместе подействовало столь впечатляюще, что Михал, видевший встречного, видевший, как тот успел затормозить и остановился, тем не менее поверил мне, а не собственным глазам, и мы вихрем вылетели из машины.
Хоть процедура и оказалась сложноватой: левую дверцу заклинило намертво, правую сорвало, через эту правую мы и вывалились, предварительно преодолев препятствие в виде лежавших в машине наискосок лыж. Вокруг неподвижно застыли люди, человек пять из грузовика, лиц не помню, зато никогда не забуду выражения бесконечного ужаса и ошеломления. Всех сковал столбняк, ни один не пошевелился, не протянул руки, чтобы помочь. Боялись взглянуть на нас, боялись, что из кучи раскромсанного железа появятся искромсанные трупы – ладно хоть не сбежали в панике. Мы вылезли самостоятельно, живые и невредимые; случай абсолютно необъяснимый.
Начали подъезжать наши, мы остановились в свете фар, чтобы их удар не хватил. Машина – бесформенная куча металлолома, крыша распорота по всей длине, какие-то стержни пробили спинку заднего сиденья, если бы та пара поехала с нами, были бы мертвы – отказались, судьба их хранила. Мой чемодан вылетел из багажника и лопнул, содержимое собирали сообща на двадцати метрах дороги, отчасти в канаве. Сзади в машине стояли два или три ящика с банками огурцов, с водкой и яйцами, разбилась одна бутылка и два яйца, хотя Михал сознательно пожертвовал задней частью машины, дабы спасти переднюю.
– А у меня и страховки нет, – сообщил он уныло. – Позавчера кончилась, собирался возобновить после Нового года...
– Это она тебя заморочила, – вопила перепуганная Ирэна. – Все из-за ее болтовни...
– Ничего похожего, – честно опроверг Михал. – Словом не обмолвилась!
– Сказала же я тебе – стоит что-то, – упрекнула я. – Ты что, не заметил? Ведь кивнул мне!
– Не заметил, честное слово! Я видел метров на сто, мне казалось, дальше и ты не увидишь, просто ошиблась. Передняя машина слепила!
– Я же дальнозоркая, вижу на километр...
Наша компания начала строить догадки: похоже, я вела машину, потому и авария. Михал снова скорректировал:
– Веди она машину, не влипли бы. Она же видела грузовик...
Я пересела в «симку», не обижаясь за попытки свалить вину на меня. И все-таки слегка загрустила: виновата я – промолчала, а надо было снова сказать про грузовик и спросить Михала, какого дьявола собирается делать на таком гололеде. Да, дрессировку следовало переломить и отшвырнуть.
«Вартбург», несмотря на внешний вид, оказался вполне дееспособен. Вместе с Михалом сел кто-то из мужиков и поддерживал бороздившую по земле дверцу; отправились в Плонск, в авторемонтную мастерскую. В мастерской глянули на машину и сочувственно спросили:
– А пассажиры где? В морге или в больнице?
Не поверили, что Михал – тот самый пострадавший субъект – стоит перед ними.
«Вартбург» оставили чинить, расселись кое-как по машинам и добрались до Гужно на треклятый Новый год. На следующий день у меня разболелась голова, чувствовала себя скверно и не приняла участия в приготовлениях, но вечером мой темперамент снова дал себя знать, потому как рассердилась на Леопольда. Уж так я ему понравилась, тут же решил на мне жениться и охмурение начал, давая волю рукам. Взбесилась я с пол-оборота. Леопольд был недурен собой, правда едва среднего роста, настырный, а во мне всегда преобладали моногамные склонности, и в это время моя голова как раз была занята Янушем. Благосклонность упрямого Леопольда имела продолжение. Ладно уж, расскажу сразу, если отложу, то забуду.
Вот так и нанизывается отступление на отступление, того и гляди, начну писать «Рукопись, найденную в Сарагосе» [04].
Ну что ж, продолжим. Несколько позже состоялся бал прессы, за мной заехал Михал и в такси изрек:
– Послушай, я очень извиняюсь, да он вцепился словно клещ, спрашивает, какова ты в постели. Богом поклялся – не знаю, так он не поверил. Ты, мол, конечно, джентльмен, но сугубо между нами, будь человеком, скажи, а? В общем, совсем он меня заморочил, я и ляпнул: очень, мол, хороша, только один недостаток. Он пристал, какой да какой, я и выдал: в такие, мол, кульминационные мгновения кусается. Ох, прости, пожалуйста, достал он меня просто.
– Эх ты, фраер, – ответила я. – Надо же было сказать, что еще и лаю.
– Как это?
– А так, обыкновенно. Как собака. Гав, гав, гав!
– Вот здорово, – обрадовался Михал. – Смотрика ты, а мне и в голову не пришло...
Бал гремел, я чудесно развлекалась, Леопольд потрафил мне в народных танцах, в обереке встал на колено – любо-дорого, оркестр не успевал за нами. После танцев пошли отдохнуть. Наша компания из двенадцати человек сидела за общим столом, бестактность Леопольда и нескромность Михала уже обсуждали, говорили все разом, и вдруг Михал объявил дружку:
– Слушай, я тебе не все сказал. Она не только кусается...
– Да, да, – заинтересовался Леопольд. – А что еще?..
– Она лает...
– Что?..
– Лает.
– Как это – лает?
– Да так, обыкновенно. Как собака. Гав, гав, гав...
– Гав, гав, гав, – невольно повторил остолбеневший Леопольд.
И надо же, как раз в этот момент разговоры утихли и «гав, гав, гав» прозвучало на весь стол. Все прекрасно ориентировались, о чем речь, я думала, все просто лопнут, подавятся, изойдут слезами, расчихаются и вообще помрут. Один Леопольд не имел понятия, почему разразился такой хохот, однако на всякий случай все-таки от меня отрекся.
А теперь вернемся снова к новогоднему вечеру в Гужне. Вечер, понятно, не удался. В три ночи мужчины отправились разогревать моторы: ударил мороз. Попытались проскользить по снегу в лакировках, из попыток ничего не вышло, а настроение пошло к черту. Злые как фурии дамы пошли спать.
– Мы, Ирэна, ее муж Анджей и я, ночевали в одной комнате. Я проснулась рано и услышала нежное воркование Анджея:
– Малышка, тебе не холодно? Иди сюда, под одеялко, я тебя укутаю, золотая моя, не замерзнешь...
– Ирэна, как он тебя любит! – растрогалась я при виде такой заботы, говорила с пиететом и даже чуть-чуть с завистью.
– Меня!!! – заорала она в ярости. – Совсем спятила! Как бы не так, мне он скажет!.. Посмотри, что у него в руках!!!
Анджей заботливо обнимал и укутывал одеялом аккумулятор, снятый с машины...
И честно говоря, он ворковал, пожалуй, по делу: на следующее утро его «фиат» взял с места как ни в чем не бывало, «симку» пришлось тащить на тросе, а за «Варшавой» уговорили свернуть «Волгу» с шоссе.
На следующий год...
Нет, следующий год оставим пока в покое. Много разных разностей за это время приключилось, да и пора вспомнить про хронологию. От Новых годов пока что отвяжусь, вернусь к ним когда понадобится, потому что невезениям вовсе не пришел еще конец. Добавлю только одно: много лет спустя Михал смертельно обидел меня, из мести я вывела его в "Бесконечной шайке ".
* * *
Так вот, если придерживаться хронологии, то еще раньше я познакомилась с очередным Юреком. Познакомилась при самых обыденных обстоятельствах: ранним утром мчалась Дольной по направлению к Пулавской, за руку волокла Роберта и отчаянно махала рукой всем средствам передвижения. Обычно что-нибудь да попадалось – такси, левак, «скорая помощь», грузовик – разнообразия хватало, не ездила лишь угольным фургоном. И на сей раз остановилась машина, я села, объявила: ребенка надо срочно на Аллею Неподлеглости, после на Кредитовую на работу, водитель согласился, поехали. Позже он сам признался, оценил меня позитивно и сразу начал прикидывать, на что клюну. На ужин в «Гранде» – ясно, нет. Очень быстро вышел на явь – клюю на моторизацию.
Соблазнил меня «ситроеном» с автоматической коробкой передач. Я согласилась – хотя вовсе не рвалась – на экскурсию этим «ситроеном» в Желязову Волю – сама буду за рулем. От Юрека в восторг не пришла – на мой вкус, в нем было многовато лишнего веса, все прочее, правда, в порядке, и я рискнула, предупредив, что возьму детей.
И сегодня не понимаю, почему он не порвал со мной сразу же и навсегда, ибо мои дети для этого сделали все.
Начал Ежи:
– Мать, а кто такой Шопен?
– То есть как кто? – возмутился было Юрек. – Твой сын не знает Шопена?
– Дитятко, расскажи пану, кто такой Шопен, – попросила я, ни на что уже не надеясь.
Дитятко не подвело, изрекло не задумываясь:
– А это испытатель реактивных самолетов, здесь в пруду ноги мыл.
Меня на такой финт не поймаешь, но Юрек отреагировал с подозрением. Подключился Роберт, который, несмотря на свой юный возраст, номера отмачивал дьявольские, сообща мои детки высказали множество всяческих соображений, а изобретательностью обладали неисчерпаемой. Чтобы более или менее представить устроенное ими шоу, придется опять сделать малюсенькое отступленьице.
Шестилетний Роберт часто ходил за покупками в магазин, где работала родственница. Как-то она спросила:
– А почему твоя бабушка не пришла?
– Собиралась, – грустно сообщил ребенок, – да не могла, вдребезги пьяная под столом лежит.
– Слушай, не знай я тебя, поверила бы, клянусь, – рассказывала потом родственница моей матери. – Он так сказал, что все покупатели поверили, честное слово, я аж вся покраснела...
Подобные заявления Роберт делал постоянно, да еще комментировал разные происшествия. Я перепугалась насмерть, пока не услышала про Йолю. Йоли я не знала, но не в том дело.